Часовщик - Кортес Родриго - Страница 23

• Предыдущая
• 23/87
• Следующая

Томазо глотнул. Это и была сама судьба: фатум, рок, воля Божья — как ее ни назови.

— Я найду его, Гаспар, — взял он мокрую, холодную руку друга. — Обязательно найду.

Когда приехавшая принимать заказ аббатиса откуда-то узнала, что чуть ли не все мастера этого города отлучены от Церкви, город затрясло.

— Какая тварь ей сказала?! — диким буйволом ревел мастер, наконец-то поверивший, что заказ его сорван, а бесценное железо израсходовано впустую. — Куда я теперь все это дену?!

Но, что хуже всего, аббатиса не собиралась молчать. В считанные дни об отлученном городе знала вся округа, а когда слухи дошли и до Сарагосы, крупнейшие клиенты часовщиков спешно сняли все свои заказы, не особенно разбираясь, кто из мастеров отлучен, а кто нет.

— Что будем делать? — задавали друг другу риторический вопрос мастера.

Основными заказчиками курантов были монастыри и храмы, впрочем, и магистраты не собирались конфликтовать с Церковью Христовой из-за нескольких десятков мастеров маленького провинциального городка.

— Отдайте Олафа Трибуналу, — мрачно предложил кто-то на очередном собрании Совета старейшин, — и все наладится.

И никто не отважился возразить.

Председатель судебного собрания ожидал чего угодно, но не этого.

— Мади, — первым начал самый старый часовщик, — откажись от Олафа.

— Как это? — не понял судья.

— Отдай его инквизиции. Пусть сам со святыми отцами разбирается. Иначе весь город останется без работы.

Мади аль-Мехмед непонимающе тряхнул головой.

— А как же Арагонские конституции?

Старейшина лишь махнул рукой:

— Какие там конституции? Меня падре Ансельмо даже на порог храма Божьего не пускает!

— У нас все деньги в заказы вложены… — поддерживая старика, зашумели остальные члены Совета.

— Олаф сам виноват…

Мади поджал губы.

— В чем он виноват? В том, что ему подсунули облегченную монету?

— Он падре Ансельмо оскорбил! — наперебой заголосили старейшины. — Пусть сам и отвечает! Нечего ему за наши спины прятаться!

Мади лишь сокрушенно качал головой. Он вовсе не считал, что сидящий без суда в келье осажденного монастыря Олаф Гугенот прячется за чьи-то спины. И он совершенно не собирался нарушать свою клятву Арагонским конституциям лишь из-за того, что Церковь Христова вдруг решила поставить себя выше закона.

А уже на следующий день город раскололся на две части. Те из мастеров, что по каким-то причинам не участвовали в осаде монастыря и не были отлучены, по-прежнему считали, что конституции священны. Но все, кто попал под отлучение, склонны были винить во всем Олафа.

— Недаром ему такое прозвище дали, — ворчали они. — Гугенот он и есть Гугенот.

— Безбожник…

— Колдун.

Мади чувствовал себя так, словно его окружает пропасть.

Когда Томазо прибыл к Генералу, старик знал уже все.

— Не беспокойся, Томас, — положил он руку ему на плечо, — мы найдем этого мальчишку.

— Но я обещал Гаспару… — начал Томазо.

— Нет, — обрезал Генерал, — ты мне нужен для другого дела.

Исповедник мрачно кивнул и вернулся в строй застывших перед Генералом братьев.

— Ну что же, дети мои, — удовлетворенно оглядел братьев Генерал, — мы добились главного:

Хуанна Безумная в монастыре, Бурбон женат на Изабелле, Австриец же остался с носом.

— Он этого так не оставит, — возразил все еще раздосадованный Томазо.

— Верно, — согласился Генерал. — Но вы и сами понимаете, что Австриец уже лишился половины сторонников.

Братья заулыбались. Едва стало известно, что королева-мать уходит в монастырь, а юный король женился на Изабелле Кастильской, чуть ли не половина грандов сочла себя удовлетворенной.

— Теперь наша главная задача — Святая Инквизиция, — выразительно посмотрел на братьев Генерал. — Трибуналы должны получить всю возможную поддержку.

Братья посерьезнели. Введение Инквизиции везде — от Неаполя до Барселоны — оборачивалось кровавой баней. Ни магистраты городов, ни тем более кортесы признавать верховенство монахов над своими законами не собирались.

