На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Коэльо Пауло - Страница 6

• Предыдущая
• 6/29
• Следующая

Меня ждет жизнь упорядоченная и тихая, с детьми и внуками, с гарантированной пенсией, с ежегодными отпусками. Мне неведомо, какие страхи томят его, но зато отлично известны мои собственные. И вполне хватает тех, что уже есть, — новых не надо.

Я бы не смогла — никогда бы не смогла — влюбиться в кого-нибудь, как влюбился он. Слишком хорошо я его знаю: мы ведь долго прожили рядом: я знаю все его слабости и страхи. Я не смогу восхищаться им, как другие.

И еще я знаю, что любовь — сродни плотине: если оставить хоть крохотную дырочку, куда может проникнуть тоненькая струйка воды, то вскоре под напором ее рухнут стены, и придет мгновение, когда уже никому не под силу будет сдержать силу потока.

Если же рухнут стены, любовь завладеет всем и надо всем возобладает: ей безразлично, что возможно, а что — нет, ей нет дела до того, по силам ли нам удержать любимого рядом, любовь — неуправляема.

Нет, я не могу оставить брешь в стене — даже самую маленькую.

— Минутку!

Он сейчас же замолчал. По влажной мостовой зазвучали чьи-то поспешные шаги.

— Пойдем, — сказал он, беря меня за руку.

— Постойте! Одну минутку! — кричал прохожий. — Мне надо поговорить с вами!

Но он только прибавил шагу.

— Это — не к нам, — сказал он. — Пойдем в отель.

Тем не менее относилось это именно к нам — больше на улице никого не было. Сердце мое дрогнуло, я мигом протрезвела. Я вспомнила, что Бильбао — столица страны басков и здесь то и дело происходят террористические акты. Шаги приближались.

— Идем, — сказал он и пошел еще быстрей.

Но было уже поздно. Между нами, как из-под земли, выросла фигура мужчины, вымокшего с головы До ног.

— Постойте! — повторил этот человек. — Одну минутку! Ради бога!

В страхе я хотела кинуться прочь, взмолилась, чтобы каким-то чудом рядом с нами взвизгнули тормоза патрульной машины. Бессознательно я вцепилась в него, но он отвел мои руки.

— Умоляю вас, — проговорил незнакомец. — Я узнал, что вы здесь. Помогите мне, ради бога! Речь идет о моем сыне!

Он заплакал и упал на колени, повторяя:

— Умоляю вас! Умоляю!

Мой друг глубоко вздохнул, опустил голову, закрыл глаза. В наступившей тишине слышно было, как стучат дождевые капли да рыдает человек, стоявший посреди мостовой на коленях.

— Иди в отель, Пилар, — произнес наконец мой друг. — Ложись спать. Я вернусь только под утро.

Любовь — это сплошные ловушки и капканы. Когда она хочет дать знать о себе, то показывает лишь свой свет, а порождаемые им тени — скрывает и прячет.

— Погляди вокруг, — сказал он. — Давай припадем к земле, послушаем, как бьется ее сердце.

— Не сейчас, — отвечала я. — Я не могу пачкать свой жакет: он у меня один.

Мы ехали по холмам, поросшим оливами. После вчерашнего дождя в Бильбао солнечное утро казалось сном. У меня не было темных очков — я вообще ничего с собой не захватила, потому что собиралась в тот же день вернуться в Сарагосу. Спать мне пришлось в одолженной у него рубашке, а в угловом магазинчике рядом с нашим отелем я купила себе майку, чтобы было во что переодеться, покуда сохла постиранная — та, в которой я ходила накануне.

— Тебе, наверно, надоело видеть меня в одном и том же, — шутя сказала я, желая, чтобы этот обыденный разговор вернул меня к действительности.

— Я счастлив тем, что ты — здесь.

С той самой минуты, как он вернул мне ладанку, он больше не говорит мне о любви, но радостен, весел и ведет себя как восемнадцатилетний юнец. И сейчас он, погруженный в сияние погожего утра, идет рядом со мной.

— Какие у тебя там дела? — спросила я, показывая на закрывавшие горизонт отроги Пиренеев.

— По ту сторону гор — Франция, — с улыбкой отвечал он.

— Я учила географию в школе. Я хочу знать, зачем нам туда и что мы там будем делать.

Некоторое время он не произносил ни слова и продолжал улыбаться.

— Зачем? Затем, что я хочу показать тебе один дом. Быть может, он тебя заинтересует.

