Океания. Остров бездельников - Рэндалл Уилл - Страница 25

• Предыдущая
• 25/60
• Следующая

— Ты должен посмотреть, миста Уилл. Имя, которое его, Вуни. Он хороший человек счур. А вдруг ему скажем помочь тебе?

Очень хороший человек по имени Вуни? Но если это сможет приблизить нас к намеченной цели, отчего бы не попытаться?

— Почему нет? — отвечаю я, и глаза у Кисточки загораются. — Но как мы туда доберемся?

— На каноэ с мотором, которое твое.

Я чувствую подвох.

Путешествия на Соломоновых островах требуют недюжинных физических усилий. Большинство островитян, особенно те, что жили на возвышенности, вдали от берега, не имели транспорта и полагались лишь на проходящие мимо транспортные средства. При этом они ничем не пренебрегали.

Один из деревенских вантоков, живший с женой на востоке острова Шуазель, был осужден за относительно незначительную провинность передвижным судом (островной эквивалент фургона с мороженым: судья и два адвоката переезжают в каноэ от деревни к деревне, раздавая шарики замороженного британского правосудия) и приговорен к шестимесячному заключению в тюрьме Гизо. Его адвокат, шотландский волонтер, кипел от ярости. Проведя всю ночь в обществе книг и керосиновой лампы, утром он с радостным видом прибежал к несчастному, восторженно возвестив:

— Я нашел лазейку в законе!

Он не сомневался в том, что сможет добиться пересмотра дела и заменить наказание на штраф.

— Ну, я тут подумал, — ответил его подзащитный. — Я столько лет мечтал оказаться в Гизо, и мне это никак не удавалось. А теперь меня туда доставит тюремная лодка. Я отсижу положенный срок, потом пройдусь по магазинам, и та же тюремная лодка привезет меня домой.

Адвокат решил, что это вполне разумно, и не стал требовать пересмотра дела. В конце концов речь шла всего о шести месяцах.

Поэтому считалось, что Мендали страшно повезло, так как в деревне был свой старенький двигатель «Evinrude». И несмотря на то, что его надежность постоянно ставилась под сомнение, количество желающих воспользоваться им не убывало. Поэтому на следующее утро я начинаю готовиться к нашему длинному путешествию с некоторым трепетом, тем паче, что точное местонахождение пункта нашего назначения неизвестно.

Кисточка, занимавшийся материально–техническим обеспечением, настоял на том, чтобы мы отправились утром, поскольку путь предстоял неблизкий. Когда я попросил уточнить, он ответил, что нам нужно проделать около тридцати миль. Хотя Том полагал, их будет не больше пяти. Проходящий мимо старик Обадиа еще больше запутывает проблему, заявляя, что если этот путь хоть на пять шагов меньше двухсот миль, то его можно считать белым. Как бы там ни было, нам предстояло переночевать в «каком–нибудь месте», прежде чем на следующее утро идти к Вуни. Возвращение планировалось к концу следующего дня, так что мои партнеры лишались лишь одного вечера за картами.

Я складываю вещи в водонепроницаемый мешок и пораньше укладываюсь в постель, чтобы встать на рассвете. У Чатни, однако, оказались иные планы. У нее была привычка патрулировать по ночам весь дом, изничтожая любую тварь, которая еще осталась в живых по недосмотру. До этого дня ее ретивость способствовала существенному улучшению моего ночного сна, так как о крысах я почти не думал — разве что порой до меня долетал хруст их костей. С момента появления Чатни я не видел ни одного живого грызуна, хотя и обнаруживал иногда их останки в собственной постели.

Однако эта ночь выдалась на редкость активной: в четыре часа утра Чатни внезапно приземлилась прямо на москитную сетку. И поскольку она все же несколько тяжелее крысы, а мои двойные узлы (я пробыл скаутом недостаточно долго, чтобы научиться вязать морские) не очень–то крепкие для такого веса, Чатни тяжело плюхается мне на грудь. Не знаю, кто из нас испытал большее потрясение, зато точно могу сказать, что кошка запустила свои когти мне в плечо, чтобы удержаться, а затем пулей вылетела за дверь. Через полчаса, терзаемый от нестерпимого жжения, вызванного дезинфицирующей жидкостью, я теряю всякую надежду вновь закрепить сетку и лечь спать. Поэтому одеваюсь и сажусь у окна ждать, когда над лагуной взойдет солнце.