— И, конечно же, нам нужны люди, — заложив руки за спину, задумчиво прошелся перед строем Генерал. — Писари, нотариусы, приемщики конфискованного имущества и, само собой, альгуасилы. Много альгуасилов.

Томазо вспомнил, каких трудов ему стоило найти кандидата в Комиссары Трибунала, и вздохнул. А Генерал встал напротив него и развел руками в стороны.

— До тех пор, пока в Трибуналах будут заседать итальянцы и французы, а местные жители будут сторониться Святой Инквизиции как огня, нам ни в Арагоне, ни в Кастилии не закрепиться.

— Лига? — на всякий случай спросил Томазо.

— Да, Томас, — кивнул Генерал. — Именно так. Предложения или пожелания будут?

Монахи молчали. И только Томазо почему-то все время возвращался мыслями к Изабелле. Он искренне восхищался этой женщиной; она была намного сильнее королевы-матери, но потому и опаснее. А сейчас, когда она стала законной супругой короля…

— Генерал, — поднял руку Томазо.

— Да, Томас?

— Я думаю, не надо давать Изабелле слишком входить в дела Бурбонов…

Генерал прищурился. Старик сразу понял, о чем речь.

— Архивы?

— Да, — кивнул Томазо. — Нам следует кое-что вычистить из королевских архивов, но не только…

— А что еще?

Томазо посмотрел Генералу прямо в глаза. Обычно старик таких вещей не забывал.

— Нам следует забрать из тюрьмы бывшего королевского секретаря Антонио Переса. Слишком уж много он знает.

Генерал одобрительно покачал головой:

— Хорошо, я похлопочу, чтобы его перевели в Сан-Дени.

Отбежав от епископского дворца пару кварталов, Бруно сообразил, что ему некуда идти. В родном городе его ждала Инквизиция, а здесь, в столице, он не знал никого и ничего. А когда прошло еще около четверти часа, он почуял, что и в Сарагосе оставаться опасно. На улицах появились гвардейцы, и они останавливали парней, хоть чем-то походивших на Бруно.

Подмастерье нырнул внутрь квартала, огляделся и увидел, что находится на заднем дворе церкви, рядом со стоящими кружком и жарко что-то обсуждающими монахами.

— Отказались часовщики их чинить! Все до единого.

Бруно застыл на месте. Здешние часовщики вполне могли и накормить, и спрятать, и даже помочь ему выбраться за пределы города, но где искать их квартал, Бруно не знал.

— Извините, вы не подскажете?..

Монахи как не слышали.

— Гугеноты, они и есть гугеноты…

Бруно вздрогнул. Его отца тоже называли Гугенотом, но это было обычное прозвище, а здесь речь, похоже, шла о настоящих…

— И что нам делать с часами?

Бруно проследил направление взгляда монаха и сразу все понял. Огромные башенные куранты стояли. А ему очень было необходимо убежище…

— Бог в помощь, — нахально протиснулся он в круг, — я часовщик, и я не гугенот.

Монахи переглянулись.

— Что-то молодой ты очень… — с сомнением произнес один, — для часовщика-то.

— Мне приходилось делать куранты, — заверил Бруно. — А что случилось с вашими?

— Вот, — протянул нечто бесформенное монах.

Бруно удивленно хмыкнул. Это был приклад от мушкета, но вид у него был такой, словно его жевал дракон.

— Какой-то нехристь мушкет в механизм курантов уронил, — с отчаянием в голосе объяснил монах, — мы его даже вытащить не смогли…

— Я посмотрю ваши часы, — кивнул Бруно. — Обед будет?

Монахи переглянулись. Они и верили, и не верили, что кто-то взялся нарушить сговор сарагосских часовщиков против Церкви Христовой.

Только сам Комиссар Трибунала Агостино Куадра знал, насколько рискует. Он вовсе не был уверен, что находящийся в оппозиции к Святой Инквизиции Арагонский епископат одобрит это массовое отлучение. И, лишь получив известие об аресте Святой Инквизицией самого епископа Арагонского, понял, что выиграл. А не прошло и недели, как мастера сами оторвали доски, ими же приколоченные снаружи ворот, а еще через день к монастырю подтянулись почти все часовщики.

• Предыдущая
• 23/87
• Следующая