Ведьма с Портобелло - Коэльо Пауло - Страница 20

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая

Эти европейцы приезжают к нам, считая, что бога за бороду держат, а потому заслу­живают самого лучшего обращения, имеют право засы­пать нас вопросами, а мы обязаны на них отвечать. А с другой стороны, называя нас «кочевым народом», или «роми», или еще как-нибудь позаковыристей, думают, что исправляют ошибки, совершенные ими в прошлом. Почему не называют нас по-прежнему цыганами и пытаются покончить с легендами, из-за которых мы в глазах всего мира выглядим проклятым племенем? О нас говорят, будто мы – плод беззаконной связи женщины с самим дьяволом. Нас обвиняют в том, что один из нас выковал те самые гвозди, которыми прон­зили ладони и ступни Иисуса на кресте, что мы крадем маленьких детей, а потому, когда наш табор показыва­ется в окрестностях, матерям надо смотреть в оба.

Из-за этого нас гнали и преследовали. В Средние века жгли на кострах вместе с ведьмами и колдунами, и несколько столетий кряду в Германии нас не допускали в суды в качестве свидетелей. Я уже появился на свет, когда задул над Европой ветер нацизма, и моего отца, нашив ему на грудь унизительный черный треугольник, отправили в концлагерь, находившийся где-то в Поль­ше. Из полумиллиона цыган, занятых рабским трудом, выжило лишь пять тысяч. Чтобы рассказать об этом.

Но никто не желал их слушать.

В этом богом забытом краю, где решила обосноваться большая часть наших племен, наша культура, наш язык и наша вера были под запретом. Если спросить любого местного жителя, что он думает о цыганах, он, не заду­мываясь, ответит: «Все они воры». Как мы ни стараемся вести нормальный образ жизни, бросив наше извечное кочевье и поселившись там, где нас легко распознать, расизм жив по-прежнему. Моих детей в школе сажают только на задние парты, и не проходит дня, чтобы нас кто-нибудь не оскорбил.

А потом еще жалуются, что мы не отвечаем на во­просы прямо, что скрытны и уклончивы, что никогда не обсуждаем свое происхождение. А для чего? – Всякий и так может отличить цыгана, всякий знает, как «защи­титься» от наших «злых чар».

И когда появилась эта юная интеллектуалка и с улыб­кой стала говорить, что принадлежит к нашему народу и к нашей культуре, я сразу насторожился. Она вполне могла оказаться агентом «секуритате», тайной полиции этого полоумного диктатора, «Гения Карпат», вождя на­ции. Говорили, правда, будто его судили и расстреляли, но я не верю, и сын его сохранил власть в нашем краю, хоть сейчас и исчез куда-то.

Но приезжая настаивает и с улыбкой – словно го­ворит о чем-то очень забавном – утверждает, что ее мать – цыганка и что она бы хотела найти ее. И она знает ее полное имя, а разве смогла бы она раздобыть такие сведения без помощи тайной полиции?!

Так что лучше не раздражать понапрасну людей, у которых есть такие высокие связи с властями. Отве­чаю, что ничего не знаю, что я – всего-навсего про­стой цыган, который решил вести честную жизнь, однако она упрямо твердит свое: хочу найти мать. Мне известна эта женщина, мне известно, что лет двадцать с лишним назад она родила ребенка, кото­рого сразу сдала в приют, а больше – ничего. Мы были вынуждены принять ее в свою среду из-за того кузнеца, что считал себя полновластным хозяином жизни и повелителем мира. Но кто поручится, что эта девушка, употребляющая всякие ученые слова, – и есть дочь Лилианы? Прежде чем разыскивать следы своей матери, могла бы сперва проявить уважение к нашим обычаям и не надевать красное – она ведь не замуж выходит. И носить юбку подлиннее, чтобы не прельщать мужчин.

Если я сегодня говорю о ней в настоящем времени, то это оттого, что для нашего странствующего народа времени вообще не существует, а есть только простран­ство. Мы пришли издалека: кто говорит – из Индии, кто уверяет, будто корни наши – в Египте, но так или иначе тащим прошлое за собой, словно случилось оно только что. А гонения еще продолжаются.

Девушка хочет мне понравиться, показывает, что знает нашу культуру, да только это не имеет никакого значения – важно лишь знать наши обычаи.

