Младший конунг - Ковальчук Вера - Страница 8

• Предыдущая
• 8/69
• Следующая

Она подозревала, что блестящая мысль — посадить на северный трон своего любимца — пришла в голову британцу уже некоторое время назад. Адальстейн и сам расспрашивал женщину о Харальде, о Нордвегр, о тамошних законах наследования. Хильдрид честно объяснила ему, что законными считаются все сыновья, которых отец признал таковыми, вне зависимости от того, кто их мать.

— Хакона отец признал, ты не слышала? — осторожно поинтересовался король.

Дочь Гуннара удивилась.

— Конечно, признал. Как могло быть иначе? Ведь он отправил его в Британию, как своего сына. Он объявил о своем отцовстве на весь мир!

— А как дается наследство? По старшинству, верно? Эйрик Кровавая Секира получил власть из рук отца, как старший, не так ли?

Хильдрид пожала плечами.

— Эйрик не старший. Самый старший сын Харальда — Гутхорм. Его давным-давно нет в живых.

— Но Эйрик — самый старший из выживших?

— Конечно. После того, как перебил всех братьев, стал самым старшим… — она помолчала. — Эйрик — не старший. Он любимый.

Видимо, Адальстейн принял услышанное к сведению. И теперь ему в голову пришла замечательная — так ему показалось — мысль. Главным врагом Британии в течение многих десятилетий оставались викинги. Бедная земля, скудные урожаи, да и юношеская удаль, желание накопить золота и завести собственное хозяйство, встать на ноги, жениться, наконец (для этого требовалось много ценностей, один выкуп чего стоил), толкали молодых скандинавов в походы. Корабли под полосатыми парусами означали для прибрежных жителей ужас и необходимость срочно прятаться.

Но грабежи — это не главное. Многие семьи с севера оседали на юге, в том числе и в Британии, занимали лучшие земли и становились головной болью местных правителей. Адальстейн не думал о том, что возможность посадить на трон Нордвегр своего воспитанника — отличный политический ход. Ему просто представлялось, что неплохо будет, если там, в Скандинавии, конунгом будет его приемыш. Глядишь, с этого выйдет толк и для Южной Британии.

А, кроме того, какая будет месть! Лицо Адальстейна сияло. Пусть Харальд уже мертв, соперничество осталось.

Хильдрид поняла замысел, едва заглянув королю в глаза. Она развела руками и сказала, что непременно будет сопровождать Хакона. Прекрасно, что будет война с конунгом. Если Эйрик Кровавая Секира погибнет, Хильдрид только обрадуется.

Ей неприятно было вспоминать сына и наследника Харальда Прекрасноволосого. Это был рослый, очень кряжистый мужчина с грубым лицом, широкой рыжей бородой и густой шевелюрой, на которую подшлемник натягивался с некоторым трудом. Пронзительный и оценивающий взгляд его бледно-серых глаз таил в себе угрозу. Почему-то, когда Хильдрид случалось заглянуть в его глаза, ей казалось, что на нее смотрит холодная звенящая пустота, расстилающаяся заснеженным полем. Во взгляде Эйрика ей никогда и ни за что не удавалось зацепиться. Это всегда пугает. Дочь Гуннара, правда, избегала Эйрика не потому лишь, что ей неприятно было общаться с ним или смотреть на него. Имелись и другие причины.

Что касается Эйрика, то наследник конунга презирал женщину-кормчего. При случае и без всякого случая он твердил, что женщина в мужском деле лишняя, что ей не место на корабле, тем более на кормовой скамье, что она позорит его отца самим своим существованием. Харальд не обращал внимания на недовольство Кровавой Секиры, что вызывало у того еще большее раздражение. Тогда Эйрик нередко обращал свой злой взгляд на Гуннарсдоттер и срывался на ней — так или иначе. Самое главное, что он при случае норовил оскорбить ее, причем публично.

Его оскорбления и пренебрежительные уколы достигали ее ушей считанное количество раз лишь потому, что наследник конунга крайне редко снисходил до нее. Будь он обычным хирдманном[12], Хильдрид просто не стала бы обращать на него внимания. Но Эйрик собирался стать конунгом всего Нордвегр, и еще до того, как отец передал ему власть, взялся за дело. По крайней мере, так, как сам это понимал. Сперва он истреблял своих возможных соперников исподволь, осторожно, с отцовского согласия, выискивая повод. Братья сами помогали ему, за милую душу убивая друг друга.

