Розовая гавань - Коултер Кэтрин - Страница 12

• Предыдущая
• 12/64
• Следующая

Северн, все такой же спокойный и неторопливый, ухватился за край стола и швырнул его в стоявшую поблизости серебряную вазу, которая опрокинулась, облив ароматической водой дремавшего рядом волкодава по кличке Эдгар. Тот мгновенно вскочил, ощетинился и зарычал, готовый вцепиться в неведомого врага.

— Хватит, Северн. — Гастингс наклонилась к опрокинутой вазе, ее чудесные волосы рассыпались по плечам, она глядела на мужа, прижимая вазу к груди. — Ты испортил серебро. Эта ваза принадлежала моей бабушке, я очень ее любила, полировала, так ее…

Северн выругался и закричал, что Грилэм наблюдал впервые:

— Закрой рот, Гастингс, и не суйся, куда не надо. Подай меч! Я расправлюсь с этим трусливым негодяем, которого почитал своим другом.

Ему вторило рычание волкодава, слуги и воины толпились у стен, гадая, что сейчас произойдет и что им делать.

— Почему? — возмутилась Гастингс. — Только потому, что он посмел действовать, не спросив у тебя разрешения? Потому, что иначе ты бы сам кинулся в драку, а потом опять свалился в лихорадке? Скажи, милорд, отчего ты так разъярился? Или у тебя нет разума и ты не способен рассуждать?

Северн набросился на жену, схватил за локти и затряс изо всех сил:

— Прикуси язык, не то я возьму тебя прямо здесь, на этом столе, и твой волкодав увидит твою кровь, услышит твой вой!

Гастингс побелела.

— Отпусти ее, Северн. — Рука Грилэма легла на его раненое плечо и безжалостно нажала. — Отпусти. Чего ты хочешь? Опозорить жену на глазах ее людей? Избить до крови? Этого ты хочешь?

Пока Северн тряс ее, дала о себе знать дикая боль в ране, да и у Грилэма была железная хватка. Он медленно опустил Гастингс на посыпанный свежей соломой каменный пол.

Когда она взглянула на него, ее глаза казались от ярости почти черными. Она изо всей силы ударила его ногой по голени. Северн охнул и отскочил, прижимая руку к ушибленному месту.

— Вы заплатите за это, мадам, — процедил он сквозь зубы.

Она понимала, что так и будет, но еще не знала его настолько, чтобы представить способ расплаты. Гастингс повернулась и выбежала из зала.

— Северн, немедленно сядь, зажмурься покрепче и хорошенько подумай о своем плече и голени. Она могла бы ударить тебя в пах, однако не ударила. Пожалела.

— Она не ударила меня, потому что за это я убил бы ее на месте. К тому же я достаточно ловок и смог бы увернуться.

— Возможно, но и Гастингс обладает завидной ловкостью, — со вздохом сказал Грилэм. — Ты все равно не стал бы ее убивать. Я вообще сомневаюсь, что ты когда-нибудь поднимешь на нее руку, верно?

Северн запустил пальцы в волосы. Ах как он устал. Черт бы ее побрал, у него тоже имеются чувства. Он не жаба.

— Она должна поверить, что я способен разрубить ее на куски. Временами она начинает верить. И при этом с каждым днем становится более упрямой и наглой. А ведь прошло всего два дня. Что же будет через две недели?

— Ты уже качаешься, присядь-ка и выпей вина. Оно успокоит твой гнев. Интересно, когда мне случалось болеть лихорадкой, я тоже легко впадал в ярость? — Грилэм задумался. — Да, наверное. А ведь это было всего три года назад. Моя дорогая жена покинула меня, я вел себя, как последний ублюдок.

— Кассия от тебя ушла? Не верю.

Наконец-то Грилэму удалось отвлечь его внимание. Теперь самое время прочитать небольшую мораль. Северн уставился на него так, словно обнаружил у себя в тарелке улитку.

— Я не лгу. Мне пришлось отправиться к ее отцу в Британию, чтобы вернуть домой.

— Ты отлупил ее?

— Нет, — улыбнулся Грилэм, — я умолял о прощении. Если бы я хоть раз поднял на нее руку, это наверняка убило бы ее. Да ты и сам знаешь, что женщин бить нельзя. Они такие маленькие, нежные, беспомощные.

