Операция «Форт» - Корольков Юрий Михайлович - Страница 29
- Предыдущая
- 29/54
- Следующая
В помощники Глушкову поставили Ивана Неизвестного, резко отличавшегося от старшего радиста и своей внешностью и характером. Иван когда-то зимовал в Арктике, это, может быть, наложило свой отпечаток на его поведение. Был он нетороплив, настойчив в работе, немногословен и отличался упорством. С Глушковым поддерживал только служебные деловые отношения. И старший радист со своей стороны тоже недолюбливал Ивана Неизвестного за его своенравный, упорный характер и острый язык. Под дисциплиной Глушков подразумевал слепое подчинение, заискивающую услужливость, а этот темноволосый парень с крупными чертами лица и ясно-серыми глазами одним своим видом вызывал у старшего радиста подсознательное раздражение. На собеседника он глядел внимательно, словно хотел прочитать его сокровенные мысли. К тому же Неизвестный дружил с пограничником Белозеровым, и это тоже не нравилось Евгению Глушкову.
Когда в назначенный срок Бадаев и Межигурская не вернулись на партизанскую базу, когда срочно надо было сообщить об этом в Москву, оказалось, что в рации иссякло питание. Запасные батареи тоже сели — в сырости катакомб они безнадежно портились, покрывались белым соляным налетом. Иван предложил Глушкову перебрать старые батареи, но тот только безнадежно махнул рукой — все равно ничего не выйдет.
Однако помощник радиста добился своего, Он был уверен, что батареи можно восстановить. Ненадолго, но можно. При свете коптилки Иван часами возился с ними, перебирал, чистил, что-то доделывал. Питание удалось наладить. Правда, вскоре батареи снова сели, не пришлось даже закончить сеанс, но в Москву все же сообщили, что произошло в катакомбах.
А в тот день, когда рация окончательно вышла из строя, Неизвестный снова заговорил все о том же.
— Знаешь что, — сказал он Глушкову, — передатчик можно восстановить, если достать запасные части и несколько сухих батарей. Давай попробуем.
— А где их возьмешь? — мрачно спросил Глушков.
— Может быть, в городе.
— В городе… Ха! — взорвался вдруг старший радист. — У жандармов, что ли! Пойди сунься, если такой смелый.
Разговор так ничем и не кончился. Связь с внешним миром оборвалась начисто.
Иван Неизвестный ходил мрачный и молчаливый. Он все думал, думал и ничего не мог решить. Только раз во время дежурства, когда они с Белозеровым остались вдвоем на дальнем посту, Иван не выдержал и сказал:
— Послушай, Анатолий, давно я собирался тебя спросить — как ты думаешь, что будет с нашим отрядом?
— Это к чему ты? — не понял Белозеров.
— А вот к чему. Если все так пойдет дальше, доведет нас Глушков до ручки. Как пить дать! Это я как пограничник пограничнику говорю…
Белозеров сидел рядом с товарищем, но не видел его лица. Откуда-то со стороны входа сюда доносилось легкое, как дыхание, дуновение ветерка. Но это неприметное движение воздуха позволяло легче и глубже дышать. Воздух был суше, доносил с собой весенний запах земли, прелой травы, полынной горечи и солнечного тепла. Анатолий молча слушал взволнованный голос приятеля. Он и сам последнее время задумывался над тем, что говорил радист, но для Белозерова в его словах многое было новым.
— Пойми, что получается, — продолжал Неизвестный. — Мы с тобой пограничники, значит, те же чекисты. А что должен делать чекист, если узнает, что кто-то приносит вред делу?
— Знаешь, Иван, — прервал его Белозеров, — что-то я тебя, и вправду, не понимаю. Загадки ты мне не загадывай. Либо говори начистоту, либо держи при себе свою тайну.
— Ладно, — перешел на шепот Иван Неизвестный, — ты знаешь, что Центр предложил нам перейти в катакомбах в другое место. А Глушков скрыл это и теперь тянет всех в Савранские леса уходить, бросать катакомбы. А как мы уйдем — работать нас не в лес, а в Одессу послали. Кто без нас будет связь держать? Я сказал ему — за лампами в город надо сходить, может достанем. Так, знаешь, как он мне ответил?..
— Подожди, подожди! — воскликнул Белозеров. — Так, значит, нет такой директивы — в Савранские леса уходить?
— А я тебе про что говорю?!..
