Мифы Ктулху - Ламли Брайан - Страница 23

• Предыдущая
• 23/154
• Следующая

— Ты ступаешь на зыбкую почву, — отозвался я. — Именно этой ловушки настоящий исследователь избегает. Вот почему современная наука прогрессирует столь медленно. Она не признает ничего, что невозможно наглядно продемонстрировать. Но ты…

— Я готов прибегнуть к гашишу, опиуму, к любому наркотику. Я готов уподобиться восточным мудрецам. Может быть, тогда я смогу постичь…

— Что?

— Четвертое измерение.

— Теософская чушь!

— Может быть. Но я верю, что наркотики расширяют человеческое сознание. Уильям Джеймс, [30]кстати, со мной согласен. А я тут открыл кое-что новое.

— Новый наркотик?

— Много веков назад это снадобье использовали китайские алхимики, но на Западе оно практически неизвестно. Его сверхъестественные свойства просто поразительны. Я убежден, что с его помощью и с помощью моих математических познаний я сумею отправиться назад в прошлое.

— Не понимаю.

— Время — это всего лишь наше несовершенное восприятие одного из новых измерений пространства. И время, и движение — не более чем иллюзии. Все, что существовало от начала мира, существует и сейчас. События, произошедшие на этой планете много веков назад, продолжают существовать в ином измерении пространства. События, что произойдут много веков спустя, уже существуют. Мы не в силах воспринять их бытие, поскольку не можем войти в то измерение пространства, что их содержит. Человеческие существа, какими мы их знаем, — это всего лишь частицы, бесконечно малые частицы единого грандиозного целого. Каждый человек связан со всейжизнью, которая предшествовала ему на нашей планете. Все его предки — часть его самого. Лишь время отделяет человека от его праотцев, а время — это иллюзия, его не существует.

— Кажется, начинаю понимать, — пробормотал я.

— Для моих целей будет вполне достаточно, если у тебя сложится хотя бы приблизительное представление о том, к чему я стремлюсь. Я мечтаю сорвать с глаз завесу иллюзии, наброшенную временем, и увидеть началои конец.

— И ты полагаешь, это новое снадобье тебе поможет?

— Уверен, что да. А еще я хочу, чтобы мне помог ты. Я намерен принять снадобье прямо сейчас, не откладывая. Я не могу ждать, я должен увидеть. — Глаза его странно заблестели. — Я возвращаюсь назад, назад сквозь время…

Чалмерс поднялся, подошел к камину. Обернулся ко мне; на его раскрытой ладони лежала маленькая квадратная коробочка.

— Здесь у меня пять гранул снадобья «Ляо». Им пользовался китайский философ Лао-цзы, под его воздействием он созерцал Дао. Дао — самая загадочная из сил мира; она окружает и пронизывает собою все сущее; она содержит в себе зримую вселенную и все, что мы называем реальностью. Тот, кто постиг тайны Дао, ясно видит все, что было и будет.

— Чушь! — фыркнул я.

— Дао похож на громадного зверя, что лежит недвижно, а в его необъятном теле содержатся все миры нашей вселенной, настоящее, прошлое и будущее. Мы видим части великого чудовища сквозь щель, именуемую временем. С помощью этого снадобья я расширю щель. И узрю великую картину жизни, громадину-зверя во всей его целостности.

— А мне что прикажешь делать?

— Наблюдать, друг мой. Наблюдать и записывать. А если я зайду слишком далеко назад, верни меня в реальность. Ты сможешь привести меня в сознание, резко встряхнув за плечи. Если тебе покажется, что я страдаю от сильной физической боли, пробуждай меня немедленно.

— Чалмерс, — увещевал я, — отказался бы ты от этого эксперимента! Ты чертовски рискуешь. Я не верю ни в какое четвертое измерение и категорически не верю в Дао. И решительно не одобряю этих твоих опытов с неизвестными наркотиками.

— Я знаю свойства этого вещества, — уверял он. — Я отлично знаю, как именно оно воздействует на человеческий организм, и знаю, чем оно опасно. Риск заключен не в самом препарате. Я боюсь одного: заплутать во времени. Видишь ли, я поспособствую действию снадобья. Перед тем как проглотить гранулу, я целиком сосредоточусь на геометрических и алгебраических символах, которые набросал вот здесь, на бумаге. — Он взял с колен математические схемы. — Я подготовлю свой разум к путешествию во времени. Я приближусь к четвертому измерению в сознательном состоянии и только потом приму наркотик, который позволит мне задействовать сверхъестественные способности восприятия. Прежде чем я войду в мир снов и грез восточного мистика, я заручусь всей математической помощью, которую только может предложить современная наука. Эти математические познания, этот сознательный подход непосредственно к постижению четвертого измерения времени многократно усилит воздействие снадобья. Наркотик откроет передо мною потрясающие новые горизонты — математическая подготовка поможет мне воспринять их через интеллект. Я столько раз провидел четвертое измерение во сне — эмоционально, интуитивно! — однако наяву никогда не мог вспомнить, какие сверхъестественные красоты открывались мне на единый миг. Но надеюсь, с твоей помощью мне это удастся. Ты запишешь все, что я стану говорить, будучи под влиянием снадобья. Неважно, сколь странной или невнятной станет моя речь, — ты, главное, ничего не упусти. Когда я очнусь, то, возможно, смогу дать ключ ко всему таинственному и невероятному. Не уверен, что преуспею, но если вдруг получится, — и глаза его вспыхнули странным светом, — время перестанет для меня существовать!