— Да полно тебе, Грилэм. Я не собираюсь бить женщин и никогда их не бил. Все беспрекословно подчинялись мне. Но теперь я обзавелся женой, не оправдавшей моих ожиданий. Ей самим Господом велено слушаться мужа, а она нарушает Божью волю. Надо ли подчинить ее? Несомненно. Только вот каким способом, я до сих пор не решил. Что теперь прикажешь делать, ведь ты подверг сомнению мое мужество и сам расправился с де Лючи?

— Ты отправишь в замок Седжвик отряд воинов, а старшим назначишь сэра Алана. Он храбрый рыцарь, добрый малый и, самое главное, заслуживает доверия. Пусть он управляет замком, пока король вынесет решение по поводу дочери де Лючи и его владений. Я бы также советовал тебе присмотреть за девочкой и перевезти ее сюда. Гастингс о ней позаботится. Думаю, королю Эдуарду будет угодно назначить тебя ее опекуном, чтобы обезопасить от посягательств алчных негодяев, как ранее он предложил тебе жениться на Гастингс. Хотя, с другой стороны, король сам может стать ее опекуном, и тогда пришлет в Седжвик нужного человека.

— Ну да, все зависит от того, как велико наследство. Король не такой уж дурак. Скажи, ты сам прикончил Ричарда де Лючи?

— Честно говоря, он поскользнулся на груде кроличьих костей, размозжил себе голову о скалу, на которой отдыхал, и умер на месте. Мы оставили кое-кого из его людей в живых, чтобы они позаботились о нем.

— Я бы не дал ему поскользнуться на костях, заставил бы его биться, меч на меч, и выпустил бы из него потроха.

— Думаю, — с улыбкой возразил Грилэм, — такое со всяким может случиться, а нам следует умерить свое тщеславие и радоваться, что остались живы и можем рассказывать небылицы о мертвых врагах. Ведь Ричард де Лючи скорее окажется в аду, умерщвленный с помощью кроличьей кости да камня, нежели в честном поединке с равным себе.

Против этого возразить было нечего, и Северн улыбнулся. Затем рассмеялся, поставил на место опрокинутый стол, заметив, как облегченно зашумели слуги. Волкодав Эдгар опять задремал возле очага, опустив массивную голову на огромные скрещенные лапы. А вот серебряная ваза осталась погнутой. Северн озабоченно нахмурился. Она говорила, что ваза досталась ей от бабушки. Надо сказать оружейникам, пусть исправят вмятины, если сумеют.

Голень болела до сих пор, и все же он смеялся, победив холод и гнев.

— Ведь ты солгал мне, да? — спросил Грилэм. — Ты же не собирался насиловать ее здесь? И бить до крови?

— Нет, — резко бросил Северн. — Я только пригрозил, надеялся хоть как-то ее образумить. А бить ее мне ни к чему. Она сама кровоточит. У нее месячные.

— Ага, значит, ты пригрозил, она образумилась.

Я все гадал, отчего она так быстро сбежала. Голень не очень болит?

— Как тебя зовут? — Гастингс присела на корточки перед ребенком, Девочка молчала. Бледное личико казалось белее полотна, огромные голубые глаза расширились от страха.

— Меня зовут Гастингс. А тебя?

— Элиза, — прошептала девочка, пушистые ресницы затрепетали, но она так и не осмелилась поднять глаза.

— Красивое имя, намного красивее моего. Хотя Гастингс тоже хорошее имя, его носят все старшие девочки нашего рода в честь великой победы лорда Вильгельма.

— Я знаю, мама рассказывала, что Господь ниспослал лорда Вильгельма, чтобы просветить диких саксов.

Гастингс впервые слышала столь необычное мнение о предназначении Вильгельма. У нее затекли ноги. Она выпрямилась и протянула девочке руку:

— Хочешь выпить молока? Наша коза Джильберта щедро дарит его, а еще можешь попробовать миндальные булочки, которые печет Макдир, очень вкусные.

Щуплая малышка подняла на Гастингс огромные глаза и медленно покачала головой, при этом жиденькие косички странным образом были неподвижными.

— Мама говорила, что чревоугодие — ужасный грех.

«Господи, да что же это такое!» — изумилась Гастингс.

— Я дам тебе одну булочку. Нет, лучше маленький кусочек булочки, хорошо?

— Я не могу спросить у мамы, — ответила Элиза, беспокойно теребя уродливое зеленое платьице, из которого давно выросла. — Моя мама теперь на небесах.

— Я знаю, и мне ее очень жаль. Но из-за одной булочки она не сочла бы тебя чревоугодницей.

• Предыдущая
• 12/64
• Следующая