Ведьма с Портобелло - Коэльо Пауло - Страница 22

• Предыдущая
• 22/50
• Следующая

…Я рыдала и царапала себе лицо, надеясь, что боль прогонит мысли и заставит меня вернуться к жизни и к тому позору, что ждал меня в таборе. Кто-нибудь вы­растит ее, а я буду жить с надеждой на встречу.

Я опустилась наземь, вцепясь в дерево и не в силах унять слезы. Но вдруг, когда слезы и кровь достигли ствола, странное спокойствие осенило меня. Как будто некий голос шепнул мне: «Ни о чем не тревожься, твои слезы, твоя кровь омыли путь твоей дочери». С тех пор всякий раз, как я впадала в отчаянье, мне слышался этот голос, и страдание переставало когтить мою душу.

И потому я не удивилась, когда наш барон привез ее – попросил кофе, насмешливо улыбнулся и уехал обратно. Голос шептал мне, что я увижу свою дочь, – и вот она стоит передо мной. Красивая, похожа на отца, и я не знаю, что она чувствует ко мне – может быть, ненависть за то, что я бросила ее. Я не стану объяснять, что побудило меня сделать это, – все равно никто в мире не сможет понять.

Кажется, что мы уже целую вечность стоим и смо­трим друг на друга, не произнося ни слова, – не плачем, не смеемся, только смотрим. И я не знаю, интересно ли ей, что я чувствую сейчас.

– Хочешь есть?

Инстинкт. Инстинкт возникает первым, предваряя все прочее. Она кивает в ответ. Мы входим в маленькую комнату – она служит мне разом и спальней, и кухней, и мастерской. Дочь недоуменно оглядывается по сторо­нам, а я, притворяясь, что не замечаю этого, наливаю две тарелки густой похлебки, заправленной зеленью и салом. Потом готовлю крепкий кофе, а когда хочу по­ложить сахару, раздаются ее первые слова:

– Мне без сахара. Я не знала, что ты говоришь по-английски.

Я хотела было ответить: «Спасибо твоему отцу», но сдержалась. Трапеза наша проходит в молчании, и по­степенно мне начинает казаться, будто в этом нет ничего особенного: да, я обедаю вдвоем с дочерью, она много ез­дила по свету, а теперь вернулась, познала десятки дорог, но выбрала ту, что ведет к дому. Я знаю – это всего лишь иллюзия, но в жизни моей было столько суровой прав­ды, отчего бы немножко не потешиться вымыслом?

– Кто эта святая? – показывает дочь на картину на стене.

– Святая Сара, покровительница цыган. Все хотела посетить ее церковь во Франции, но отсюда так просто не выбраться… Нужен паспорт, разрешение…

«…а кроме того, деньги» – хотела сказать я и осек­лась. Дочь может подумать, будто я прошу у нее.

– Да и работы много.

Снова воцаряется молчание. Она отодвигает тарелку, закуривает. Взгляд не выражает ничего, никакого чувства.

– Ты думала, что увидишь меня когда-нибудь? Молча киваю. Вчера от жены цыганского барона я узнала, что она была в их ресторанчике.

– Близится буря. Ты не хочешь прилечь, поспать не­много?

– Я ничего не слышу. Ветер дует так же, как раньше. Лучше поговорим.

– Поверь мне. Еще будет время поговорить: всю свою жизнь, сколько бы ее ни оставалось, я буду рядом с тобой…

– Не надо этого сейчас говорить.

– …но сейчас ты устала, – я продолжаю, делая вид, что не слышала ее замечания. Я чувствую, что надвигается буря. Как всякая буря, она несет с собой разрушение, но в то же время орошает поля, и вместе с дождевой водой нисходит на нас небесная мудрость. Как всякая буря, она должна пройти. И чем яростней она, тем скорее кончится.

Слава богу, я научилась встречать бури.

И, словно все Святые Марии Моря услышали меня, по цинковой крыше ударяют первые капли дождя. Де­вушка докуривает, я беру ее за руки и веду к своей кро­вати. Она ложится, закрывает глаза.

Не знаю, как долго она проспала. Я сидела, не сво­дя с нее глаз, и тот же голос, что слышался мне в лесу, шептал, что все будет хорошо, что тревожиться не надо, что перемены, которые готовит нам судьба, будут бла­гоприятны, если только сумеем распознать их потаен­ную суть. Не знаю, кто забрал мою дочь из приюта, кто вырастил ее и выучил, превратил в эту независимую и успешную – так, по крайней мере, кажется – женщи­ну. Я помолилась за этих людей – они помогли моей девочке выжить и не пропасть в этой жизни, – но вдруг почувствовала укол ревности, потом отчаянье, потом раскаянье и оборвала разговор со святой Сарой… Мо­жет быть, и напрасно привела она мою дочь сюда: то, что я потеряла, вернуть уже не удастся никогда.

