Радуга тяготения - Пинчон Томас Рагглз - Страница 44
- Предыдущая
- 44/233
- Следующая
Всякий раз, на всяком повороте кровь его и сердце поглаживаемы, лупцуемы, торжествующе воздеваемы и подталкиваемы к ледяному ночесвету, к высверкам и плавке термитной смеси, и Стрелман начинает расширяться неудержным светом, а стены камеры исходят кровавым свечением, оранжевым, затем белым, потом соскальзывают, текут воском, и все, что осталось от лабиринта, кольцами рушится наружу, воин и вой ужаса, строитель и Ариадна пожраны, расплавились в его свете, в лютом его взрыве…
Много лет назад. Полузабытые грезы. Посредники давным-давно встали меж ним и его окончательным зверем. Они откажут ему даже в крошечном извращении — в любви к своей смерти…
Но теперь, когда появился Ленитроп — внезапный ангел, термодинамический сюрприз, кто он ни есть… теперь все изменится? Можно Стрелману все же попробовать укокошить Минотавра?
Ленитроп сейчас, небось, уже на Ривьере, согретый, сытый, хорошо выебанный. Но снаружи в поздней английской зиме брошенные собаки по-прежнему скитаются по проулкам и бывшим конюшням, обнюхивают мусорные баки, скользят по снежным коврам, дерутся, спасаются, дрожат во влажных лужах берлинской лазури… стараются избегать всего, что не понюхаешь и не увидишь, что заявляет о себе ревом хищника столь абсолютного, что они тонут в снегу, скуля, и перекатываются на спину, подставляя Ему голые мягкие животы…
И что, Стрелман отрекся от них ради одного нетронутого подопытного человека? Не подумайте, будто он не сомневался в убедительности этой Аферы — мягко говоря. Пускай викарий де ла Нюи дергается из-за ее «правильности» — он же у нас штатный капеллан. Но… как же собачки? Стрелман их знает. Искусно отмыкает замки их сознания. У них нет тайн. Он умеет свести их с ума и подходящими дозами бромидов привести назад. Однако Ленитроп…
И павловец мотается по своему кабинету, беспокойный, постаревший. Надо бы поспать, да не выходит. Наверняка тогда, в стародавние времена, у младенца не просто вырабатывали условный рефлекс. Как мог он столько пробыть доктором и не развить рефлексы на определенные условия? Ему-то понятно: не только в этом дело, ясно же. Спектро мертв, а Ленитроп ( sentiments d’emprise,старина, полегче тут) был со своей Дарлиной, всего в нескольких кварталах от Св. Вероники, за два дня до.
Когда одно происходит вслед за другим с такой кошмарной регулярностью, само собой, не заключаешь автоматически, что тут у нас причина-и-следствие. Но ведь ищешь какой-то механизм, пытаешься раскумекать.
Нащупываешь, набрасываешь скромненький эксперимент… Уж этим-то он Спектро обязан. Даже если американец юридически не убийца, он болен. Нужно проследить этиологию, выработать лечение.
Предприятие это, знает Стрелман, чревато соблазном. Из-за симметрии… Его, изволите ли видеть, и раньше симметрия уводила обманной тропою: в кое-каких результатах анализов… допускал, что механизм непременно подразумевает зеркальный свой образ — «иррадиирование», к примеру, и «взаимную индукцию»… а кто вообще сказал, что и то и другое обязательно существует? Может, и в этот раз так сложится. Но сейчас это мучает его — симметрия двух секретных оружий, Снаружи, в Блице, рев V-1 и V-2, один — реверс другого… Павлов демонстрировал, как можно перепутать зеркальные образы Внутри. Понятия противоположения. Но что за новая патология кроется ныне Снаружи? Что за недуг у событий — у самой Истории — может создать симметрические противоположения, подобные этому автоматическому оружию?
Знаки и симптомы. Может, Спектро был прав? Снаружи и Внутри — части одного поля; возможно ли? Если б только по-честному… по-честному… Стрелману надлежит искать ответ на рубеже… правда ведь… в коре головного мозга лейтенанта Ленитропа. Мужик будет страдать — возможно, в некоем клиническом смысле, будет уничтожен, — но сколько народу сегодня страдают за него? Да я вас умоляю, каждый деньв Уайтхолле взвешивают и берут на себя риски, по сравнению с которым этот кажется почти обыденным. Почти. Что-то в этом есть, слишком прозрачное и юркое, не ухватить — Отдел Пси упомянул бы эктоплазму, — но Стрелман знает, что никогда не бывало момента лучше и конкретный предмет опыта взаправдув его руках. Надо сцапать сейчас или обречь себя на те же каменные коридоры, коих исход ему известен. Однако нужно сохранять открытость — даже иметь в виду, что ребята из Пси могут оказаться правы. «Возможно, мы все правы, — записывает он сегодня в дневнике, — и, возможно, истинно все, что мы предполагаем, — или более того. Что бы мы ни обнаружили, не приходится сомневаться, что он — физиологически, исторически — чудовище. Нам ни за что нельзя утратить контроль.Мысль о том, что он затеряется в мире людей после войны, наполняет меня глубочайшим ужасом, который мне не под силу задушить…»
***
Все больше и больше в эти дни ангельского явления и коммюнике Кэрролл Эвентир ощущает себя жертвой своего нелепого таланта. Своей «великолепной слабости», как некогда выразилась Нора Додсон-Груз. Проявилась эта слабость поздно: ему было 35, когда из другого мира однажды утром на Набережной, между штрихами двух пастелей уличного художника — лососины, темнеющей до оленины, — и десятком дряблых человеческих фигур, тряпично-жалких вдалеке, сплетающихся с железными конструкциями и речным дымком, ни с того ни с сего через Эвентира кто-то заговорил — так тихо, что Нора едва ли хоть слово уловила, не поняла даже, что за душа обуяла его и им воспользовалась. Тогда не вышло. Часть была по-немецки, некоторые слова она припомнила. Хотела спросить у мужа, с которым должна встретиться днем в Саррее, — но приехала поздно, все тени — мужчин и женщин, собак, дымовых труб — очень длинные и черные по огромной лужайке, а она, вся в охряной пудре, едва заметной в позднем солнце, что у края ее вуали творит очертания веера: эту пастель она и выхватила из деревянного ящика набережного живописца и быстро, гладко крутнувшись, земли касаясь лишь носком туфли, и сливочным бруском желтого, что крошился на плоскости, не отрывая руки, нарисовала на мостовой большую пятиконечную звезду — чуть выше по течению от недружелюбного подобия Ллойд Джорджа в гелиотропе и морской волне; и втащила Эвентира за руку в центральный пятиугольник, над головами — чайки вопящей диадемой, после чего встала в пятиугольник сама — инстинктивно, по-матерински, как обычно у нее бывало со всеми, кого любила. Пентаграмму она рисовала, ничуть не шутя. Перебдеть тут невозможно, зло всегда неподалеку…
Чувствовал ли он уже тогда, как она начинает отступать… призвал ли из-за Стены хозяина, чтобы как-то удержать? Она уходит вглубь от его пробужденья, его светский глаз — как свет на кромке вечера, когда в опасные, ну, может, десять минут не помогает ничего: надень очки и зажги лампы, сядь у западного окна — и все равно ускользает, свет утекает от тебя и вдруг на сей раз навсегда… в такое время дня хорошо учиться капитуляции, учиться убывать, как свет — или иная музыка. Сия капитуляция — его единственный дар. После он ничего не помнит. Иногда — редко — случаются дразнящие… нет, не слова, но ореолы смысла вокруг слов, что, очевидно, произносили его уста, и они задерживаются — если задерживаются — лишь на миг, как сны, их нельзя ни удержать, ни проявить, и вот уже они пропадают. С приезда в «Белое явление» он побывал под ЭЭГ Ролло Грошнота бессчетные разы, и там все как у нормального взрослого, только, может, раз-другой заблудший всплеск в 50 милливольт от височной доли, то от левой, то от правой, схемы не нарисуешь — все эти годы среди различных наблюдателей прямо дебаты шли, как о каналах на Марсе: Аарон Шелкстер клянется, что видел очертания медленных дельта-волн из левой лобной доли и подозревает опухоль, прошлым летом Эдвин Паток отметил «чередование всплесков-волн, свойственных подавленной малой эпилепсии, — что любопытно, они гораздо медленнее обычных трех в секунду», — хотя, надо сказать, Паток всю ночь перед этим провел в Лондоне, кутил с Алленом Фонарером и его компанией игроков. А не прошло и недели, как «жужелицы» дали Фонареру шанс: отыскать Эвентира с другой стороны и убедиться, что все разговоры о нем — правда, что Эвентир — рубеж между мирами, экстрасенс. Фонарер предлагал делать ставки 5 к 2. Только пока молчит: на гибких ацетатных/металлических дисках с перепечатанными стенограммами нет такого, что не могла сообщить любая из десятка других душ…
- Предыдущая
- 44/233
- Следующая