Для того чтобы убить время, снимаю с полки томик Гримбла. У него тоже были проблемы со сном в тропиках, и он частенько проводил ночи, записывая свои впечатления. На основании одного из описаний восхода солнца я прихожу к выводу, что скорей всего он в это время в одной руке держал словарь, а в другой — бутылку скотча.

«В полдень лагуна полыхает кобальтом, голубоватой зеленью, агатом и изумрудом настолько ярких оттенков, что больно глазам. Однако в молочно–белом сиянии луны кобальт сменяется пурпуром, зеленоватая голубизна — коричневыми оттенками, а раскаленный добела песок начинает мерцать как аметист. Я был охвачен светом, цветовыми переливами и чувством безмятежного покоя…»

Ну–ну, думаю я, глядя в окно, — это сильно, особенно что касается пурпура.

Мы отправляемся на поиски Вуни. — Стэнли демонстрирует следы охоты за головами. — И я становлюсь жертвой вражеского налета.

И действительно, в предрассветный час деревня погружалась в полную тишину, даже воды залива, изогнутого в форме подковы, замирали, словно передыхая от постоянного движения. Многочисленные и разнообразные по своей яркости звезды делали небосвод похожим на твердь, усыпанную мерцающими точками, которые освещали сумрачную деревню, а луна бросала серебристые отблески на водную гладь.

Естественно, весь этот покой оказался тут же нарушен, когда прокричал проснувшийся петух, не сомневавшийся в том, что вместе с ним все должны открыть глаза. Вопиюще пренебрегая собственной безопасностью, он продолжал надрываться, пока его не услышали во всех концах деревни. Его напыщенность и самовлюбленность вызывали у меня такое раздражение, что, обладай я соответствующими навыками, быстро превратил бы его в каплуна. Он умудрился разбудить даже солнце, и гневное светило высунулось из–за деревьев, чтобы узнать, чем вызван такой переполох.

Затем, нацепив на нос очки толщиной с пресс–папье и закрепив расшатавшиеся дужки с помощью шнурка от ботинок, из своего дома появляется Старый Обадиа — самый древний житель деревни. Он движется в ризницу, расположенную за алтарем, опускается на землю перед круглым полым бревном и начинает отбивать витиеватый ритм утренней зорьки. И постепенно дома начинают оживать.

По чистой воде, еще не замутненной дневной деятельностью, туда и обратно плавает морской ангел, гадая, что ему ждать от наступающего дня. Позднее, разрезая морскую гладь, появляется макрель: эти кровожадные хищники в серебристой чешуе, напоминающей доспехи, в стремительном броске хватают свою жертву, расплескивая порозовевшую воду на камни причала, и столь же стремительно вновь исчезают в безопасной глубине.

Я наблюдаю из окна, как дневной свет начинает пронизывать лагуну, придавая кораллам их истинные цвета. Вместе со всем миром словно просыпаются оттенки желтого, пурпурного и зеленого, переливающиеся в пробуждающемся течении. Среди кораллов мечтательно поблескивают морские звезды, и тысячи крохотных рыбешек, каждая размером не больше лезвия перочинного ножа, шныряют туда и сюда по этому подводному ландшафту.

Мы выходим из крохотного залива Мендали и направляемся к каналу Бланш. Перед носом лодки с видом морских хранителей ныряют два дельфина, рядом с бортами плывет еще несколько, словно служба сопровождения, следящая за тем, чтобы мы не сбились с пути. Кажется, их больше, чем обычно. Может, они чувствуют, что мы отправляемся в настоящее путешествие? Лично я это прекрасно понимаю, а потому прихватываю с собой спасательный жилет.

Впереди выскакивает морская щука, прорезая поверхность воды своим острым, как меч, носом; сквозь прозрачное тело просвечивает ее странный зеленый скелет. С помощью неведомой мне силы она выбрасывает свое тело на пятнадцать футов в высоту, и за ней тут же из глубины вылетает гладкая стальная макрель. По огромной дуге она следует за щукой, но в тот самый момент, когда кажется, что последняя неминуемо должна оказаться в ее челюстях, щука умудряется изменить направление своего движения, и обе рыбины плюхаются в воду. Дельфины покидают нас, когда мы добираемся до рифа на противоположной стороне лагуны. Их скользкие серые тела в последний раз появляются на поверхности, а потом они разворачиваются и уходят в более прохладные воды. Кисточка с улыбкой смотрит им вслед.

• Предыдущая
• 25/60
• Следующая