Еще до того, как Харальд объявил, что уходит на покой, стало ясно, что его наследник собой представляет. Весть о передаче власти не одна Хильдрид восприняла без радости. Дочь Гуннара постаралась выслушать Прекрасноволосого без эмоций, лишь под конец речи осторожно покосилась на своего сына. Шестнадцатилетний Орм, несмотря на юность, был весьма здравомыслящим молодым человеком, он ответил матери понимающим взглядом. Уже год, как сын Регнвальда водил дружину покойного отца, а Хильдрид, не желая постоянно находиться при нем всезамечающим и оценивающим оком, стала ходить только на корабле конунга Харальда. Она понимала, что для сына навсегда останется только матерью, и вряд ли ему будет легче, если он будет помнить, что мать постоянно рядом, постоянно и неосознанно сравнивает его с отцом. Няньки ему не нужны.

Теперь женщина не собиралась менять своего решения. На корабль сына в качестве воина и кормчего она не поднимется.

У Регнвальда было три корабля. Один погиб, но последний-то в порядке. И на нем она сможет ходить.

Гуннарсдоттер думала об этом, пока слушала Харальда, и поэтому не услышала почти ничего из того, что он говорил. Но потом конунг повернулся к ней и, улыбаясь, поблагодарил за верность и службу, высказал надежду, что так же верно она станет служить и его сыну (выражение лица женщины не изменилось ни на йоту), и стащил с руки тяжелое золотое обручье. На женском предплечье оно ни в коем случае не могло удержаться, но Хильдрид, приняв дар, тем не менее, тут же попыталась его надеть.

А потом заметила взгляд Эйрика. Тот подождал, пока отец вышел из малстофы, и громко объявил:

— На моих кораблях женщины ходить не будут.

Это было оскорбление, да еще нанесенное той, которой его же отец только что оказал почет. Хильдрид и тут не изменилась в лице. Она развернулась и, глядя Эйрику прямо в лицо, громко произнесла:

— Женщина, служившая великому конунгу Харальду, никогда не станет служить тебе, ты, бледное подобие своего отца! Только и можешь, что топором махать!

Ничего более умного ей в тот момент в голову не пришло.

На миг в малстофе воцарилась тишина. А потом зазвучали оскорбления и злые крики сторонников Эйрика, людей из его дружины, которые боготворили нового конунга. Залязгало выхватываемое из ножен оружие. Но мгновением позже Хильдрид окружили викинги, и тоже не с пустыми руками. В основном это были воины ее мужа, теперь — ее сына, но не только. Но что женщина осознала и чему удивилась больше всего — первым плечом к плечу с ней встал не сын. Первым оказался Альв.

Единая масса викингов в малстофе мгновенно оказалась расколота на два лагеря. Один шаг оставался до кровопролития. Но тут Гуннарсдоттер развернулась и покинула малстофу. За ней последовали все, кто встал вместе с ней. Что ж, ничего удивительного, ведь Эйрик далеко не всем был по нутру. Хильдрид знала, что пока Харальд в Хладире, Кровавая Секира на нее не нападет.

Чтобы снарядить два драккара, много времени не надо. Был придуман благовидный предлог для путешествия семьи Хильдрид и воинов ее сына на юг от Хладира, Эйрику было сказано, что Орм Регнвальдсон и его матушка отправились в Ферверк, в свое поместье. Второе, в общем, было правдой. Хильдрид действительно предполагала добраться до Ферверка, и уж там решить, что делать дальше.

Она ушла и не почувствовала на себе последний недобрый взгляд Эйрика, и, конечно, не услышала, как он бросил стоящему рядом побратиму в ответ на тихий вопрос: «И что же с ней делать?»

— Я хочу, чтоб ее имя больше никогда не упоминалось. В особенности рядом с именем моего отца, — Кровавая Секира поморщился. — Для гордого имени Харальда, конунга всего Нордвегр, это позорно.

С ним, естественно, никто не спорил.

Но если бы даже Хильдрид вдруг смогла бы услышать его слова, она тоже не стала бы спорить. Ей было, в общем, все равно.

• Предыдущая
• 8/69
• Следующая