Частное расследование - Келлерман Джонатан - Страница 17
- Предыдущая
- 17/124
- Следующая
На террасе стоял Майло — руки в карманах, желтая спортивная рубашка с двумя широкими горизонтальными полосами зеленого цвета, светло-коричневые хлопчатобумажные брюки и баскетбольные кеды, которые когда-то были белыми. Его черные волосы были отпущены длиннее, чем мне приходилось их когда-либо видеть, — передняя прядь полностью закрывала лоб, а баки спускались почти до уровня нижней челюсти. Его неровное, в оспинах лицо местами поросло трехдневной щетиной, а зеленые глаза казались потускневшими — их обычный поразительно яркий оттенок поблек до цвета очень старой травы.
Он сказал:
— Хорошо, что теперь ты, по крайней мере, запираешь дверь. А плохо, что открываешь ее, не проверив, кого там черт принес.
— Откуда тебе известно, что я не проверил?
— Интервал между последним звуком шагов и поворотом замка. Детективные способности. — Он постучал себя по виску и направился прямо на кухню.
— Доброе утро, сыщик. Досуг тебе на пользу.
Он что-то буркнул, не останавливаясь.
Я спросил:
— Что случилось?
— А должно что-то случиться? — крикнул он в ответ, уже заглядывая в холодильник.
Еще один чисто случайный визит. В последнее время эти визиты участились.
Очередная хандра.
Прошла половина срока назначенного ему наказания — шесть месяцев отстранения от службы без сохранения содержания. Наказать его сильнее этого управление не могло — следующей мерой было бы уже увольнение. Начальство надеялось, что гражданская жизнь придется ему по вкусу и он не вернется. Но начальство тешило себя иллюзиями.
Он покрутился, поискал, нашел ржаной хлеб, паштет и молоко, достал нож и тарелку и занялся приготовлением завтрака.
— Ну, чего ты уставился? — спросил он. — Никогда не видел мужика на кухне, что ли?
Я пошел одеваться. Когда я вернулся, он стоял у кухонной стойки, ел поджаренный хлеб, намазывая его паштетом, и запивал молоком прямо из пакета. Он располнел — его живот арбузом вырисовывался под нейлоновой рубашкой.
— Ты очень занят сегодня? — спросил он. — Я подумал, может, смотаемся на ранчо и погоняем в гольф?
— Не знал, что ты играешь в гольф.
— Я и не играю. Но нужно же иметь какое-то хобби, верно?
— Извини, сегодня утром у меня работа.
— Да? Значит, мне уйти?
— Нет, работа не с пациентами. Я кое-что пишу.
— А, — сказал он, пренебрежительно махнув рукой. — Я имел в виду настоящую работу.
— Для меня эта работа настоящая.
— Что, все та же старая песня — блокировки-провалы-сдвиги-по-фазе?
Я кивнул.
— Хочешь, я сделаю это вместо тебя? — сказал он.
— Что сделаешь?
— Напишу твой доклад.
— Валяй.
— Нет, я серьезно. Настрочить что-то всегда было для меня раз плюнуть. Недаром я дошел до магистра — видит Бог, это лишь часть того академического дерьма, которым меня пичкали. Моя проза не отличалась большой оригинальностью, но была... добротной, хотя чуточку скучноватой.Говоря словами моего тогдашнего университетского наставника.
Он с хрустом откусил кусок поджаренного хлеба. Крошки посыпались ему на грудь рубашки. Он не сделал ни малейшей попытки стряхнуть их.
Я сказал:
— Спасибо, Майло, но я пока не созрел для того, чтобы иметь «негра». — Я пошел варить кофе.
— Ты-чего-это? — спросил он с набитым ртом. — Не доверяешь мне?
— Это научная писанина. Материал для журнала по психологии.
— Ну и что?
— А то, что речь идет о сухих цифрах и фактах. Может, страниц сто такого текста.
— Велика важность, — сказал он. — Не страшнее, чем основной протокол убийства. — Коркой хлеба он стал отстукивать у себя на пальце. — Римское один: резюме преступления. Римское два: изложение событий в хронологической последовательности. Римское три: информация о жертве преступления. Римское...
— Я тебя понял.
Он сунул корку в рот.
