Боже мой, какая прелесть! - Обухова Оксана Николаевна - Страница 10
- Предыдущая
- 10/13
- Следующая
А я почувствовала, как подкосились ноги. И зудом по всей коже пробежал мороз.
Вот и приехали, что называется.
Убил.
Тетю этого мальчика.
А чего ты, собственно, ожидала?! Что Коновалов курицу в соседней деревне насмерть сшиб?! Или украл мобильник на вокзале?
Ты знала, Саша. Он – убил. Догадывалась. Но вчера подтвердила его алиби.
– Как это убил? – все еще надеясь на чудо, про бормотала я и боком, боком, касаясь перил, взошла на крыльцо.
Но не села. А осталась стоять, нависая над мальчиком.
– Машиной задавил, – тихо выговорил мой маленький гость и склонил голову.
– Машиной? – тупо повторила я.
– Да! – вскинулся ребенок. – Машиной! Своим «мерседесом»! А ты ему алиби дала!
Я сползла по перилам крыльца, села неловко полубоком и, прижимая к груди колкую розу, уставилась на мальчика.
Вот оно как, оказывается, бывает… Когда чужое горе не в баксы переводишь, а видишь воочию…
Тяжко это бывает. Невыносимо тяжко, неподъемно.
А мальчик продолжал кричать:
– Он много заплатил, да?! Машину тебе подарил?! Да?! Пашка мне сказал – его машина, гада этого! Тебе под дверь поставил! С розой! – и всхлипнул.
– Тише, тише, – запричитала я. – Успокойся, пойдем в дом…
– Да пошла ты, – дернул плечом мальчик, когда я попыталась до него дотронуться. – Ты… ты… знаешь, кто ты?!
– Я знаю, знаю, – приговаривала я и уже начинала думать о том, что решат соседи, услышав крики с моего двора. – Пойдем в дом… Ты умоешься, чаю выпьешь и все мне расскажешь…
– Да никуда я с тобой не пойду! Только в милицию!
– Ну, знаешь ли, – окрысилась я, – сиди здесь сколько влезет! А я пойду в дом.
Я встала, едва не потеряв левый шлепанец, поднялась по крыльцу и, пройдя в гостиную, оставила входную дверь открытой. Я знала, что мальчик никуда не уйдет – он приехал ко мне, за мной, – и пошла к плите, готовить то ли завтрак, то ли ужин. Ребенка надо накормить, а мне заняться делом. Иначе сяду в кресло и застыну в безнадежном ступоре.
Но ребенку нужна помощь. Не мне здоровой, сытой дуре! А ему, маленькому и уставшему. Я должна стать стойкой и мудрой, как бы ни было на душе муторно и гадко. Должна стать взрослой и выдержанной. Я должна выяснить обстоятельства этого странного происшествия на трезвую голову.
…Когда в кастрюльке уже забулькала вода, я услышала за спиной шаги.
– Сардельки с яичницей будешь? – спросила и повернулась.
Мальчик дернул плечом. В доме врага не ем, говорил этот жест. Как Монте-Кристо, как народный мститель.
– Давай договоримся сразу, – спокойно, с интонацией любимого тренера Ирины Игоревны, проговорила я. – Ты ешь. И только после этого мы разговариваем.
Мальчик снова дернул плечом.
Так не пойдет. В бытность свою я закончила институт физкультуры – без отрыва от производства, – пару раз отбывала повинность на практике в спортивном клубе и школе и возраст одиннадцати – двенадцати лет считала самым трудным. Самым вредным, голосистым и строптивым.
Но это чистая биохимия. Возрастная ломка, а не характер. И договориться со строптивцем можно и нужно. Только на своих условиях, иначе на шею сядет.
– Так, слушай сюда, – сказала твердо. – Тебе нужна я, а не наоборот. Так что, будь любезен, иди мой руки и возвращайся за стол. Я жду.
И, повернувшись к плите, незаметно выпустила воздух из легких. Как оказалось, тяжело держать себя в узде, когда хочется расколотить о стену последнюю вазу, запустить настольной лампой в окно и разорвать зубами наволочку.
Мне бы самой поплакать, порыдать, давясь слезами злобы и стыда… Но вот нельзя. Мальчишке тяжелей стократ. Ведь получилось так, что добиваться правды пришел не его отец, старший брат или, по крайней мере, мама – взрослая разумная женщина. А мама мальчика должна быть именно такой. Ребенок ухоженный, несмотря на пыль. Но меня каким-то чудом разыскал этот весьма не глупый одиннадцатилетний ребенок. Разыскал и пришел добиваться ответа с полным чувством собственного права на любой упрек.
