Магия Луны - Коултер Кэтрин - Страница 16

• Предыдущая
• 16/84
• Следующая

— А если она не пожелает меня принять? — перебила Виктория.

— Я очарую ее, — улыбнулся Рафаэль. — Как вы считаете, если я очень постараюсь, сможет ли женщина, я подчеркиваю, любая женщина, мне отказать в такой незначительной просьбе?

— Я бы точно не смогла, — откровенно призналась Виктория, — но на меня не стоит ориентироваться. Боже мой, а вдруг я ей не понравлюсь?

— Думаю, вам не стоит волноваться раньше времени, — как можно более убедительно сообщил Рафаэль и приготовился встать, но неожиданный вопрос заставил его застыть на месте.

— Почему вы с Дамьеном не любите друг друга?

— У вас странная привычка, — немного придя в себя, заметил он, — задаете вопросы без всякой связи с предыдущими. Как на это реагируют ваши собеседники?

— Не могу сказать, — последовало еще одно откровенное признание. — Я ни с кем не общалась, кроме Дамарис.

— А кто это?

Теперь настала очередь Виктории разинуть рот от удивления.

— Ваша племянница. Ей уже три года. Это единственное существо на всем белом свете, которое меня по-настоящему любит. Я ужасно по ней соскучилась.

— А я даже не знал о ее существовании, — признался Рафаэль. — Впрочем, это и неудивительно, мы с Дамьеном не виделись уже больше пяти лет.

— А почему?

— Виктория, по-моему, вы слишком любопытны, — вяло возмутился Рафаэль, — настоящая леди должна уметь держать язык за зубами и не задавать неуместных вопросов.

Девушка поудобнее устроилась на стуле и, насмешливо поглядывая на своего собеседника, заявила:

— А вот Дэвид никогда не делал мне подобных замечаний, и на любой вопрос, пусть даже самый неожиданный и странный, я всегда получала немедленный ответ.

— А кто такой Дэвид?

— Дэвид Эстербридж, сын сквайра Эстербриджа.

— О, я его помню, — обрадовался Рафаэль, — ничтожный слюнтяй и хлюпик, он еще всегда хныкал, если у него что-то не получалось. А при чем здесь он?

Виктории вовсе не хотелось рассказывать посторонним людям о бесславном конце их так и не начавшегося романа. Но при всем том она сочла необходимым дать хотя бы самые общие пояснения:

— Я собиралась выйти за него замуж, чтобы таким образом избавиться от Дамьена и уехать подальше от Драго-Холла. Но этого не получилось. Он.., я.., мы решили, что это не лучший выход.

Припомнив, как ей было больно от совершенно незаслуженной обиды и как потом боль уступила место гневу, Виктория добавила:

— Скорее всего он никогда по-настоящему не хотел жениться на мне. Впрочем, как и я стать его женой.

Лицо Рафаэля поочередно выражало то удивление, то недоверие. Он молчал, и Виктория поспешила заполнить затянувшуюся паузу.

— Все получилось так странно… Если верить Дэвиду, больше всего в их доме хотел видеть меня его отец. Но зачем? Может, до него дошли слухи, что я вовсе не так уж бедна, и он стремился заполучить мои деньги?

— Это маловероятно, — не задумываясь ответил Рафаэль. — Дамьен, каковы бы ни были его намерения по отношению к вам, никогда бы не допустил распространения информации, имеющей столь личный характер. Так что можете не сомневаться: о ваших деньгах не знала ни одна живая душа.

— В любом случае, — вздохнула Виктория, — это к лучшему. Я никогда не любила Дэвида и едва ли сумела бы стать ему хорошей женой. Все равно из этого брака ничего бы не получилось.

Рафаэль рассмеялся:

— Слушая вас, я начинаю верить, что женщины все же могут обладать некоторой долей здравого смысла, по крайней мере некоторые из них. Уверен, вы не должны ни одной минуты сожалеть о случившемся.

Эстербридж — слабый и безвольный слизняк. Он недостоин вас.

— Не знаю, кто из нас кого недостоин, но должна признаться, я чувствовала себя очень неловко, собираясь выйти замуж без какого-либо намека на любовь и страсть.

