На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Коэльо Пауло - Страница 2

• Предыдущая
• 2/29
• Следующая

А на лекцию собралось гораздо больше народу, чем я предполагала, да и обстановка была куда торжественней и строже. И я не понимала, как же это так получилось.

«Быть может, он успел прославиться», — подумала я. Он ничего не говорил об этом в своих письмах. Мне захотелось поговорить с теми, кто сидел в зале, спросить, что привело их сюда, — но я не отважилась.

Я удивилась, увидев его. Он был совсем непохож на паренька, которого я знавала когда-то, да и немудрено: одиннадцать лет — срок изрядный, было время перемениться. Он стал красивей, глаза его сияли.

— Он возвращает нам наше, — произнесла женщина, сидевшая слева от меня.

Странные слова.

— Что возвращает? — спросила я.

— То, что было у нас украдено. Веру.

— Нет, не возвращает, — возразила моя соседка справа, она была помоложе. — Нельзя вернуть то, что и так принадлежит нам.

— В таком случае зачем же вы сюда пришли? — раздраженно осведомилась первая женщина.

— Хочу послушать его. Мне интересно, о чем они думают теперь. Было время, когда они сжигали нас на кострах. Быть может, им кажется — мало?

— Это одинокий голос, — сказала первая. — Он делает что может.

Вторая насмешливо улыбнулась и, оборвав разговор, отвернулась.

— Для семинариста он ведет себя очень отважно, — продолжала первая, обращаясь теперь ко мне и у меня ища поддержки.

Но я ничего не понимала и промолчала. А молодая подмигнула мне — как сообщнице, как союзнице.

Но молчала я оттого, что мысли мои были заняты другим. Я думала о том, что сказала первая женщина.

«Семинарист».

Не может быть. Он бы предупредил меня.

Он начал говорить, а мне никак не удавалось сосредоточиться. «Надо было одеться ненарядней», — думала я, сама не понимая, почему меня это так заботит. Он заметил меня в зале, и я пыталась отгадать, о чем он думает, нравлюсь ли я ему. Должно быть, большая разница существует между мной тогдашней и нынешней — тогда мне было восемнадцать, теперь — двадцать девять.

Голос его совсем не изменился. Но произносил он совсем иные слова.

Но вот он приблизился. Кровь прихлынула к его щекам, и я увидела перед собой не взрослого мужчину, минуту назад толковавшего о таких важных предметах, а того мальчика, который когда-то, спрятавшись со мною вместе в часовне Святого Сатурия, рассказывал о мечте обойти весь свет — а наши родители меж тем звонили в полицию, боясь, что мы утонули во время купания.

— Здравствуй, Пилар, — сказал он.

Я поцеловала его. Я могла бы сказать что-нибудь лестное о его выступлении и о том, что мне как-то не по себе среди такого множества людей. Я могла бы вспомнить какой-нибудь забавный случай из времен нашего детства и признаться, что горжусь, видя, какое восхищение вызывает он у других, у посторонних.

Я могла бы объяснить, что должна бежать со всех ног — иначе пропущу последний ночной автобус на Сарагосу.

Могла бы. Никогда не сумеем мы понять значение этих слов. Ибо в каждое из мгновений нашей жизни может произойти нечто — может произойти, но не происходит. Существуют волшебные мгновения, но они остаются и проходят неузнанными, и тут внезапно рука судьбы меняет наш мир.

Именно так и случилось тогда. Вместо всего того, что я могла бы сказать, я произнесла лишь два слова, которые — неделю спустя — привели меня на берег этой реки, заставили написать эти строки.

— Выпьем кофе? — вот что я тогда сказала.

И, обернувшись ко мне, он не оттолкнул протянутую ему руку судьбы.

— Мне так нужно поговорить с тобой. Завтра у Меня лекция в Бильбао. Я на машине. Едем?

— Я должна вернуться в Сарагосу, — ответила я, не зная, что это был единственный выход.

Но в следующую долю секунды, оттого ли, что вновь вернулась в детство, или оттого, что не мы пишем лучшие мгновения нашей жизни, я сказала:

— Но, впрочем, будут выходные по случаю праздника Непорочного Зачатия. Я могу поехать с тобой в Бильбао и вернуться в Сарагосу оттуда.

Реплика моей соседки по поводу «семинариста» не давала мне покоя, и он, как видно, заметил это.

— Ты о чем-то хочешь меня спросить?

— Хочу, — ответила я, попытавшись слукавить. — Перед лекцией какая-то женщина в зале сказала, что ты возвращаешь принадлежащее ей.

— Это неважно.

— Для меня важно, — возразила я. — Я ведь ничего не знаю о тебе, о твоей жизни, я была поражена, увидев, сколько народу явилось послушать тебя.

Засмеявшись, он обернулся к другим и уже готов был вступить с ними в беседу.

— Погоди, — сказала я, удерживая его за руку. — Ты не ответил мне.

— Поверь, Пилар, тебе это будет не слишком интересно.

— Так или иначе, я хочу знать.

Он глубоко вздохнул и отвел меня в угол зала.

— Все три великие религии, в основе которых лежит единобожие, — иудаизм, христианство, ислам — это мужские религии. Священнослужители — мужчины. Мужчины устанавливают законы, мужчины исполняют обряды.

— Но что же имела в виду та дама в зале?

Он замялся, помедлил, но все же ответил:

— Что я вижу порядок вещей по-другому. Что верю в женский лик Господа.

Я вздохнула с облегчением — моя соседка ошибалась. Он не мог быть семинаристом, ибо семинаристам не дано видеть порядок вещей по-другому.

— Исчерпывающее объяснение, — ответила я.

У дверей меня поджидала та самая девушка, что подмигнула мне в зале.

— Я знаю, что мы с тобой исповедуем одну и ту же веру, — сказала она. — Меня зовут Брида.

— О чем ты? Не понимаю.

— Прекрасно понимаешь, — рассмеялась она.

• Предыдущая
• 2/29
• Следующая