Арлекин - Гамильтон Лорел Кей - Страница 6

• Предыдущая
• 6/104
• Следующая

Жан-Клод вздохнул, и на этот раз без всякой сексуальности, просто с досадой, как мне показалось.

— Я хотел, чтобы эта ваша почти-годовщина прошла хорошо, ma petite. Не только ради тебя и Натэниела, но раз он сумел преодолеть твою неприязнь к романтике, быть может, и остальным тоже выпал бы шанс отметить с тобой памятные даты.

— И какую же дату выбрал бы ты для нас? — спросила я полным язвительности голосом.

— Первую ночь нашей любви, потому что тогда ты по-настоящему позволила себе меня любить.

— Черт побери, ты заранее придумал.

— Почему тебя так раздражают сантименты, ma petite?

Хотела бы я ему ответить, но не могла. Честно говоря, даже и не знала.

— Не знаю, и извини, что от меня такой геморрой. И прости, что не даю тебе и другим ребятам выполнять все романтические жесты, которые вам хочется. Прости, что так тяжело меня любить.

— Вот теперь ты к себе слишком сурова.

— Я злюсь, мне страшно, мне обломили кайф, и я не хочу с тобой ругаться, потому что твоей вины в этом нет. Но сейчас после твоих слов я чувствую, что не могу отменить сегодня свидание с Натэниелом. — Я сама услышала свои слова и поняла их. — Ах ты сукин ты сын, ты же нарочно! Ты меня подтолкнул к тому, чтобы я свидание не отменяла!

— Возможно, но ты его первая настоящая подруга, а ему двадцать. Для него это очень важно — сегодняшнее свидание.

— Оно у него со мной, а не с тобой.

— Oui, но если мужчины твоей жизни счастливы, то сама ты тоже счастливее, а это облегчает мне жизнь.

— Ах ты гад ползучий! — Я не могла не засмеяться.

— И я не лгал, ma petite. Я был бы очень рад вместе с тобой отмечать раз в год ту ночь, когда ты пришла ко мне. Если твоя первая попытка скромно отметить памятную дату не удастся, то более серьезные романтические жесты тоже не пойдут. А я хочу, чтобы они были.

Я вздохнула, прислонилась головой к телефонной трубке. Слышно было, как он переспрашивает:

— Ma petite, ma petite, ты здесь?

Я приложила трубку к уху.

— Я здесь, не слишком довольная, но я здесь. Поехать я поеду, но у меня уже не будет времени переодеться.

— Уверен, что Натэниел не будет огорчен, если ты не оденешься определенным образом, лишь бы ты приехала на эту почти-годовщину.

— И это говорит мужчина, который меня вообще одевает как идола!

— Не так часто, как мне хотелось бы. — Я не успела придумать ответа, как услышала: — Je t’aime, — и щелчок. Сказал по-французски «Я тебя люблю» — и прервал разговор в приятных обстоятельствах.

Я уже домой заехать не успевала, так что позвонила Натэниелу и договорились встретиться прямо в кинотеатре. В его голосе не было ни упрека, ни недовольства. Насколько я понимаю, жаловаться он боялся — как бы я не воспользовалась этим как предлогом вообще всю нашу почти-годовщину отменить. И, наверное, был прав. Я встречаюсь сейчас, по самому скромному счету, с шестью мужчинами. При таком количестве кавалеров в годовщинах появляется что-то лицемерное. Я в том смысле, что годовщины отмечаешь с тем, с кем у тебя совсем особые отношения, не то что с другими. Я еще никак не могу подавить в себе стыдливый дискомфорт из-за того, что мужчин у меня столько. Все еще не могу избавиться от мысли, что при шести любовниках трудно кого-то из них выбрать особенно дорогого, а что все они могут быть особенно дорогими, — такая мысль пока что не совсем укладывается в голове. И когда я одна, без них без всех, и их не вижу, и метафизической связи у меня в этот момент нет, вот тогда мне бывает неуютно, и чувствую я себя дурой. И сейчас тоже чувствовала себя дурой, в этот момент, видя в дверях Натэниела, который меня ждал.

Сейчас у него был рост пять футов шесть с половиной дюймов — прибавил полдюйма за последний месяц. В двадцать лет — весной будет двадцать один — плечи стали шире, как бывает обычно у мужчин в чуть более раннем возрасте. При входе в клуб сейчас чаще спрашивали документ у меня, а не у него, что меня раздражало, а ему было приятно. Но не из-за его роста я остановилась и уставилась на него.

Был вечер пятницы, бурлила вокруг людская толпа, а я даже забыла, что в городе появился кто-то, кто напугал и Жан-Клода, и Малькольма. Да, Жан-Клод сказал мне, что нам ничего не грозит, но все-таки не в моих привычках быть в толпе беспечной.

Натэниел был одет в кожаное пальто и шляпу ему под стать. Этот убор скрывал — и все же как-то подчеркивал заключенное в нем тело. Будто одновременно и делал незаметным, и привлекал внимание. Шляпу Натэниел добавил к своей зимней одежде, потому что без нее его несколько раз узнавали. Посетительницы «Запретного плода» кидались к своему любимому Брэндону — это его сценический псевдоним. Но когда мы закрыли волосы, такого уже не случалось.

Волосы эти он убрал в тугую косу, и они выглядели, будто прилично и стандартно подстриженные. Но это была иллюзия — они у него до щиколоток. Очень непрактично, но боже ты мой, как красиво!

Но не это «боже, как красиво!» заставило меня остановиться. Дело в том, что в этом новом пальто и шляпе, с убранными волосами, он выглядел как взрослый. Он на семь лет меня моложе, и когда он начал светиться на моем радаре, я даже почувствовала себя совратительницей малолетних. Очень я старалась не включить его в число своих бойфрендов, но не получилось. Сейчас я увидела его вдруг со стороны, и до меня дошло, что никто его не счел бы ребенком, кроме меня. Сейчас, здесь, как гламурный вариант сыщика Сэма Спейда, он выглядел не на двадцать, а прилично старше двадцати одного.

Кто-то на меня натолкнулся, и я вздрогнула — блин, до чего же беспечно! Я пошла дальше. На мне было мое черное кожаное пальто, но без шляпы — их я не ношу, если нет сильного мороза. А сейчас, всего где-то за месяц до Рождества, его еще не было. Такая у нас зима в Сент-Луисе: то мороз, то под пятьдесят[1] на следующий день.

Пальто у меня было расстегнуто, держалось только на застегнутом ремне. Так было холоднее, зато легче достать пистолет. Ходить зимой с оружием — много приходится решать подобных вопросов.

Он меня заметил раньше, чем я вошла в наружные двери. Улыбнулся он мне так, что все его лицо засветилось — так он обрадовался. Я бы и стала брюзжать по этому поводу, кабы не то, что мне приходилось всеми силами давить такую же улыбку. Один из других моих бойфрендов сказал как-то, что я терпеть не могу быть влюбленной, — и был прав. Всегда такой дурой себя чувствую, такой дурой, что это уже клинический случай, явная неполноценность. Ага, амурная. Это как умственно ограниченные.

Лицо под шляпой было слишком привлекательным, чтобы назвать его симпатичным. Нет, он был красив — в полном смысле этого слова. И каков бы у него ни был рост, какие бы он ни накачал мышцы, это уже не изменится. Но лицо его не было тонким, как у Жан-Клода или у Мики, слишком крепкая в нем была костная структура, слишком широкие скулы. Что-то было в этой красоте мужское — не могу прямо так указать, но никогда, глядя на него, не увидеть было в нем женственности — только мужественность. Это за последние месяцы он так изменился, и я просто не заметила перемену, или же он всегда такой был, а я настолько была предубеждена, что не увидела: у него куда более мужественное лицо, чем у Жан-Клода или Мики? А может быть я все еще приравниваю силу и взрослость к мужественности? Ну уж нет, только не я.

У него улыбка несколько поугасла:

— Что-нибудь случилось?

Я улыбнулась и обняла его.

— Просто задумалась, достаточно ли я уделяю тебе внимания.

Он обнял меня в ответ, но будто не от всей души, чуть отодвинул от себя, чтобы заглянуть в лицо.

— А почему ты об этом задумалась?

Наконец я себе позволила посмотреть ему в глаза. Сегодня он меня так отвлекает, что я избегала его взгляда, будто он — вампир, а я — туристка какая-нибудь. Глаза у него — истинный и настоящий цвет сирени. Но дело даже не в цвете: они огромные, красивые и придают его лицу ту законченность, от которой сердце замирает. Слишком красивый. Просто он слишком красивый.

• Предыдущая
• 6/104
• Следующая