Её зовут Молли - Де Вита Шэрон - Страница 1

Полуостров Дингл, Графство Кэрри, Ирландия

Он уже почти потерял единственную женщину, которую любил.

Охваченный горем, он стоял на вершине иззубренных скал, нависших над пенной полосой прибоя. Ночь наступила быстро, и темнота, подобно рукам нетерпеливого любовника, обняла эту бедную землю страстным, жарким объятием. Волны, увенчанные белыми барашками пены, медленно накатывались на берег. Вкрадчивый плеск слагался в тихую, меланхоличную мелодию под стать его настроению.

Она никогда не будет принадлежать ему.

Он покачал головой, не в силах поверить в это. Но так было: сегодня на ярмарке Эльфов клан обещал ее другому.

Он видел собственными глазами, как сваха вложила ее руку в руку этого другого, скрепляя их судьбы и обрекая его на отчаяние.

Его сердце было разбито.

С детства они знали, что суждены друг другу. Она была его второй половиной, его душой.

Он понял это, как только увидел ее. Огненно-рыжие волосы, смеющиеся зеленые глаза и губы, которые могли заставить ангелов петь… Он отдал ей сердце с первого взгляда и навсегда.

Он знал, что никогда не полюбит — не сможет полюбить — никого другого.

Сколько планов они строили в ночной тишине, сидя здесь, на иззубренных ветром скалах, крепко прижавшись друг к другу, шепотом говорили о своей любви, о будущем, о детях.

Он подумал о колыбели, которую с таким тщанием смастерил. Красивая, с затейливой резьбой, она должна была стать его свадебным подарком той, которую он любил, и предназначалась для сыновей, которых она ему родит и которые будут носить его имя. Потом у них появятся свои сыновья, которые в назначенный судьбой час тоже встретят свою единственную любовь. И у них родятся свои сыновья.

Колыбель должна была стать связующей нитью, протянутой от одного поколения к другому; напоминанием о тех, кто жил раньше, об их огромной любви, о памяти и традициях, носителем которых из века в век был клан Салливанов.

Теперь он знал, что все было напрасно.

Бессильно сжал кулаки. Сейчас ему хотелось швырнуть эту колыбель в кипящее море и смотреть, как крошечная деревянная скорлупка разобьется о скалы, как разбилось его сердце.

Она никогда не будет принадлежать ему.

Никогда! Он потряс головой. Думать об этом было невыносимо.

Холодный, мелкий дождь скрыл слезы у него на щеках.

Сердце терзала боль — другой любви у него не будет.

Только Молли.

Он взглянул на волны и вскинул голову; гордость и гнев поднимались в нем.

Он был Салливан, один из шести братьев — клан гордый и сильный, никто из них не мирился с поражением. Их учили бороться за то, что по праву принадлежало им. Отступить — значило покрыть позором их имя и их клан. А такого ни один Салливан никогда не допустит.

Он не будет сидеть сложа руки и смотреть, как у него отбирают его единственную любовь. Молли принадлежит ему, и он не даст ей выйти замуж за другого, чего бы там ни требовал клан.

Решение принято, и он повернулся к морю, подставив лицо клочьям тумана и прохладному ветру.

Надо все обдумать, составить план. От этого зависело его, их будущее, да и будущее всего клана Салливанов.

Он снова подумал о колыбели, и эта мысль укрепила его решимость, заставила сжать кулаки.

Свадьба Молли назначена на завтра — у него еще есть в запасе несколько часов и, может быть… может быть…

Улыбаясь, он отвернулся от пенящихся волн. Теперь он знал, что делать.

От этого зависела его жизнь, их жизнь и судьба всего клана.

Ничто не могло испугать детектива Дэнни Салливана из отдела по борьбе с бандитизмом Чикагского полицейского управления.

О нем говорили, что у него стальные нервы, и ему действительно еще не приходилось оказываться в ситуации, которая нарушила бы его внутренний покой.

Перспектива остаться без назначенного свидания в пятницу вечером, возможно, обеспокоила бы его.