– В городе мне сказали, что вы – «цыганский ба­рон», глава рода. Прежде чем прийти сюда, я много чи­тала о нашей истории…

– Пожалуйста, не надо говорить «нашей». Это – моя история, моя и моей жены, моих детей и внуков, моего племени. А вы – другая. В вас никогда не швы­ряли камнями на улицах, как в меня, пятилетнего маль­чишку.

– Но, мне кажется, сейчас многое изменилось к луч­шему…

– Все всегда меняется к лучшему, чтобы потом из­мениться к худшему.

Однако она продолжает улыбаться. И заказывает себе виски, а наши женщины никогда так не делают.

Если бы она зашла сюда выпить или с кем-нибудь познакомиться, то я бы отнесся к ней как к клиентке. Я научился быть внимательным, учтивым, элегантным, потому что этого требует мое ремесло. Когда посети­тели хотят побольше узнать о цыганах, я рассказываю им кое-какие занимательные истории, предупреждаю, что скоро начнут играть музыканты, сообщаю две-три подробности нашего уклада и быта, и они уходят с пол­нейшим ощущением того, что теперь про цыган им из­вестно решительно все.

Но эта девушка – не туристка; она уверяет, что та­кая же, как мы.

Вот она снова протягивает мне официальную бума­гу – свидетельство о рождении. Я знаю, что государство убивает, грабит, лжет, но пока еще не рискует подделывать документы, а потому она и в самом деле – дочь Лилианы, ибо в бумаге черным по белому написано ее полное имя и место рождения. По телевизору однажды сказали, что Ге­ний Карпат, Отец Народа, Великий Вождь, тот самый, кто заставлял нас голодать, вывозя за границу все, что можно, тот самый, кто в своих дворцах ел на золоте, покуда народ умирал от истощения, так вот, этот самый человек на пару со своей женой, будь она проклята, приказывал своей охранке отбирать в сиротских приютах детей, из которых государство готовило наемных убийц.

Брали только мальчиков, девочек оставляли. Быть может, эта – одна из них.

Я снова гляжу в свидетельство, раздумывая, сооб­щить ли, где находится сейчас ее мать, или нет. Лилиана заслуживает встречи с этой юной интеллектуалкой, Ли­лиана заслуживает того, чтобы взглянуть на нее: я счи­таю, что она уже все получила сполна за то, что предала свой народ и опозорила родителей, отдавшись чужаку. Быть может, пора прекратить пытку, ибо ее дочь выжи­ла и, судя по всему, недурно устроилась в жизни – на­столько, что сумеет даже вытащить мать из нищеты.

Быть может, и мне перепадет что-нибудь за эти све­дения. А в будущем – и наше племя тоже получит ка­кие-нибудь блага, ибо живем мы в смутные времена, когда все уверяют, что Гений Карпат убит, и даже по­казывают пленку, на которой заснят его расстрел, но совершенно не исключено, что завтра он возьмет да воскреснет, и выяснится, что это все – инсценировка, а просто он хотел проверить, кто на самом деле ему пре­дан, а кто – готов предать.

Скоро придут музыканты, так что пора потолковать о деле.

– Я знаю, где находится эта женщина. И могу от­везти вас к ней.

Теперь я тоже говорил мягко и дружелюбно.

– Но, как мне кажется, эти сведения кое-чего стоят…

– Я готова заплатить, – ответила она, протягивая мне куда большую сумму, нежели я предполагал.

– Да этого и на такси не хватит.

– Получите столько же, когда я достигну цели.

Но я чувствую, что прозвучало это неуверенно. По­хоже, она слегка опасается дальнейшего развития собы­тий. Я сразу беру деньги, положенные на стойку.

– Завтра отвезу вас к Лилиане.

Руки у нее дрожат. Она просит еще порцию виски, но в этот миг в бар входит какой-то мужчина и она устрем­ляется к нему. Я понимаю, что знакомы они совсем не­давно – быть может, лишь со вчерашнего дня, – но разговаривают как старые друзья. В глазах у него – не­прикрытое желание. Она прекрасно сознает это, но раз­жигает его еще больше. Мужчина заказывает бутылку вина, они садятся за стол, и кажется, будто история с матерью предана забвению.

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая