Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв. - Автор неизвестен - Страница 8

• Предыдущая
• 8/90
• Следующая

— Эй, Чхунхян!

— Кто это так кричит? — перепугалась Чхунхян, от страха прямо душа замерла!

— Э, хватит болтать! Беда стряслась!

— Беда? Какая же беда?

— Да сын правителя, молодой барич, пришел к башне Простора и Прохлады, увидел, как ты тут резвишься, и приказал сейчас же позвать.

Чхунхян рассердилась.

— Ты сошел с ума! Откуда меня знает молодой барич? С чего это он меня решил позвать? Ты, шалопай, уж, видно, наговорил про меня невесть что...

— Нет, про тебя я ничего не говорил. Но давай-ка подумаем, кто виноват — ты или я? Вот послушай, почему не права ты! Если девица хочет покачаться на качелях, она привязывает веревку в садике за домом, за оградой, и качается себе потихоньку. Кто ее там увидит? Вот это и есть приличное поведение. А здесь рядом башня Простора и Прохлады, это место у всех на виду. К тому же теперь, как говорится, пора густых теней и ароматных трав, все покрылось зеленью. Ивы у реки оделись светло-зеленым покровом, а ивы за рекой окутал темно-зеленый занавес, свесились ветки — одна, другая... Их широкий полог качается в танце под свежим ветерком. Ты привязала качели как раз в том месте, которое хорошо видно с башни Простора и Прохлады. Когда ты вскочила на качели ножками-дынными семечками и стала качаться среди белых облаков, подол твоей алой юбки распахнулся, и вот белый шелк нижней юбки полощется под весенним ветерком, и твое тело, белое, как нутро тыквы-горлянки, мелькает, будто в облаках. Молодой барич увидел тебя и позвал. К чему мне было что-то о тебе говорить? Ну, хватит болтать, пошли!

А Чхунхян ему в ответ:

— Ты, конечно, прав, но ведь сегодня праздник Тано! [46]Разве только я одна? И девушки других домов по обычаю качаются сегодня на качелях! Да и вообще, что бы ты ни говорил, я ведь не кисэн, а с обычной девушкой из деревни так не поступают: поманил — пришла, прогнал — ушла. Не пристало мне бежать по первому приглашению. Может быть, ты его не так понял?

Слуга не смог сломить ее гордость, пришлось ему вернуться к башне Простора и Прохлады и обо всем рассказать юноше. А юноша был человеком воспитанным и все сразу понял.

— Конечно, она права! Ты пойди к ней снова и исправь свою ошибку.

Опять слуга отправился к Чхунхян, а она уже возвратилась домой, он вошел к ней, когда мать и дочь обедали, сидя друг против друга.

— Ты зачем пришел?

— Ты уж прости меня за назойливость, но молодой барич велел передать, что он не считает тебя кисэн, а приглашает лишь потому, что прослышал, как хорошо ты сочиняешь стихи. Еще он говорил, что приглашать скромную девушку, зная о ней лишь понаслышке, конечно, неприлично, только пусть, мол, она не сомневается во мне, а придет ненадолго!

Чхунхян сразу подумала: «А может, это судьба?» Ей захотелось пойти, но, не зная, что об этом думает мать, она промолчала. А мать Чхунхян, привстав, радостно воскликнула:

— Сон! Сны снятся не просто так! Прошлой ночью привиделось мне, будто зеленый дракон вдруг появился в озере. Наверно, будет какая-нибудь радость, подумала я. Сон привиделся не случайно! Еще послушайте! Ведь молодого барича, сына правителя, зовут Ли Моннён. Сон — это знак «мон», а дракон — «нён» — «дракон во сне»! Удивительно совпало! Так или иначе, раз тебя зовет дворянин, неудобно отказаться. Сходи ненадолго.

Тогда Чхунхян, сделав вид, будто ей совсем не хочется идти, поднялась и пошла к башне Простора и Прохлады. Она ступает как ласточка по балке Большого светлого дворца, словно курочка гуляет по залитому солнцем двору. Очень хороша! Как говорится, облик — луна, лицо — цветок! Идет медленно, плавно — истинная Сиши из Юэ, которую обучали походке в Тучэне. Пока Чхунхян шла, юноша любовался ею, облокотившись о перила. Вот Чхунхян уже возле башни Простора и Прохлады, и Моннён, обрадованный, не может оторвать от нее взгляда. Прелестна и скромна! Можно сказать, облик — луна, лицо — цветок! Такой больше не сыщешь на свете! Утонченность ее личика напоминает образ журавля, играющего у голубой реки, или лунного света на снегу! Алые губки чуть приоткрыты, зубки — белые, она лучится, как звезда и нефрит, кажется даже, будто напудрена и нарумянена. Ее прекрасный стан в дымке алого шелка, словно луч закатного солнца виднеется сквозь только что опустившийся туман, ярко-синяя юбка блестит и переливается волнами Небесной реки. А походка! Плывет как та, красавица древности, что ступала по лотосам [47]. Она поднялась на башню и остановилась в смущении.

