Космический ганфайтер - Абердин Александр М. - Страница 8

То, как Нина уговаривала его и стремилась доказать, что они совершенно не подходят друг другу, также весьма насторожило Николая потому, что он слышал от неё такое впервые. Что-то здесь, явно, было не так, но что именно он никак не мог понять, хотя и пытался. Вместе с тем в словах жены ему слышалась такая твёрдость, что он даже опешил. Хотя ему и хотелось подвергнуть жену допросу с пристрастием, он решил не делать этого, а просто подошел к столу и стал подписывать все бумаги, которые на нём лежали. Был среди ни и какой-то контракт не контракт, но что-то вроде обязательства, на котором он также расписался даже не читая его. Когда все бумаги были подписаны, Нина как-то робко поцеловала его в щёку и резко отпрянула, словно боялась обжечься. В её душе, явно, боролись какие-то совершенно непонятные для него чувства и от этого непонимания Николаю тоже становилось не по себе и он чувствовал себя обманутым, униженным и оскорблённым, но не мог ничего высказать женщине, которую очень любил. А ещё всё это очень попахивало самым элементарным предательством.

Двое парней тем временем собрали всё, что нужно было Нине, в несколько больших пластиковых пакетов и вместе со швейной машинкой, которую он купил ей в подарок для будущего музея, посвящённого её творчеству, погрузились в фургон и уехали.

Это было ещё одним сигналом, что его теперь уже бывшая жена преисполнена решимости начать новую жизнь на Рианоне, хотя ещё сегодняшним утром она об этом даже и не заикалась. Николай слишком хорошо знал свою жену, чтобы не понять очевидного, – её поведение было очень странным и совершенно нетипичным. На его взгляд выходило так, что это решение не было спонтанным. Она всё тщательно продумала и специально отправила Настю к матери, а все эти разговоры о большом заказе, как и то, что она в последние два месяца являлась домой так поздно и ложилась спать отдельно от него, на самом деле были симптомами того, что сейчас произошло – развода.

Как это было не печально, но у его жены появился любовник и это был никто иной, как граф эс-Вигано, которого он видел однажды в ростовском доме высокой моды.

Вряд ли теперь имело смысл отлавливать этого типа и бить ему морду, это нужно было делать гораздо раньше. Не имело теперь смысла и удерживать Нину возле себя.

Если уж она что решила сделать, то стремилась к этому изо всех сил. Однажды она влюбилась в него, когда он отметелил шестерых обкуренных придурков и двух здоровенных лбов, вознамерившихся ею попользоваться, точнее её хотели продать двум бандюкам, и, ничего о нём не зная, вознамерилась стать его женой. Хотя у него на этот счёт имелось совсем другое мнение, Нина, которой он тогда предложил пожить у него неделю, пока он не разберётся окончательно с её бывшими оборзевшими дружками-однокурсниками и их корешами-бандитами, сумела очень быстро настоять на своём, хотя и считала его стариком, а ведь он был старше неё всего на десять лет.

Теперь у неё имелись совершенно иные планы и скорее всего этот граф эс-Вигано был всего лишь её любовником, но именно он вскружил ей голову своими россказнями о Рианоне. Нельзя было исключать также и того, что он каким-то образом сумел посодействовать ей, но вряд ли Нина захочет жить с ним долго. Граф был довольно субтильным типом, а ей нравились высокие, широкоплечие и мужественные мужчины, способные постоять за себя, ведь она была высокой красавицей и отличалась разборчивостью, что однажды и стало причиной того, что её решили так жестоко проучить однокурсники. Нет, с таким смазливым хлюстом она не захочет блистать в свете. Ей был нужен красавец совершенно иного рода. Именно таким когда-то и был Николай, да, и сейчас он всё ещё оставался таким.

Нина, поцеловав Николая в щёку, быстро достала из буфета два бокала, открыла шампанское, разлила вино и буквально вложила один бокал в его руку. После этого она чокнулась с ним, раздался мелодичный звон хрусталя, быстрыми глотками выпила шампанское и пошла к двери. Николай, словно сомнамбула, последовал за ней держа бокал в руке. Он вышел вслед за бывшей женой в коридор и сказал ей что-то, но она даже не обернулась и молча вышла из дома, а он остановился посреди коридора, чувствуя себя последним идиотом. Ещё ему было обидно, что всё у них закончилось таким банальным образом. В Николае медленно, толчками стал подниматься гнев, который вскоре достиг такого предела, что у него в глазах всё потемнело и он хрипло зарычал от ярости, словно дикий зверь.

