История Пурпурной Дамы - Крючкова Ольга Евгеньевна - Страница 28

• Предыдущая
• 28/34
• Следующая

Дамы, вволю наплакавшись намедни, разошлись, наконец, по своим покоям, решив отдохнуть. Подле императрицы осталась Мурасаки и дамы постарше.

Митинага в сопровождении супруги щедро одарил настоятелей храмов, монахов, прорицателей. Лекаря же, который фактически спас Акико и младенца от неминуемой смерти, он обнял, пренебрегая всяческим придворным этикетом, и сказал:

– Проси всё, что пожелаешь…

Лекарь растерялся: он и так слыл человеком не бедным и не обделённым вниманием императорского двора. К тому же недавно он приобрёл добротный дом на Третьей линии – чего ещё желать простому смертному?

Он замялся, не зная, что попросить, но наконец, отважился произнести:

– У меня всё есть, мой господин. Если бы я когда-нибудь и осмелился беспокоить вас, то только по поводу моих детей, сына и дочери, дабы устроить их будущее.

Митинага от души рассмеялся.

– Как я тебя понимаю! Считай, что твоя дочь станет завидной невестой и получит лучшего из мужей! А сына я лично пристрою на выгодную должность. Он намерен пойти по твоим стопам?

– Увы, мой господин… Сын имеет склонность к юридическому делу.

– Что ж прекрасно! Я прикажу справиться в соответствующем департаменте о свободных должностях. А, если таковых не окажется, то специальным указом велю учредить новую вакансию.

Лекарь поклонился. Митинага же передал ему мешочек, плотно набитый серебряными монетами.

В час Овцы во дворце начинались приготовления к обряду первого купания. Дамы окончательно пробудились, позабыв все волнения. Их помыслы были заняты лишь одним: как они будут выглядеть?!

Прислужники вносили в павильоны, где расположились фрейлины и столичные дамы, плетёные сундуки с одеяниями. Женщины тотчас открывали их, дабы выбрать самое яркое и богатое кимоно. В павильонах стояла немыслимая суета и гвалт. Затем, определившись с нарядами, дамы принимались наносить на лицо грим.

Нефритовая госпожа милостиво позволила Мурасаки удалиться и привести себя в порядок, дабы выглядеть не хуже других женщин на предстоящем празднестве. Выходя из покоев Акико, старшая фрейлина заметила управляющих дворами принцев и Яшмовой госпожи. Трое мужчин стояли вокруг Митинаги и о чём-то оживлённо разговаривали. Регент выказывал им явное расположение и радость.

Мурасаки застыла в нерешительности, она должна была проследовать мимо сановников. От одного взгляда, брошенного на регента, у женщины закружилась голова: так она возжелала его в тот момент.

Однако, собравшись с силами, она приблизилась к компании мужчин и поклонилась им. Митинага и сановники вежливо её поприветствовали. Увы, но регент ни словом, ни жестом не дал понять своей возлюбленной, что скучает по ней. Мурасаки почувствовала досаду, но всё же одарила мужчин очаровательной улыбкой и проследовала далее по коридору до своих крохотных покоев.

Раздвинув фусуме, Мурасаки ощутила, что силы оставили её и она буквально упала внутрь помещения. Немного придя в себя, она заметила на столике пухлый свёрток (вероятно, подарки, присланные в честь рождения ребёнка) из-под которого виднелся уголок свитка.

Фрейлина тотчас извлекла свиток, развернула и прочла:

Мурасаки узнала руку Митинаги…

Обряд купания состоялся в час Петуха, сумерки уже окутали дворец. Прислуга зажгла многочисленные масляные светильники. Парадный зал наполнился жизнью: вошли шестнадцать фрейлины в белых накидках, олицетворяющих невинность и благочестие, поверх церемониальных зелёных одежд. Прислужницы внесли тазы, наполненные горячей водой, разбавили их холодной и установили на специальные подставки, покрытые белым шёлком. Мурасаки зорко контролировала приготовления к обряду. Она приказала девушкам разлить воду в шестнадцать ритуальных кувшинов, а остаток – выплеснуть в корыто.

