Черный театр лилипутов - Коротких Евгений Васильевич - Страница 32
- Предыдущая
- 32/54
- Следующая
— Какие у нас летающие лилипуты?! — затрясся столб от страшного удара. — Сколько раз говорить, чтобы ты не смел упоминать о лилипуте во множественном числе! У нас просто лилипутик, который летает без веревочек и ниточек! Меня чуть не разорвали учителя! О каких черных лилипутах ты говорил?
— Я не говорил, что у нас черные лилипуты, — трепыхалось тело.
— Я, что ли, говорил?! Они кричали, что их обманули и что Пухарчук никакой не лилипут! Да и какой он лилипут?! — заорал вне себя бык. — А кто говорил, что у нас единственный в мире черный театр?
— Я этого тоже не говорил! — вопил тореадор.
— Ты… ты не говорил? — остановился от изумления бык, и ему тут же надели в нос кольцо, чтобы он не сошел с ума от такой наглости. — Это… ты… ты не говорил? А-а! Все, теперь все, держите меня! — вырвался и понесся бык к столбу. — Я его сейчас убью! Да у тебя это даже на рекламе написано было!
— Не говорил! — орал тореадор. — Не говорил! А что мне тогда говорить? Если говорить то, что мы показываем, к нам даже дурдомовцы не придут бесплатно смотреть.
— Что? — вскочили тут же двое зрителей. — Что? На наш удивительный, на наш фантастический «Мойдодыр» не придут дурдомовцы? Как ты посмел такое сказать?
— Да, не придут! — орал тореадор. — Что я должен говорить? Что у нас всего один лилипут, который скоро меня перегонит?! Да еще билеты рубль стоят! Кто к нам придет, если я врать не буду?
— За лилипута отвечать буду я! — проревел бык. — Твое дело заинтересовать зрителей и раскидать по классам билеты! На меня собираются писать жалобу в филармонию! Ты знаешь, что я с тобой сделаю?! Да я!… — сорвался бык с места.
Поединок был страшный, потому что для одного закаленного тореадора он заканчивался, а для другого, совсем неопытного, завтра только начинался.
— Урод! — выругался Левшин, когда мы вышли от Закулисного. — Пупок несчастный! Сам бы попробовал билеты по рублю распихать. Подумаешь, поорали на него учителя, тоже мне яйцо! На меня каждый день орет, хоть бы с иглы сорвался, что ли! Я этим только и живу, — вдруг признался Витюшка. — Чтобы можно было его послать куда следует!
Я посмотрел на него, хотел посочувствовать, но Витюшка уже готовился к предстоящему вечеру.
— Левшин, а как же я? Ведь я говорил то же самое.
— Парень, привыкай! — устремился он мимо меня в ванную. — Если б не говорил такое — не сделал бы ни одного концерта. Ты думаешь как? И деньги за заделку получить, и чтобы тебе спасибо сказали? Ты — раб Закулисного, как и все остальные, а не хочешь работать — никто не держит! Только бежать некуда… Вот завтра начнешь бухтеть, что положено, тогда посмотрим, сколько соберешь зрителей. Я-то соберу, мне все равно, просто хотелось как лучше, а вот ты — не знаю…
— Ты что же, гад?! — ворвался я в ванную. Левшин стоял, согнувшись под душем, и мыл голову шампунем.
— Ты ведь знал, что так получится? — закричал я. Теперь Витюшка стоял, не шевелясь, под тугой струей воды и молчал.
— Знал или не знал?
— Знал… — тихо произнес он. — Тебе же легче потом будет работать… сразу за все получишь, а потом привыкнешь, все равно он тебя не прогонит, какой дурак согласится выслушивать каждый вечер такое… только мы с тобой…
— Ты себя за человека считаешь или нет?! — орал я.
— Если ты себя считаешь, то чего так боишься завтрашнего дня? Увольняйся из филармонии…
— Сегодня спать в ванне не буду! — после недолгого раздумья с остатками злости бросил я. — Можешь ночевать со своей крошкой где угодно, но чтобы здесь тебя с ней не было!
— Ну чего ты так? — взмолился он. — Ты же мне друг, она тебя уже и стесняться перестала.
— Мне с тобой больше разговаривать не о чем!
Поздно вечером ко мне пришел Пухарчук. В руках у него была подушка.
— Ты чего это, — удивился я.