— Называйте вещи своими именами! — громогласно заявил Рафаэль. — Вы бы сделали его несчастным, превратив его жизнь в сплошное ежеминутное мучение!

Возмущенная до глубины души Виктория в первый момент не могла вымолвить ни слова.

— Кем же вы меня считаете?! — с трудом обретя дар речи, воскликнула она. — Фурией? Ведьмой? Мегерой? Может быть…

— Нет, нет, успокойтесь, ради Бога. Я вовсе не это имел в виду. Я только хотел сказать, что вы слишком решительная и волевая женщина для такого бесхребетного субъекта. И он бы это довольно быстро понял.

Мгновенно успокоившись, Виктория застенчиво улыбнулась.

— Приходится быть сильной и мужественной, когда остаешься совершенно одна на свете. — При этом в ее голосе не было ни капли сожаления, ни малейшего сочувствия к самой себе, так свойственного женщинам.

Мысленно Рафаэль подивился спокойной решительности этого одинокого, слабого, но в то же время такого сильного существа. Он с удивлением смотрел на нее, словно впервые открывая для себя стройную и изящную фигуру, длинную шею, правильные и тонкие черты лица, большие выразительные глаза, нежную и гладкую, тронутую едва заметным румянцем кожу, свежий алый ротик с безукоризненно ровными и сверкающими белизной зубами. С огромным трудом Рафаэль сумел справиться с собой и придать своим мыслям другое, более безопасное направление. Он резко отодвинул стул и встал.

— Уже поздно, завтра рано вставать. Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату.

Виктория молча последовала за ним, искренне недоумевая, что могло его так рассердить. У дверей комнаты Рафаэль учтиво и необыкновенно церемонно поклонился ей и, пожелав спокойной ночи, очень быстро, почти бегом удалился.

Этой ночью, лежа без сна, Виктория впервые поняла, что нельзя ко всем мужчинам подходить с одной-единственной меркой. Возможно, отдельные представители подлого мужского племени могут и не быть такими негодяями, как Дамьен.

Сделав глубокий вдох, Виктория поплотнее стиснула зубы, чтобы не застонать. Слишком поздно она поняла, что не сможет весь день провести в седле. А еще собиралась всю дорогу до Лондона ехать верхом. Господи, как больно!

«Безмозглая дура, — корила она себя, с трудом сдерживая слезы, — поделом тебе, впредь будет наука. Никогда не забывай о своем увечье. Иначе оно именно таким образом будет напоминать о себе. Даже не пытайся вести себя как все нормальные люди! Ты изуродована и знай свое место!»

Виктория даже зажмурилась, тщетно пытаясь овладеть собой, как-то справиться с болью.

Почувствовав, что всадник отпустил поводья, кобыла зафыркала и пошла в сторону.

— Виктория, будьте внимательнее!

Решив, что эта пытка теперь уже никогда не кончится и остается только смириться, она со слабым стоном вернулась к действительности и сразу же подчинила себе лошадь.

Обладай она хотя бы каплей благоразумия, она вернулась бы в экипаж после короткой остановки на обед. Но ведь тогда еще не было такой адской, нестерпимой боли! Увы, до вечера еще очень далеко. Виктория не смотрела по сторонам, ничего не замечала вокруг. А день был изумительный — ясный, тихий, теплый. Низко стоявшее над горизонтом бледное лучистое солнце заливало все вокруг мягким светом, придавая особое очарование этому часу. По обе стороны дороги вольно раскинулись поля, покрытые густой сочной зеленью. Воздух был свеж и благоухал ароматами трав и полевых цветов. Однако боль в ноге к этому времени стала вообще невыносимой, хотелось кричать и громко плакать, и Виктория наконец поняла, что выбора у нее нет.

— Рафаэль! — слабым голосом позвала она. — Я бы хотела продолжить путь в экипаже.

— А что случилось? Вы устали сидеть в седле?

— Да. — Девушка моментально ухватилась за протянутую ей соломинку. — Я давно не ездила верхом и не ожидала, что это тяжело.

Рафаэль не сводил с нее пристального взгляда. Он отметил, что Виктория очень бледна, в глазах появился странный нездоровый блеск. Это не простая усталость. С ней что-то не в порядке.

• Предыдущая
• 16/84
• Следующая