Чалмерс резко сел.

— Я приступаю к эксперименту немедленно. Будь добр, встань вон там, у окна, и наблюдай. У тебя ручка найдется?

Я мрачно кивнул и достал из верхнего жилетного кармана бледно-зеленый «уотерман».

— А блокнот, Фрэнк?

Я застонал и вытащил записную книжку.

— Я решительно возражаю против этого твоего эксперимента, — пробормотал я. — Ты страшно рискуешь.

— Не будь старой ослицей! — фыркнул Чалмерс. — Никакие твои доводы меня уже не остановят. Прошу тебя, помолчи, пока я изучаю эти схемы.

Он поднес листки к самым глазам и принялся вдумчиво в них вчитываться. Я не сводил глаз с часов на каминной полке, они отсчитывали секунды, и странный ужас все сильнее сжимал мне сердце, так что я задыхался. Внезапно тиканье смолкло, и в это самое мгновение Чалмерс проглотил наркотик. Я вскочил на ноги, шагнул к нему, но он взглядом велел мне не вмешиваться.

— Часы встали, — прошептал он. — Силы, что их контролируют, одобряют мой эксперимент. Времяостановилось — и я принял снадобье. Не дай мне, Господи, сбиться с пути.

Чалмерс закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. В лице его не осталось ни кровинки, он тяжело дышал. Было ясно, что снадобье стремительно действует.

— Темнеет, — пробормотал он. — Запиши это. Темнеет; знакомые предметы меблировки бледнеют и тают. Я еще различаю их смутно сквозь сомкнутые веки, но они с каждой секундой блекнут и исчезают.

Я встряхнул ручку, чтобы лучше писала, и принялся быстро стенографировать под диктовку.

— Я покидаю комнату. Стены растворяются, знакомых предметов я уже не вижу. Однако же твое лицо по-прежнему передо мной. Надеюсь, ты все записываешь. Кажется, я вот-вот совершу гигантский прыжок — прыжок сквозь пространство. Или, может статься, сквозь время. Не знаю, не уверен. Все темно, все размыто.

Чалмерс посидел немного молча, уронив голову на грудь. И вдруг словно окаменел. Веки его дрогнули, глаза открылись.

— Господь милосердный! — воскликнул он. — Я вижу!

Он рванулся вперед, неотрывно глядя на противоположную стену. Но я знал: смотрит он за пределы стены, и меблировка комнаты для него уже не существует.

— Чалмерс! — закричал я. — Чалмерс, тебя разбудить?

— Ни за что! — взвизгнул он. — Я вижу все! Все миллиарды жизней, что предшествовали мне на этой планете, проходят перед моими глазами. Я вижу людей всех эпох, всех рас, всех цветов кожи. Они сражаются, убивают, строят, танцуют, поют. Сидят вокруг примитивных костров в необитаемых серых пустынях и летают по воздуху на монопланах. Бороздят моря в каноэ из древесной коры и на борту громадных пароходов; малюют бизонов и мамонтов на стенах темных пещер и покрывают гигантские полотна причудливыми футуристическими узорами. Я наблюдаю за миграциями с Атлантиды. Я наблюдаю за миграциями с Лемурии. Я вижу древние расы — чужеродная орда чернокожих карликов захлестнула Азию; сутулые, кривоногие неандертальцы бесстыдно рыщут по Европе из конца в конец. Я вижу, как ахейцы хлынули на греческие острова; вижу грубые истоки эллинской культуры. Я в Афинах, и Перикл еще юн. Я ступаю на землю Италии. Участвую в похищении сабинянок, марширую вместе с имперскими легионами. Благоговейный трепет объял меня при виде плывущих мимо громадных знамен; земля трясется под поступью победителей-гастатов. [31]Тысячи нагих рабов простерлись передо мною в пыли — я проплываю мимо в паланкине из золота и слоновой кости, влекомом черными как ночь фиванскими быками, девушки с цветами кричат: «Аве, цезарь!» — а я улыбаюсь и благосклонно киваю. А теперь я и сам — раб на мавританской галере. Наблюдаю за постройкой грандиозного собора. Камень за камнем, собор возносится все выше, а я на протяжении многих месяцев и лет стою и слежу, как каждый новый камень ложится на место. Я распят головой вниз — меня сжигают на кресте в благоухающих тимьяном садах Нерона; со снисходительным презрением я наблюдаю за работой пыточных дел мастеров в застенках инквизиции.

• Предыдущая
• 23/154
• Следующая