— Да… — неопределенно протянул Женек. — Мне, собственно, все равно, где спать…
Чтобы Пухарчук покинул свою комнату, в которой оставались все его безделушки да еще новая подзорная труба? Я долго не мог заснуть, мучаясь над вопросом, как удалось Витюшке уговорить его поменяться на ночь кроватями. Или что-то подарил, или что-то обещал… Но что Витюшка может подарить? Разве только свои долги? Неужели Пухарчук продал свою кровать Левшину на ночь?
— Женек? — спросил я, чувствуя, что он никак не может заснуть на новом месте. — Ты за сколько продал Левшину свою койку?
— Кто тебе сказал? — вскочил тут же Женек.
— Никто! Спи! Я на тебя жаловаться буду в Министерство культуры! Ростовщик проклятый!
Пухарчук тихо улегся и тоскливо заплакал. Я был зол на всех на свете, но мне стало жалко его, а потом себя.
— Женек, — сказал я, — никто мне не говорил, я пошутил. Ну прости…
Пухарчук плакал все сильнее и сильнее.
— А где я денег возьму? — слышалось его неразборчивое плачущее бормотанье. — Елене дай. Закулисный, гад, тоже тянет… всем плати, чтоб не выгнали… все тянут… тянут…
Его маленькое толстенькое тельце дрожало под одеялом, худыми ручками он обхватил свою плешивую, непропорционально большую голову и истерично забил ногами по матрацу.
— Женек! — бросился я к нему. — Ты что там бормочешь? Успокойся!
Слезы катились по его некрасивому, сморщенному от гримасы душевной боли личику.
— Парень, — начал я успокаивать Женька. — Ну, ты чего?
Пухарчук отбрыкивался, я тормошил его все сильнее и сильнее и вскоре почувствовал, что он сопротивляется не в полную силу.
— Могу дать наколочку, — соврал я тогда. — Где приобрести водяной пистолет.
Пухарчук затих, переваривая услышанное; часто захлопал редкими ресницами и вскоре сквозь высыхающие слезы кинул на меня испытывающий лукавый взгляд.
— Врешь ты! — вкрадчиво и недоверчиво прошептал он. — Врешь!
— Вру?! — возмутился я. — Ты за кого меня принимаешь?
— Где?! — вскочил Пухарчук с загоревшимися глазами. — Где?! Давай быстрее говори!
— Сначала отгадай мою загадку, — выигрывал я время. — Потом скажу.
— Ага! — запрыгал на кровати Пухарчук. — Загадка? А ну давай! Щас я тебя, паренек, вздую! На щелчки? Нет, не на щелчки, — тут же сообразил Женек, что не он загадывает мне, а я ему.
Я вспомнил самую простую загадку, которую знают абсолютно все. Мне просто не приходилось видеть болвана, который бы ее не знал.
— А ну давай, давай, паренек! — потирал руки от удовольствия Женек. — Я все загадки за две секунды отгадываю! Только не такую, как про ослика, ее даже мне не удалось… сразу разгадать.
— Мне кажется, твоего ослика, — усмехнулся я, -нужно внести в золотой фонд загадок мира. Ну давай, слушай. Маленький-маленький…
— Серенький-серенький! — залился Пухарчук смехом. — Паренек, я эту загадку еще в больнице знал. Ну-ка давай, давай дальше… — высокомерно усмехнулся Женек, всем своим видом показывая, что не этой просто быть не может.
— Серенький-серенький, — безнадежным голосом повторял я.
Женек упал от смеха на кровать.
— Ой-ой, — простонал он. — Паренек, что ты со мной делаешь… Что ты знаешь… я уже забыл! Ой, не могу больше.
— Ну что дальше? — почему-то обиделся я за свою загадку, которую знали все.
— Ну, ладно… — еле выговорил от смеха Пухарчук. — Говори, ой… не могу…
— Ну слушай! — сердитым голосом выкрикнул я. — Маленький-маленький… серенький…
— Серенький! — взорвался и начал корячиться от смеха на кровати красный, как помидор, Пухарчук.
— Все! Больше ни одного слова не скажу! Если знаешь отгадку — говори!
— Все! Все! — уткнулся Женек головой в подушку.
— Черт с тобой! Последний раз повторяю!
Пухарчук просто в знак согласия махнул рукой, не в силах вымолвить хоть слово.
— Маленький-маленький… — начал я, надеясь, что он меня опять перебьет, и тогда тайна о водяном пистолете…
Но Женек только сопел, вцепившись зубами в подушку.
— Серенький-серенький… — сделал я еще более глубокую паузу.
— Да-а-вай… — пробурчал Пухарчук, не разжимая зубов.
— Се-е-ренький… се-е-е-ренький…
- Предыдущая
- 32/54
- Следующая