Н-да. Ситуация. Для учителя физкультуры в школе для детей с неординарными способностями…
Ел мальчик жадно. Вначале пытался голод скрыть, лениво ковырял яичницу вилкой, изображая, что подчиняется только под давлением. Но когда надкусил первую сардельку, притворяться уже не смог. Стал кусать с такой ненасытностью, что не осталось никаких сомнений: ел ребенок в лучшем случае сегодня утром.
Бедняга.
Представить жутко: один, голодный, на пыльной жаркой улице, вчера какой-то гад убил любимую тетю… Бр-р-р…
Дабы не смущать своего маленького гостя, занялась делом. Переоделась в спортивный костюм, сходила к тумбе за сигаретой, включила вытяжку и, встав пузом к плите, пустилась дымить под короб с вентилятором.
Сама себе я с сигаретой казалась старше.
Хотя курила крайне редко, за компанию и только выпив, занятие это не любила. Но сегодня окружила себя дымом, как завесой, стараясь показать мальчишке – я взрослая, я все могу, а ты ребенок.
Ты ешь сардельки и пей молоко, а я, если захочу, позволю себе виски. Я – взрослая. Кукла Барби с сигаретой, а не с Кеном и крошечной собачкой в розовом автомобиле.
– Чай будешь? – спросила, убирая тарелки со стола. Мальчишка помотал головой, но я включила электрический чайник. – Как тебя зовут?
– Антон, – глядя вниз, на стол, ответил гость.
– Сколько тебе лет? – спросила, смахивая влажной тряпкой крошки со столешницы.
– Одиннадцать. С половиной.
Я удовлетворенно кивнула, поставила на поднос вазочки с печеньем и конфетами «Цитрон», наполнила две большие чашки чаем и предложила:
– Пойдем в гостиную. Сядем и поговорим.
Я чувствовала себя опытной Бабой-ягой, сытно накормившей крошку Ванечку.
Баньку я ему не предлагаю. Но и зажаривать не буду.
Я только поставила на низкий столик поднос, усадила гостя на диван и сама села в кресло напротив.
– Так, Антон, давай рассказывай все по порядку.
Мальчик, сидевший во взрослой позе кучера, вскинул голову:
– А что рассказывать-то? Он ее убил…
– Так. Подожди, – перебила я, – как он ее убил? Где? Когда? Если хочешь, чтобы я тебе помогла, рассказывай все с самого начала. Как звали твою тетю?
– Лиза, – буркнул мальчик. – Тетя Лиза.
– Где и как произошло убийство? И почему ты обвиняешь в этом Анатолия Андреевича?
– А кого еще?! – вскинулся Антон.
– Ты это видел?
– Нет, – насупился мальчик. – Но я знаю! Это он!
– Откуда ты знаешь? – терпеливо продолжала я. За время, пока Антоша ужинал, я немного охолонула и уже не собиралась рваться в бой, не выяснив причин для объявления военных действий.
Что, если мальчик ошибается? Что, если я пойду на поводу эмоций маленького мальчика и совершу какую-нибудь глупость? Обвинения в убийстве штука серьезная, торопиться с выводами не надо…
– Если ты не видел, то почему уверен, что именно Анатолий Андреевич виновен в гибели твоей тети?
– Она к нему пошла!
– Куда?
Мальчик не ответил и отвел взгляд.
– Куда, Антон, пошла твоя тетя? – мягко повторила я.
– Он ей позвонил, – разглядывая угол, сказал ребенок и снова вскинулся: – Я знаю, это он звонил!
Так, судя по всему и по этому выкрику в особенности, достоверно племянник ничего не знал. Он криком пытался убедить в правоте обвинений не только меня, но, пожалуй, и себя.
По детским лицам правду легко читать.
– Антон, тетя тебе сказала – звонил Анатолий Андреевич Коновалов?
– Нет, – разозленно помотал головой мальчишка и стиснул зубы, глядя на меня исподлобья.
– Ты брал трубку телефона, слышал его голос, видел его?
– Нет! Нет! Нет! – взвинчивая себя, прокричал мальчик. – Но я знаю! Это был он! Тетка с ним разговаривала по телефону… Я понял, я понял – это он!
– Откуда ты понял? Почему? Она называла его по имени?
– Нет, – как-то сдулся мой крикун, но продолжил стоять на своем: – Это был он. У Лизы голос всегда меняется, когда она с ним разговаривает. Только с ним! Я знаю. С ним, и ни с кем другим!
- Предыдущая
- 10/13
- Следующая
