Последняя битва - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 43

• Предыдущая
• 43/64
• Следующая

Андрей не ответил, но поздней ночью думного дьяка Разрядного приказа, князя Сакульского, можно было увидеть в траве на берегу Даугавы, у самой воды. Знатный боярин охотился на лягушек. Выудив из ряски и тины несколько жаб, ученик чародея долго кувыркал их в воде, старательно нашептывая ночной заговор: «Слюна в землю, дождь на землю. Жабьим языком накликаю, слюной вызываю. Затянись, заволокись, тучей заклубись, дождем изойдись…»

Было это совпадение или нет, но на рассвете Полоцк плотно обложило тучами, в воздухе повисла нудная и противная холодная морось. Не то чтобы такой дождь смог бы затушить возникший где-то огонь — но во влажном воздухе древесина стремительно намокала, и теперь от раскаленных ядер сперва начинала заниматься изнутри, а потом быстро затухала сама собой, испуская из пробоин плотные облака пара. Да и стрелять в такую погоду было куда сложнее, нежели под проливным дождем. От дождя можно прикрыться — но морось буквально пропитывала воздух, находясь везде и всюду. Порох впитывал влагу, как губка — и, увлажняясь, отказывался вспыхивать. Он шипел, чадил, пыхал мелкими толчками — но стрелять не хотел.

Разумеется, вощеные картузы, навесы, быстрота действий позволяли пушкарям держать зелье сухим — но все же поляки стреляли теперь намного реже. А к полудню, когда поняли, что эффекта от каленых ядер практически нет — вовсе перестали.

Русские пушкари отвечали чаще и дольше — все же в сухих комнатах башен справляться с непогодой куда проще, нежели в земляной норе. Но после полудня они тоже перестали разить опустевшие сапы. Наносить в них урон стало некому.

— Сам Господь вступился за нас, — с облегчением перекрестился князь Волынский. — Сегодня же прикажу отстоять благодарственный молебен. Еще бы неделю такой погоды, и к нам подойдет помощь.

Увы, слабенький заговор на жабью слюну смог сохранить морось всего на два дня. Для обряда большей силы у Зверева не хватало ни нужного зелья, ни места для чародейства. Творить магические обряды на глазах у остальных защитников Полоцка было бы весьма опрометчиво.

Едва на небе появилось солнце, польские артиллеристы оживились, начали стрельбу пуще прежнего. Однако стены все еще оставались слишком влажными, и особого толка захватчики так и не добились. Они сдались к полудню, прекратив огонь вовсе. Аркебузиры и артиллеристы ушли из сап. А вскоре защитники увидели со стен, как к самой большой палатке, украшенной несколькими знаменами и крестом, стали собираться хорошо одетые воины.

— Ляхи смирились, — сделал вывод воевода Волынский. — Видать, собрались поплакаться, да общим согласием осаду снимать… Али хитрость придумать новую. Как мыслишь, Андрей Васильевич?

— Помнишь, княже, я татар ляхам в тыл послал? Они ведь которую неделю разор там творят, какой только могут. Коли османскому псу не вовсе плевать, что десять тысяч разбойников с городами и весями его страны сотворят, ему давно пора развернуться и мчаться земли свои спасать. [25]Либо хотя бы половину войска своего выделить, дабы грабежи эти остановить.

— Это ты мудро придумал, Андрей Васильевич, — согласился воевода. — Надеюсь, что уйдут… Но токмо к отражению штурма велю готовиться. Как бы басурмане не захотели пакости какой напоследок сотворить.

Однако остаток дня прошел спокойно — если не считать того, что в польском лагере происходило малопонятное оживление. Утром же началось непостижимое: османские наемники, с присущим басурманам презрением к смерти, толпами во многие сотни голов сразу по всем проходам через ров ринулись к стенам, неся в руках кувшины, ведра и бурдюки. Стрельцы и пушкари немедленно открыли огонь, торопясь перезаряжать свои пищали как можно чаще, и стреляли, стреляли, стреляли в бесконечную толпу, убивая и калеча спешенных венгерцев сотнями — но те словно уверовали в собственное бессмертие и бежали под пули и картечь волна за волной.

— Что это? — выглянув наружу, принюхался Андрей. — Смолой вроде пахнет.

Османы отхлынули, завалив проходы через ров телами, а следом к Полоцку бросились примерно три сотни наемников с факелами.