Праведный гнев на супругу, предавшую его так очевидно, довольно быстро сменились у Николая унынием, плавно перешедшим в полную апатию. После внезапно нахлынувших на него бурных негативных эмоций, целых три дня подряд он почти круглосуточно лежал на диване, лишь изредка вставая для того, чтобы выпить стакан воды и еще реже, чтобы что-либо съесть. В основном это были крекеры, хотя еды в доме было предостаточно, включая кастрюлю его фирменного борща с оливками и сотейник с тефтелями, которые он приготовил к возвращению Нины с работы по своему особому рецепту. Есть ему все эти три дня просто не хотелось. Более того, Николай ощущал чуть ли не отвращение к своей собственной стряпне, хотя до того, безусловного, чёрного дня, когда Нина потребовала от него немедленно подписать соглашение на ускоренную процедуру развода, гордился своими кулинарными талантами.

Николай даже не удосужился прочитать текст соглашения о разводе, хотя его теперь уже бывшая жена с таким пафосом заявила, что отныне он не будет ни в чем нуждаться, если, конечно, не вздумает корчить из себя особу голубых кровей и тратить деньги на спортивные флайеры, чтобы катать на них девочек, и, вообще, роскошествовать сверх меры, словно он богатый плейбой. На это мол, не хватит даже гарантированных ей гонораров. Или она этого не говорила, а он сам всё это придумал, пока валялся на диване? Скорее всего она этого не говорила, но он отчётливо помнил, что как только за ней закрылась дверь и стих цокот каблучков на дорожке мощёной плиткой, ему почему-то вспомнилась древняя мудрость, вычитанная им в какой-то книге или Интернете – "Кто учит жену, тот готовит её для другого". Тогда от этой мысли ему и сделалось тоскливо и после недолгой вспышки гнева, выразившейся в том, что он разбил о входную дверь бокал с шампанским, которое он даже не пригубил, соглашаясь с Ниной, что расставаться нужно цивилизованно, что вернулся в гостиную и рухнул на диван.

Гнев, ярость, негодование и прочие бурные эмоции весьма быстро сменили тоска и уныние, а овладевшая Николаем апатия была столь глубока, что все следующие три дня в его голове крутилась только одна единственная мысль – "Почему? Ну, почему она поступила со мной так жестоко? Чем я провинился перед ней? За что?" Ну, и ещё ему было горько от того, что калекой-то фактически его сделала именно Нина, хотя он потратил очень много времени и сил на то, чтобы доказать ей, что она ни в чём не была виновата. Да, именно эта её бесбашенность, неспособность оценивать собственное умение водить машину и, главное, эта дурацкая страсть к лихачеству превратили его в полного инвалида и только эти космические пришельцы с их невообразимыми медицинскими технологиями пусть и не излечили его полностью, но хотя бы поставили на ноги. Именно их хитроумная конструкция из какого-то сверхлегкого сплава и до жути прочной пластмассы с тихо жужжащими моторчиками, прицепленная к ногам и пояснице, дала ему способность ходить и даже вернула почти атрофированным мышцам ног какое-то подобие упругости.

Столько лет он лелеял и холил эту взбалмошную вертихвостку, делал всё, чтобы она могла заниматься своим любимым делом, которое так высокопарно называлось высокой модой, помог пережить без особых моральных потерь банкротство её ателье моды, благо выручили друзья, и, на тебе, для того, чтобы иметь возможность жить и работать на этом чёртовом Рианоне, стать гражданкой этой долбанной великой космической империи, всё население которой, похоже, сплошь состояло из одних только спесивых аристократов и до тошноты преданных слуг, и на тебе, она, вдруг, в одночасье решила развестись с мужем-землянином лишь потому, что в отличие от неё, потомственной, блин, дворянкой из какого-то там древнего графского рода, носящего совершенно идиотскую фамилию Черемизовы, Николай был плебеем, то есть происходил из терских казаков и не имел никакого отношения к особам голубых кровей и белой кости.