— Если ты решил податься в агенты по продаже недвижимости, то обо мне забудь. У меня нет денег.

Мне-то было все равно — ехать ли в Наварру или во Францию, лишь бы не возвращаться на праздники в Сарагосу.

«Ну что? — осведомился мой рассудок у сердца. — Ты довольна тем, что приняла его приглашение. Ты изменилась и сама того не замечаешь».

Нет, нисколько я не изменилась. Просто отдохнула немного.

— Погляди, какие камни.

И в самом деле — гладкие, обкатанные, словно прибрежная галька, а ведь здесь, на равнинах Наварры никогда не было моря.

— Их отшлифовали ступни крестьян, ступни богомольцев, ступни искателей приключений, — сказал он. — Камни изменились, но и путники не остались прежними.

— Это странствия научили тебя всему, что ты знаешь?

— Нет. Чудеса Откровения.

Я не поняла, о чем он, и предпочла не углубляться. Я чувствовала, как растворяюсь в солнце, в долине, в горной гряде на горизонте.

— Куда мы идем? — спросила я.

— Пока никуда. Мы просто наслаждаемся утром, солнцем, прекрасным пейзажем. Впереди у нас еще долгий путь на машине, — говорит он и после краткого колебания добавляет:

— Ты спрятала ладанку?

— Спрятала, — отвечаю я и прибавляю шагу. Мне не хочется говорить об этом, чтобы не испортить радость и свободу утра.

Впереди появляется городок. Как принято было в Средние века, он стоит на вершине холма, и в отдалении я вижу колокольню его собора и развалины замка.

— Пойдем туда, — прошу я.

Он пребывает в нерешительности, но потом соглашается. По дороге встречается нам часовня, и мне хочется зайти туда. Я не знаю молитв, но церковная тишина всегда действует на меня умиротворяюще.

«Не вини себя, ты ни в чем не виновата, — говорю я себе. — Если он влюблен, то это его дело».

Он осведомился насчет ладанки. Я знаю — он ждал, что мы возобновим давешний разговор в кафе. Ждал — и одновременно боялся, что не услышит того, что хочет, вот потому-то он и не торопит ход событий, не затрагивает эту тему.

Может быть, он и вправду любит меня. Однако мы должны превратить эту любовь во что-то иное, более глубокое.

«Что за вздор, — говорю я себе. — Ничего на свете нет глубже любви. Только в сказках принцесса целует жабу, и та превращается в прекрасного принца. В жизни все наоборот: принцесса целует принца, и он становится омерзительной жабой».

Через полчаса мы подходим к часовне. На ступенях сидит старик.

С той минуты, как мы пустились в путь, это первый человек, повстречавшийся нам, — ибо на дворе осень, и поля снова вверяют себя Господу в надежде, что он дарует им плодородие и что позволит человеку в поте лица своего снискать хлеб свой насущный.

— Здравствуйте, — говорит он старику.

— Здравствуйте.

— Как называется этот городок?

Звучит как имя.

— Сан-Мартин-де-Ункс.

— Ункс? — переспрашиваю я гнома!

Старик не понимает шутки, и я, слегка смутясь, направляюсь к дверям часовни.

— Нельзя, — останавливает меня старик. — С полудня закрыто. Хотите — возвращайтесь к четырем.

Но дверь в часовню отворена. И я, хоть и смутно, потому что солнце светит ослепительно, вижу, что там внутри.

— Да мне бы на одну минутку… Я хочу помолиться.

— Сожалею, но не могу. Закрыто.

Он слушает мой разговор со стариком и не вмешивается.

— Ладно, пойдем отсюда, — говорю я. — Не станем спорить.

Он по-прежнему смотрит на меня пустым отчужденным взором.

— Разве ты не хочешь посмотреть часовню? — спрашивает он.

Я знаю — ему не нравится, как я себя веду. Он считает, что я — слабая, боязливая, не умеющая добиваться своего. Принцесса безо всяких поцелуев превратилась в жабу.

— Вспомни, что было вчера, — говорю я. — В баре тебе не хотелось продолжать спор и ты прекратил его. А теперь, когда я поступаю точно так же, ты меня осуждаешь.

Старик бесстрастно слушает нас. Должно быть, он доволен — хоть что-то происходит перед ним, ибо здесь, в этом местечке все утра, все дни, все ночи неотличимы друг от друга.

• Предыдущая
• 6/29
• Следующая