— Неужели можно жертвовать жизнью просто ради золота? — восхитился их самоотверженностью Зверев, прикладываясь щекой к горячей от частых выстрелов пищали. Он нажал спуск, когда наемники были на пределе дальности — и один из османцев свалился с ног. Торопливо перезарядил и успел выстрелить еще раз под стену, попав факельщику точно в голову.

Из башен жахнули картечью пушки, заволакивая все дымом. Князь снова заработал шомполом, вбивая свежий заряд, выглянул и ухитрился еще раз пальнуть вслед убегающему врагу. Из примерно трех сотен поджигателей назад в лагерь смогли вернуться не больше сотни — но стена! Стена Полоцка горела вдоль основания почти на всем своем протяжении.

— Вода! Несите воду! — закричали люди сразу со всех сторон. Там, где на случай обстрела калеными ядрами были приготовлены бадьи с водой, ее плеснули вниз сразу. Однако огонь был слишком низко. Если защитники лили под зубцы, вода растеклась по стене длинным влажным пятном, не дотянувшись до пламени. Если плескали — жидкость плюхалась на землю далеко от фундамента. Андрей сразу понял все:

— Пушки! Выносите из башен пушки!

Схватив за руки ближайших стрельцов, князь Сакульский приказал снова:

— Пушки, порох спасайте, пока не полыхнуло! Пахом, направляй всех к башням. Эй, вы, бросайте ведра, бегите к башням! Служивые, стоять! К башням немедленно все! Спасайте пушки!

Он снова выглянул наружу, вниз. Где-то огонь зачах, где-то оседал, но тех мест, где он живо расцветал, ползя вверх по стенам, было намного больше, нежели тех, где он отступал. Одним решительным напором, потеряв не больше тысячи человек. Баторий решил проблему, с которой артиллеристы не могли справиться много дней, и скорее всего — не справились бы вообще. Стена горела на всем своем немалом протяжении. И хотя кое-где защитники отчаянно пытались ее потушить — было ясно, что спасти укрепление уже невозможно.

К счастью, прежде чем башни превратились в факелы, защитники успели вытащить из них большую часть припасов, сложив подальше в глубине крепости. Пламя поднималось все выше и выше, дыша нестерпимым жаром. Стрельцы и горожане, чтобы пожары не перекинулись дальше, раскидали ближние к стене дома, оттащив и свалив обломки поперек улиц. Чтобы спасти соседние строения получившиеся баррикады от искр и горящих обломков, стали спешно забрасывать сверху землей. Когда же огонь вынудил их отступить — стали копать улицы дальше в городе, таская и таская грунт. Многие носили сюда же воду, заливая выкопанную землю сверху.

Стены и башни полыхали половину дня. Ночью северная башня с прилегающими стенами рухнула вовсе.

— Добились своего ляхи! — осыпали проклятиями поляков и их наемников горожане, теперь долбя кирками и лопатами позади догорающих, но все еще горячих обломков, таская глину бадьями и носилками на уже изрядно засыпанные обломки строений. Пушкари выстраивали спасенные тюфяки в ряд, вкапывая их прямо в землю, обкладывая для надежности бревнами и ими же прижимая сверху. Запальные отверстия были бережно укрыты собственными исподними рубахами.

Жители Полоцка и стрельцы трудились всю ночь, прокопав напротив пролома ров глубиной почти в два роста и на десять саженей шириной. Когда на рассвете через раскаленные, местами еще тлеющие, обломки полезли османцы, последние из защитников еще продолжали бить кирками плотный грунт, наполняя им ведра.

— Не спешить! — не утерпев, приказал князь Сакульский. — Из тюфяков бить только по толпе.

Но услышать его удалось немногим: со всех сторон уже грохотали пищали, сбивая противника обратно в полузасыпанный ров и груды углей.

— Ну и ладно, сами не дураки, — решил думный дьяк, приседая на сваленные один поверх другого бревна, снаружи засыпанные землей. — Пахом, пищаль!

Он выхватил у одетого в сверкающий колонтарь и шишак дядьки оружие, проверил фитиль, приподнялся над бруствером, выстрелил в живот усатому венгру — того попаданием словно сдуло с обугленного вала, — присел обратно, привычно берясь за шомпол: прочистить, насыпать порох, прибить его первым пыжом, высыпать поверх горсть тяжелых картечин.

• Предыдущая
• 43/64
• Следующая