Южная Африка. Прогулки на краю света - Мортон Генри Воллам - Страница 34
- Предыдущая
- 34/117
- Следующая
Тем временем окончательно стемнело, звезды зелеными искрами поблескивали на черном небе. Мимо меня прогрохотала тяжелая капская телега, и снова все стихло. Единственными признаками человеческой жизни были одинокое окошко, светившееся в темной долине, да тусклый костерок на склоне холма. Под нестройный хор сверчков я въехал на пустынную улицу Свеллендама. По обочинам стояли шеренги эвкалиптов, которые отбрасывали длинные тени. За ними мерцали в лунном свете белые стены домов. И на заднем фоне — все те же темные молчаливые горы.
Гостиница показалась мне маленькой, удобной и гостеприимной. Подобно многим провинциальным гостиницам в Южной Африке, она имела свои архитектурные особенности. Здесь, в частности, все спальни располагались в отдельных домиках, группировавшихся вокруг заднего двора с крохотным садиком посередине. После восхитительного ужина (еще одна отличительная черта здешних сельских гостиниц) я решил немного пройтись перед сном, благо ночь была теплой и безветренной. Сверчки пели в полный голос. Небо казалось сплошным звездным ковром.
Прогуливаясь по улицам, я мимоходом заглядывал в освещенные окна, за которыми шла чужая, незнакомая мне жизнь. Почти везде на стенах висели увеличенные фотографии, с которых на меня смотрели суровые бородатые джентльмены и их неулыбчивые жены. Эти фотографии казались современными двойниками старых портретов Ван Дейка и Франса Хальса.
Я отметил удивительную вещь: в таких маленьких городках, как Свеллендам, всегда найдется пес, который добровольно берет на себя функции экскурсовода. У этих животных просто сверхъестественное чутье на иностранцев. Как правило, он поджидает вас у дверей гостиницы, а дождавшись, уверенно пристраивается впереди и резво трусит по улицам. Время от времени он оглядывается, как бы приглашая полюбоваться той или иной достопримечательностью. Надо отдать должное этим самозваным провожатым — они ненавязчивы. Проводив обратно до гостиницы, безропотно исчезают, помахав на прощание хвостом.
Здешний, свеллендамский пес привел меня к прелестному барочному зданию старой реформистской церкви. Я полюбовался ее изящными очертаниями, и мы тронулись дальше — он впереди, я за ним. Как и полагается хорошему гиду, пес периодически останавливался и заглядывал мне в лицо — все ли нравится, хорошо ли я развлекаюсь? У входа в гостиницу мы пожелали друг другу спокойной ночи и распрощались навсегда.
Свеллендам показался мне вполне подходящим местом, чтобы совершить небольшой экскурс в историю буров. Прежде всего, что означает это слово? В переводе с нидерландского это всего-навсего «крестьянин, фермер». Но лично для меня данное слово служит синонимом мятежного духа, извечного стремления к свободе. Эта неодолимая тяга к странствиям — сняться с насиженного места и раствориться в голубой дали, — которая сыграла столь важную роль в истории Южной Африки, давала о себе знать уже в первые годы после высадки на Капе.
Конечно, большая часть белого населения группировалась в районе Западного Капа — в Дракенштейнской долине, в Стелленбоше, Паарле и Тулбахе. Здесь они вели более или менее упорядоченную жизнь, построенную по традиционной европейской схеме: возводили дома, выращивали овощи и зерно, а по субботам слушали проповеди и распевали псалмы. Но уже и тогда находилось немало непосед, которые налаженному оседлому быту предпочитали беспокойную жизнь скотоводов. Они разводили не капусту, а крупный рогатый скот, и кочевали со своими стадами с места на место. Эти люди не были привязаны к земле. Напротив, они находились в вечном поиске новых пастбищ для своих животных.
В их родной Голландии, откуда прибыли предки буров, все измерялось другими масштабами. Фермы там были небольшие — гораздо меньше, чем в других европейских странах. Луг в несколько акров считался вполне достаточным для того, чтобы прокормить среднее стадо. Но попав на Кап — где земля, кстати, далеко не всегда покрыта зеленой травой, — голландцы быстро пересмотрели свои взгляды. Теперь и пастбище в несколько тысяч акров казалось им не таким уж большим — ведь и стада заметно выросли! Поэтому буры уходили все дальше и дальше, осваивая под пастбища новые земли и лишь изредка возвращаясь к своей цитадели на берегу Столовой бухты.