— Ключом к отличному написанию отчетов является изгнание из них всякого пыла, до последней капли. Используй добавочную — с «горкой» — порцию избыточно заумных тавтологических плеоназмов, чтобы сделать отчет умопомрачительно скучным.И тогда твои начальники, которым положено все это читать, быстренько выдохнутся, начнут перескакивать с пятого на десятое и тогда, может быть, не заметят, как ты, развив бурную деятельность с момента обнаружения трупа, так ни черта и не раскрыл. А теперь скажи мне, так ли это отличается от того, что делаешь ты?
Я рассмеялся.
— До сих пор я полагал, что ищу истину. Спасибо, что поправил.
— Не за что. Это моя работа.
— Кстати, о работе. Есть что-нибудь новенькое?
Он посмотрел на меня долгим, мрачным взглядом.
— Опять все то же. Конторские жокеи с улыбающимися рожами. На этот раз притащили психоаналитика из управления.
— Я думал, ты отказался консультироваться.
— Они обошли мой отказ, назвав это проявлением стресса. Условия наказания — читайте мелкий шрифт.
Он покачал головой.
— Все эти типы с сальными рожами разговаривали со мной ну исключительно тихо и медленно, как с маразматиком. Справлялись о моей адаптации.Об уровне стресса. Делилисьсвоей озабоченностью. Ты когда-нибудь замечал, как люди, которые говорят,что чем-то делятся, в действительности никогда этого не делают? Они также весьма заботливо дали мне понять, что все мои медицинские счета оплачивало управление — которое, стало быть, получало копии всех моих лабораторных анализов, — и что там высказывалось определенное беспокойство по поводу уровня моего холестерина, триглицеридов и чего-то там еще, и действительно ли я чувствую себя в силах вернуться к активной службе.
Он помрачнел.
— Как тебе нравятся эти деятели, а? Я в ответ тоже им улыбнулся и сказал, не забавно ли, что и мой стрессовый уровень и мои триглицериды были всем до лампочки, когда я мотался на задания.
— Ну и как они отреагировали на этот перл?
— Новой порцией улыбочек, потом таким жирныммолчанием, в котором можно было жарить картошку, как во фритюре. Здорово действует на нервы. Наверняка эта задница, психоаналитик, предупредил их — не обижаться. Но таково военное мышление: уничтожить индивидуума.
Он посмотрел на пакет с молоком и сказал:
— А, с низким содержанием жира. Это хорошо. Да здравствуют триглицериды.
Я налил в кофеварку воды, засыпал в воронку несколько ложек кофе «Кениан».
— Одного у этих задниц не отнимешь, — сказал он. — Они становятся все напористее. На этот раз они пошли в открытую и заговорили о пенсии. О долларах и центах. С фактическими выкладками, откуда видно, как много получается всего, если прибавить проценты, которые я мог бы получить в случае удачного помещения денег. О том, как славно можно прожить на то, что мне полагается за четырнадцать лет. Когда я не распустил слюни и не схватил наживку, они отбросили морковку и взяли палку, и пошли намеки, что вопрос о пенсии отнюдь не является однозначно решенным, учитывая обстоятельства. И все такое прочее. Что правильный выбор момента имеет существенное значение. И тому подобное.
Он принялся за следующий кусок хлеба.
Я сказал:
— И чем же все кончилось?
— Я дал им повякать еще немного, потом встал, сказал, что у меня неотложная встреча, и ушел.
— Ну, — заметил я, — если ты все-таки решишь уволиться, то дипломатический корпус всегда к твоим услугам.
— Ты что, — сказал он, — я этим сыт вот докуда. — Он чиркнул пальцем по горлу. — Ну, отстранили на полгода, ладно. Ну, отобрали пушку, и значок, и зарплату, черт с вами. Но дайте мне отбыть срок в мире и покое, отвяжитесь с вашей хреновой заботой. Со всей этой фальшивой чувствительностью.
Он вернулся к еде.
— Конечно, на лучшее я, наверно, не могу рассчитывать, при таких обстоятельствах. — Он усмехнулся.
— "Отлично" с плюсом по результатам тестирования на контакт с реальностью, Майло.
Он сказал:
— Оскорбление действием старшего по званию. — Он еще шире улыбнулся. — Неплохо звучит, а?
- Предыдущая
- 17/124
- Следующая