Вскоре в зал вошёл Митинага, держа на руках принца, своего внука. Впереди него шествовала дама по имени Саэмон Найси, неся меч, олицетворяющий императорскую власть.

Одеяние госпожи Саэмон было столь необычным, что Мурасаки невольно залюбовалась им. Дама была облачена в короткую накидку, украшенную узором из сосновых шишек, а на белом шлейфе, крепившимся к кимоно, виднелась искусная вышивка бледно-голубыми нитками, изображавшая берег моря. Кимоно подхватывал пояс из тонкой ткани с узором из китайских трав.

Сыновья Митинаги, следовавшие за отцом и дамой, разбрасывали рис, возглашая оберегающие молитвы. Мурасаки, оказавшись поблизости, была вынуждена прикрыть лицо веером, дабы зёрна не испортили её искусного грима.

Замыкал процессию пожилой сановник, которому надлежало выразительно прочитать отрывки из «Исторических записок» китайских мыслителей. За сановником в два ряда шествовали двадцать лучников…

К Митинаге приблизилась кормилица, он передал ей ребёнка. Женщина распеленала его, подошла к корыту – фрейлины по очереди полили мальчика из ритуальных сосудов. Сановник в это время выразительно читал «Исторические записки»…

В какой-то момент взгляды Мурасаки и Митинаги встретились: без слов было ясно – они страстно желают друг друга.

Наконец, обряд ритуального омовения закончился: кормилица насухо обтёрла ребёнка белой тканью и запеленала в чистые пелёнки, приготовленные на специальном столике.

В зал вошла госпожа регентша, именно ей досталась честь вынести омытого младенца к гостям. Дамы и сановники, собравшиеся в просторном зале, сгорали от нетерпения увидеть наследника, посвящённого в ранг принца. Каждый из них приготовил новорожденному подарок.

На следующий день, в час Змеи, Нефритовая госпожа принимала поздравления. После тяжёлых родов она чувствовала себя уже лучше, но покидать ложа ещё не решалась. Лекарь постоянно находился подле императрицы, проверяя два раза в день рану госпожи, нанесённую во время родовспоможения. Она благополучно заживала.

Мурасаки, как старшая фрейлина, наблюдавшая за приёмом и в случае необходимости поддерживающая надлежащий порядок, окинула придирчивым взором придворных дам. Те же в белоснежных накидках сгрудились подле госпожи, выказывая той свои искренние поздравления. Мурасаки поймала себя на мысли, что чёрные волосы дам, рассыпавшиеся шёлковой волной по белым накидкам, напоминают ей превосходные рисунки тушью модного столичного художника.

Однако многие дамы, не желая переодеваться, а в эти дни в покоях Нефритовой госпожи строго придерживались разрешённых неярких цветов одежды, прикрыв свои наряды невзрачными накидками, также выказывали поздравления. Императрица была ещё слаба, но всё же заметила, что скромные накидки призваны скрывать роскошные столичные кимоно. Она лишь слегка пожурила дам за их легкомыслие и нарушение правил этикета – не более того.

На третий день после родов, как и положено, был устроен пир в честь новорожденного в специально подготовленном для сего случая дворцовом зале. Госпожа возлежала на специальном возвышении, устланном богатыми шелками.

Посреди зала стояли столики, накрытые различными яствами. Гости неспешно входили в зал, приближались к Нефритовой госпоже – снова преподносили подарки, а затем занимали надлежащее им место за праздничным столом.

Начальник правой стражи преподнес государыне праздничную еду, столик из сандалового дерева и серебряные миски. Знатные сановники преподносили госпоже дорогую одежду, постельное белье и приданое для новорожденного. Та же принимала подарки с благодарностью и приглашала гостей отведать угощения.

• Предыдущая
• 28/34
• Следующая