— Да-а… — протянул Белозеров. — Об этом надо поговорить с парторгом.
В тот же день Неизвестный вместе с Белозеровым пошел к Константину Зелинскому. Тот внимательно выслушал пограничников, полез в карман за кисетом, вспомнил, что там давно уж нет табаку, и сунул его обратно.
— Так, хлопцы, так… Тут треба разжуваты… Вот что, с Глушковым сам поговорю. Спасибо вам, ребята! Далеко не отлучайтесь, может понадобитесь…
Глушков был подвыпивши, небрежно выслушал, что говорил ему Зелинский, и спросил иронически:
— А как вы думаете, товарищ парторг, кто мне, извините, будет давать указания — Центр из Москвы или вы в катакомбах? Кто за связь отвечает? Я!..
— Не прикидывайся, — помрачнел Зелинский. — Нет у тебя никакой директивы, чтобы нам в Савранские леса уходить. Предложено только базу сменить в катакомбах.
— Интересно, кто же это тебе все разболтал? — озадаченно спросил Глушков.
— Об этом потом будем говорить. Сейчас давай дело решать. В Савранских лесах отряду нечего делать.
— А здесь что делать?
— Здесь? Продолжать работу. Объединимся с райкомовской группой, восстановим связь, будем обеспечивать действия спецгруппы. Наш отряд тебе только прикрытие. Сходим к секретарю райкома, посоветуемся, он за нашей работой следит.
— И не подумаю! — заупрямился Глушков. От него сильно разило спиртом. — Не пойду. У нас с ним должности разные. Понимаешь? На связь меня поставили, не его.
— Но он — секретарь подпольного райкома партии.
— Ну и пусть не вмешивается в мои дела…
Парторг Зелинский говорил спокойно, хотя внутри у него все кипело. Его волнение выдавали только тугие желваки, заходившие вдруг на широких скулах.
— В таком случае, — сказал он, — мы освободим тебя от связи. Найдем кем заменить.
— Ну раз так, я сам уйду.
— Уйдешь сам, будешь дезертирам. Подумай…
На том разговор и кончился.
Вечером перед отбоем парторг собрал коммунистов. Все высказались, что в Савранские леса не уходить. Послать туда только группу за продовольствием, заодно отправить ослабевших людей, вывести женщин, остальным соединиться с подпольщиками райкомовской группы.
Связь с городом катакомбисты поддерживали через так называемых наружных разведчиков, среди которых был Иван Афанасьевич Кужель, о котором мы уже знаем. Он частенько, хотя и не регулярно, приходил в катакомбы, но вот старый шахтер внезапно исчез. Если бы не Гаркуша, многолетний друг Ивана Афанасьевича, сразу, может, и не вспомнили бы про добровольца-разведчика.
— Не случилось ли что с нашим Кужелем? — сказал как-то в столовой Иван Гаркуша. — Давненько его у нас не было.
Начали считать. Оказалось, что Кужель последний раз был в канун того дня, когда Бадаев ушел в город и не вернулся. О своем последнем разговоре с Иваном Афанасьевичем Гаркуша говорить не стал. Кужель советовался, расспрашивал — как лучше из города пройти в дальницкие катакомбы. Оба старика отлично знали одесские подземелья и решили, что проще всего раскопать заложенный ход на улице Фрунзе ближе к Дзержинской. Верхним ярусом пройти на командный пункт, а оттуда уж рукой подать в любую сторону дальницких катакомб.
Гаркуша полагал, что друг его неспроста завел разговор про эти катакомбы, но по своей хитроватой, присущей издавна сдержанности сделал вид, что все это ему ни к чему. Но для себя Гаркуша сделал определенный вывод — советы Кужеля связаны с тревогой Бадаева за группу дальницких партизан. Не случайно же Бадаев тоже расспрашивал его про дальницкие катакомбы.
Когда говорили про Кужеля, в столовую зашел Глушков.
— Куда ему деться, — вмешался он в разговор. — Отсидится, пока румыны кругом, и придет. Что, по кужелевскому табаку стосковались?..
Но доброволец-разведчик не отсиживался, в это время его уже не было в живых.
Ивана Афанасьевича арестовали пятнадцатого февраля — через несколько дней после ареста Бадаева. Кужель полагал, что он слишком много знает, и пуще всего боялся проговориться на допросе. В здравом рассудке он надеялся на себя, а вот если в бреду…
- Предыдущая
- 29/54
- Следующая