Подобная жизнь коренным образом отличалась от традиционной западной модели, опиравшейся на средних размеров фермерское хозяйство. И привлекала она далеко не всех — лишь самых смелых и независимых (ну и еще, быть может, самых бестолковых и ленивых). В новой жизни не было места садовым ножницам, ее символами стали ружье и походный вагон. Это было существование под открытым небом, вдали от больших городов. Привычным комфортом приходилось, конечно, жертвовать, зато трекбурыобретали свободу, в первую очередь свободу от опостылевшей Ост-Индской компании. Некоторые из таких фермеров-скотоводов возводили маленькие белые фермы — вроде тех, что остались на западе. Другие кочевали с одной арендованной фермы на другую. Впрочем, фермами они назывались лишь по привычке. По сути же это были просто участки пастбищ, которые трекбуры на время брали в аренду. Вполне естественно, что люди эти не обременяли себя строительством капитального жилья — обитали в наскоро возведенных шалашах или лачугах. А кое-кто, из наиболее неуемных, и вовсе предпочитал ночевать в вагоне. Таким образом, мы видим, что тяга к походной, вольной жизни — когда ешь мясо с костра и засыпаешь под звездами — угнездилась в душе бура уже в самые первые годы освоения Африканского материка.
И, наверное, именно она заложила основу для формирования совершенно особого африканерского характера.
В некоторый момент с бурами, потомками голландских крестьян, что-то произошло. И, на мой взгляд, то преображение, которое буры претерпели в дикой глуши южноафриканского вельда, стало переломным моментом в истории Южной Африки. Итак, на первых порах трекбуры по своему менталитету оставались европейцами, волею случая заброшенными на далекий неисследованный континент. Всего одно поколение отделяло их от европейских корней. В 1736 году, когда первые бурские стада уже подбирались к нынешнему Свеллендаму, еще можно было отыскать какого-нибудь 85-летнего старика, воровавшего в детстве яблоки из садов ван Рибека! И наверняка многие из старшего поколения буров — тех самых, что ныне трусили на своих пони по приграничной полосе — помнили, как, сидя на коленях у матери, с упоением слушали рассказы о голландских ветряках и каналах или же о французских виноградниках. Увы, если б в конце жизни вы спросили у одного из бурских стариков, что такое для него Европа, то скорее всего услышали бы: «Европа? Это всего-навсего полузабытые материнские рассказы о родных краях… ну и еще, может быть, воспоминания о шумных гулянках матросов в капских тавернах…» Вот и все.
Фигурально выражаясь, буры повернулись спиной к морю, которое связывало их с далекой, ставшей почти нереальной Европой, и обратили взгляд на горы, за которыми лежала неисследованная внутренняя часть Африканского материка. Именно в этом ключе и надо рассматривать историю буров — как неоднозначный, но вполне конструктивный процесс. Отрекаясь от Европы, буры отдавали свое сердце Африке; перебираясь жить на новые земли, они и сами изменялись. А уж когда восприняли новый, продиктованный суровой необходимостью образ жизни, то и вовсе стали африканерами. Здесь вновь просматривается аналогия с освоением Американского континента. Как американский Фронтир перемалывал, деформировал англичан, голландцев, немцев, шведов и в конце концов превращал их в американцев, точно так же горячая, неукротимая земля Южной Африки воздействовала на первых европейцев и переплавляла их в новую национальную общность. Здесь надо сделать немаловажное добавление: эти белые европейцы не только пришли на африканскую землю, но и осмелились ее полюбить. Полюбить искренне, горячо, что называется, всем сердцем. Так, как англичанин любит родную Англию, а шотландец — Шотландию.
Это тем более удивительно, что европейским переселенцам пришлось приспосабливаться к совершенно непривычным природным условиям. Многие поколения их предков жили на заливных лугах Голландии, в нижнем течении Рейна или в отнюдь не тропической Франции. Новоявленные же африканеры очутились в жаркой стране высоких гор и глубоких ущелий. Это была страна необъятных равнин, которые в летнее время пламенели зарослями цветущего вереска и дикой акации; всю ее пересекали русла пересохших рек и ручьев, которые зимой превращались в ревущие потоки. Бросающая вызов, коварная земля, где каждая пещера, каждый клочок буша могли скрывать смерть в лице маленьких смуглолицых мужчин, сидевших в засаде со своими отравленными стрелами. В будущем буров ждали новые испытания (хоть они пока об этом и не догадывались): навстречу им с востока двигались орды храбрых, воинственных и великолепно организованных туземцев. Кровожадные банту станут главными врагами вуртреккеров, с ними придется сражаться за каждый квадратный ярд земли.
- Предыдущая
- 34/117
- Следующая