Но передо мной было воплощение моей любви. И тотчас воскресли в памяти дни, когда я то подумы­вала о самоубийстве, то собиралась сделать аборт, то хотела навсегда покинуть этот край и уйти, куда глаза глядят и ноги несут. Именно тогда увидела я, как про­лились мои слезы и кровь на дерево, и услышала голос самой природы, который уже не стихал с той поры, а делался все более внятным. Немногие люди из нашего табора знали об этом. Понять мою беду мог бы мой за­щитник и покровитель – тот, кто тогда отыскал меня в лесу, но он вскоре умер.

«Свет – нестоек, ветер гасит его, молния вновь за­жигает, никогда не будет он прямо здесь, сияющий, как солнце, – и все-таки он стоит того, чтобы за него бо­роться», – часто повторял он.

Единственный человек, который не отверг меня и убедил остальных в том, что я могу вновь занять свое место в их мире. Только благодаря его непререкаемому авторитету меня не выгнали вон.

И, к несчастью, он – единственный, кто никогда не увидит мою дочь, не познакомится с ней. Я поплакала по нему, пока она неподвижно лежала в моей убогой кровати, на которой ей, наверно, было неудобно и жест­ко: она-то ведь привыкла к комфорту. Тысячи вопросов стучали у меня в голове – чем занимаются ее приемные родители, где она жила, училась ли в университете, любила ли кого-нибудь, что намерена делать дальше… Но ведь это не я обошла полсвета, чтобы найти ее, и, стало быть, мне положено не задавать вопросы, а отвечать.

Она открыла глаза. Я хотела погладить ее по голове, одарить нежностью, скопившейся в моей душе за все эти годы, но неизвестно было, как она к этому отнесет­ся, и потому я сдержалась.

– Ты пришла сюда, наверно, чтобы узнать, почему…

– Нет. Я не хочу знать, почему мать бросает свое дитя; нет и не может быть причин для этого.

Слова ее разрывали мне сердце, но я не знала, как ответить на них.

– Кто я такая? Чья кровь течет во мне? Вчера, после того, как поняла, что смогу найти тебя, я ужаснулась. С чего начать? Разве не так? Ты ведь цыганка и, значит, умеешь гадать на картах. Предскажи, что будет со мной.

– Нет, мы гадаем только чужим. И тем зарабатыва­ем себе на пропитание. Людям нашего племени мы не гадаем – ни по руке, ни на картах. А ты…

– …часть племени. Хотя женщина, приведшая меня в этот мир, отправила меня в дальнюю даль.

– Да.

– Ну так что же я делаю здесь? Я увидела твое лицо, теперь могу возвращаться в Лондон, тем более что от­пуск на исходе.

– Ты не хочешь спросить меня о твоем отце?

– Мне это совершенно не интересно.

И тут я поняла, чем могла бы помочь ей. И будто сами собой, помимо моей воли, выговорились слова:

– Ты сможешь понять, какая кровь течет в моих жи­лах и в твоем сердце.

Моими устами говорил мой покойный учитель. Дочь снова закрыла глаза и проспала почти двенадцать часов кряду.

На следующий день я проводила ее в окрестности Си­биу, где недавно открыли краеведческий музей. А до этого впервые в жизни с наслаждением накормила ее завтра­ком. Она отдохнула, стала немного мягче и расспраши­вала меня о цыганах, так и не задав ни одного вопроса о моей жизни. Скупо рассказала о себе, и я узнала, что ста­ла бабушкой! Ни о муже, ни о приемных родителях даже не упомянула. Сказала еще, что продает землю в далекой стране, но что скоро должна будет вернуться в Лондон.

Я предложила было: «Хочешь, научу тебя делать аму­леты от сглаза и порчи?», но это ее не заинтересовало. А вот когда речь зашла о целебных травах, попросила меня показать, как их отличать и находить. Мы как раз проходили мимо сада, так что я смогла передать ей свое знание, хоть и знала, что оно вылетит у нее из головы, как только она вернется в отчий край, то есть, как я те­перь знала, – в Лондон.

• Предыдущая
• 22/50
• Следующая