— Усади ее! — приказал Моннён слуге.

Вот красавица Чхунхян сидит, подогнув колени, а он не может от нее глаз отвести. Она как ласточка, что только-только присела, искупавшись в синих волнах, но вдруг с испугом заметила человека. И ведь совсем не накрашена, прямо красавица, как говорится, повергающая царства! Нефритовое личико! Ясная луна среди облаков! Алые губки полуоткрыты, словно цветок лотоса в воде!

— Я никогда не видел феи, — проговорил он, — но это, наверно, небожительница с Инчжоу, сосланная в Намвон, либо девы из Лунного дворца забыли здесь свою подругу. Твое лицо, весь облик... Такой больше нет на свете!

А Чхунхян подняла на мгновение глаза, чистые, как волны осенней реки, и взглянула на юношу. Он прямо герой! Необыкновенный муж. Лоб у него высокий, как у знаменитых людей, черты лица выдающиеся, он мог бы стать, как говорится, подданным, спасающим страну. На душе у нее стало радостно, но она сидела скромно, поджав колени, нахмурив брови-бабочки.

— Люди одной фамилии не могут быть связаны браком, — начал юноша, — даже если они святые мудрецы. Какая у тебя фамилия? Сколько тебе лет?

— Фамилия моя Сон, а лет мне шестнадцать.

Взгляните-ка на юношу Ли!

— О! Это хорошо! — воскликнул он. — Оказывается, мы с тобой ровесники, нам по две восьмерки лет! А теперь посмотрим на фамильные знаки. Само небо определило нашу судьбу, значит, соединить обе фамилии будет к счастью. Вместе родились, давай уж и радоваться вместе! Родители твои здравствуют ли?

— Одна только матушка.

— А сколько у тебя братьев и сестер?

— Моей матушке уже много лет, но сыновей у нее нет, только я, одна дочка.

— Ты, оказывается, тоже балованное дитя в доме! Это волею небес мы с тобой встретились! Давай же радоваться вместе десять тысяч лет!

А теперь посмотрите на Чхунхян! Она нахмурила свои брови и, чуть приоткрыв алые губки, заговорила нежным, словно звон нефрита, голоском:

— Верный чиновник не служит двум государям, добродетельная женщина не выходит замуж дважды — так сказано в древних книгах. Барич знатен, а я низка по рождению. Если вы недолго поиграете со мной, а потом бросите, что станет с моим маленьким сердечком? Придется мне, как говорят, одиноко ночи коротать в пустых покоях и тосковать в слезах — вот мой удел. Кто обо мне тогда станет заботиться? Уж лучше мы не будем мужем и женой.

— Твои речи весьма похвальны, — заметил юноша, — но если мы соединим свои судьбы, союз наш будет крепким, как металл и камень! Где твой дом?

— Спросите у своего слуги, — ответила Чхунхян.

Юноша рассмеялся.

— Ну, конечно, не дело спрашивать об этом у тебя! Эй, слуга!

— Слушаю вас!

— Покажи-ка мне дом Чхунхян.

— Вон там на востоке зеленеют горы и синеет пруд, заросший лотосами, — принялся объяснять слуга, — а в нем разводят рыбу. Вокруг пышно разрослись удивительные цветы и прекрасные травы, птицы на деревьях поют о славных делах, а изогнутые сосны на утесах клонятся под порывами ветра, будто старый дракон выгибает спину. Перед воротами ива на закате склонила ветви.

Бамбуки, кипарисы, пихты, а среди них два гинкго стоят друг против друга. У входа в крытый соломой флигелек — ююба и ясень, что растет в глухих горах, виноград, актинидии и акабии сплелись ветвями и, качаясь, свешиваются за ограду. А там, среди сосен и бамбуков, виднеется дом Чхунхян.

— Домик опрятный, — сказал юноша, — и бамбуковая роща густа, а бамбук — это символ женского постоянства.

• Предыдущая
• 8/90
• Следующая