Если бы он разбил свой «мустанг» 67-го года, это, вероятно, раздосадовало бы его.

Шестифутовая красавица-блондинка могла бы заинтриговать его.

Но ничто в этом мире не могло бы его испугать.

И вдруг этот небольшой шевелящийся сверток, оставленный кем-то на переднем сиденье его машины…

В сумерках теплого вечера пятницы Дэнни стоял перед дверцей «мустанга» и хмурился, не веря своим глазам. Он моргнул в надежде, что зрение прояснится.

Кто-то подкинул ему в машину ребенка.

Нашарив ключи, Дэнни быстро отпер дверцу, сел на водительское место и опустил до отказа стекло. В машине было слишком душно.

Сидя в корзинке для переноски младенцев, лицом к заднему сиденью ребенок гукал, сучил ножками, сосал мягкое пластмассовое кольцо и был, казалось, чем-то ужасно доволен.

Тут сработал инстинкт полицейского, и Дэнни осторожно осмотрел корзинку, чтобы выяснить, нет ли записки, метки или вообще какой-нибудь зацепки, любого намека на то, чей это ребенок и, что еще важнее, почему эту кроху оставили в его машине.

Внутри корзинки было постелено и подоткнуто со всех сторон желтое с белым детское одеяльце. Стараясь не испугать ребенка, он внимательно оглядел уголки в поисках каких-либо ярлыков или меток.

Ничего.

На малыше был матерчатый подгузник, безупречно чистый и, к счастью, сухой, но явно не новый. Выцветшая желтая рубашечка тоже была совершенно чистая и тоже не новая. Ни на подгузнике, ни на рубашке не было никаких меток.

Один крохотный белый носочек соскочил и лежал теперь на подголовнике переднего сиденья, другой пока оставался на месте. Ни на том, ни на другом меток не было.

К прядке рыжеватых волос, кустиком росших на темечке младенца, был аккуратно привязан розовый бантик.

И тут никакой зацепки.

Дэнни нахмурился и одним пальцем нежно прикоснулся к розовому бантику. Розовый цвет ленточки наводил на мысль о том, что ребенок — девочка.

Девочка грудного возраста.

У него в машине.

Брошена.

Лоб Дэнни Салливана покрылся испариной.

В потрясении детектив смотрел на ребенка, спрашивая себя, что же, черт возьми, происходит?

С какой стати кто-то решил оставить ребенка у него в машине?

Дэнни начинал нервничать. Единственным ребенком, с которым ему доводилось общаться, была Эмма, дочурка его брата Майкла. Но Эмме только что исполнился годик, и те несколько неуклюжих попыток развлечь девочку, которые он предпринимал, вряд ли давали ему право считаться специалистом по детям.

Он не доктор Спок, это уж точно.

Дэнни посмотрел на малышку, и вдруг боль из прошлого сверкнула мгновенным проблеском маяка. Он закрыл глаза и усилием воли постарался загнать ее обратно вглубь сознания — лучше об этом не думать, это слишком тяжело, слишком больно. Однако мучительные воспоминания о другой беспомощной малышке, которая оказалась никому не нужной, продолжали преследовать его.

Она была нужна ему, нужна больше всего на свете; ее жаждала каждая частичка его существа. Потерев уставшие глаза, Дэнни решительно тряхнул головой — нельзя расслабляться, иначе он просто не сможет работать. Сейчас главное — ребенок, шевелившийся рядом с ним на переднем сиденье.

Он еще раз взглянул на малышку, и, словно почувствовав его взгляд, она медленно повернулась и посмотрела на него. Когда ее детские глаза — такие большие и синие — задержались на нем, его сердце на мгновение остановилось.

Господи, такая маленькая и беззащитная, такая… одинокая. Протянув дрожащую руку, он погладил ей щечку, удивляясь, как это кто-то смог просто… оставить ее. Бросить. Уму непостижимо.

Малышка взмахнула пухленьким кулачком, потом доверчиво ухватила его за палец, вцепившись в него так крепко, словно от этого зависела ее жизнь. В этот момент Дэнни понял, что так оно и есть.