Арлекин - Гамильтон Лорел Кей - Страница 4

• Предыдущая
• 4/104
• Следующая

С этими словами он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

А я села за стол и позвонила Жан-Клоду. Я не знала, что именно происходит, но чувствовала, что происходит что-то. Что-то крупное. И очень нехорошее.

Прежде всего я позвонила в стрип-клуб Жан-Клода «Запретный плод». Он снова вернул себе пост менеджера, когда у него оказалось достаточно вампиров, чтобы управлять другими его заведениями. Ну, естественно, сразу к телефону Жан-Клода я не получила. Кто-то из работников мне ответил и сказал, что Жан-Клод на сцене. Я сказала, что я перезвоню еще раз, и — да, это важно и срочно, и пусть он мне перезвонит как только, так сразу.

Повесив трубку, я уставилась на телефон. Чего это там вытворяет мой милый, пока я сижу в офисе за несколько миль от него? Я представила себе эти длинные черные волосы, это бледное изящество лица и как следует задумалась. Я ощущала его. Ощущала женщину у него в объятиях, которая к нему прижималась. Он держал ее лицо в ладонях, чтобы она не слишком увлеклась поцелуем, чтобы не разорвала собственные губы об острые кончики его клыков. Я ощущала ее страсть, заглядывала в ее мысли и видела, чего ей хочется — чтобы он овладел ею здесь и сейчас, на сцене, у всех на глазах — ей наплевать было на все, она его хотела.

И Жан-Клод питался этим желанием, этой жаждой. На сцену вышли полуобнаженные официанты и осторожно, но умело отделили ее от него, а она плакала, плакала о том, чего не получила. Она заплатила за поцелуй и получила его, но Жан-Клод всегда оставит тебя желать еще чего-нибудь. Мне ли не знать.

Его голос прозвучал прямо у меня в мозгу ветром соблазна:

— Ma petite, а ты что здесь делаешь?

— Слишком усердно думаю, — прошептала я пустому кабинету, но он услышал.

И улыбнулся не менее чем двумя сортами губной помады.

— Ты вошла мне в мысли, когда я питал ardeur, но в тебе он не проснулся. Ты хорошо натренировалась.

— Это да.

Как-то странно было произносить слова в пустом полумраке моего офиса, тем более что я слышала гудение и говор клуба вокруг Жан-Клода. Женщины дрались за очередь быть следующей, размахивая деньгами, чтобы привлечь его внимание.

— Я должен сейчас выбрать еще нескольких, а потом поговорим.

— Давай по телефону, я у себя в офисе, — сказала я.

Он рассмеялся, и звук отдался во мне эхом, мурашками пробежал по спине, заставил сжаться то, что внизу. Я отстранилась от него, закрыла метафизическую связь, чтобы меня не слишком засосало это состояние. А потом постаралась думать о другом, о чем-нибудь совсем другом. Если бы я разбиралась в бейсболе, я бы о нем и стала думать, но это не мой спорт. Жан-Клод сам на сцене не раздевается, но он питается сексуальной энергией публики. В ином веке его назвали бы инкубом, демоном, который питается похотью. Эта мысль чуть не вернула меня к нему, но я велела себе: «Думай о юридических вопросах, о законе». О чем-нибудь. В нашем веке ему достаточно было только повесить на видном месте предупреждение: «Внимание! Вампирские силы являются частью представления. Исключения не делаются. Входя в клуб, вы тем самым даете разрешение законно применять вампирские силы к себе и ко всем, кто вас сопровождает».

Новые законы, которые способствовали легализации вампиров, запретили не все, что вампиры могут делать. Нельзя подчинять себе разум один на один, а массовый гипноз — пожалуйста, поскольку подчинение не слишком глубокое и не полное. Один на один — это значит, что вампир может вызвать человека к своему ложу, заставить его к себе прийти. Массовый гипноз такой возможности не предоставляет — по крайней мере так гласит теория. Вампир не имеет права пить кровь, не получив сперва позволения донора. Не разрешается использовать вампирские силы, чтобы добиться секса. Кроме того, закон требует извещать людей там, где бизнесом занимаются вампиры, а во всем остальном он — закон — весьма туманен. Последнее «ни-ни» насчет запрета вампирских сил для секса только в прошлом году добавили. С точки зрения закона силы вампиров приравниваются к наркотику «изнасилования на свидании». Разница в том, что вампир, обвиненный в их использовании, приговаривается к смерти, а не к тюрьме, и без суда, так что насчет двойных стандартов Малькольм на сто процентов прав. По закону вампиры считаются гражданами, но у них нет тех прав, что есть у прочих граждан США. Конечно, большинство других граждан не сможет вырвать прутья железной решетки из стены и с помощью управления чужим разумом стереть человеку память. Держать вампиров в тюрьме было сочтено опасным после нескольких кровавых и очень грязных побегов.

Так и придумали мою работу ликвидатора вампиров. Нет, я не хочу сказать, что эта работа досталась мне первой — это не так. Первыми ликвидаторами были люди, убивавшие вампиров еще в те времена, когда вампиры были вне закона, и их можно было убивать на месте без всяких юридических проблем. Правительству пришлось отобрать мандаты у тех, кто так и не допер: перед тем, как кого-нибудь убивать, нужно обзавестись ордером. Одного из старомодных охотников на вампиров пришлось даже упрятать за решетку. И через пять лет после того он еще за решеткой оставался. После этого до остальных дошло.

Я еще застала конец старой школы, но почти все убитые вампиры у меня были прикрыты всеми нужными документами.

Я посмотрела на часы. Еще есть время заехать домой, переодеться для свидания, взять Натэниела и успеть в кино.

Телефон зазвонил, я вздрогнула. Нервы — надо же?

— Алло?

С вопросительной интонацией.

— Что случилось, ma petite?

Этот шелковый голос даже по телефону действовал как рука, гладящая кожу. На этот раз не сексуально, а успокаивающе. Он почувствовал, что я нервничаю — тогда, питая ardeur, он не заметил.

— Ко мне приходил Малькольм.

— Насчет клятвы кровью?

— И да, и нет.

— В чем да и в чем нет, ma petite?

Я ему передала слова Малькольма. Где-то в середине разговора он прервал нашу метафизическую связь, заглушил ее прочно и так туго, что я от него ничего не чувствовала. Мы могли смотреть одни и те же сны, но если закрывались достаточно плотно щитами, то могли и отключить друг друга. Правда, это требовало труда, и последнее время мы такое делали не часто. Молчание, когда я закончила говорить, было таким оглушительным, что я спросила:

— Ты здесь, Жан-Клод? Я даже дыхания твоего не слышу.

— Мне нет необходимости дышать, ma petite, как ты хорошо знаешь.

— Это просто пословица.

Он вздохнул, и у меня по коже пробежала дрожь — на этот раз он звучал очень сексуально. Он мог действовать на меня своей силой — и все равно закрываться, как дьявол. Я вот, когда так глухо закроюсь, отрезаю себя от своих способностей.

— Прекрати, не надо меня отвлекать голосом. О чем это Малькольм не может говорить без того, чтобы его убили?

— Тебе не понравится мой ответ, ma petite.

— Ты скажи, а решать я буду.

— Не могу. Я под той же клятвой, что и Малькольм, что и все вампиры, где бы они ни были.

— Все вампиры?

— Oui.

— Да кто мог бы — или что могло бы — вынудить вас всех к подобной клятве? — Я задумалась над своим вопросом и тут же нашла ответ. — Конечно, совет вампиров. Который правит всеми вами.

— Oui.

— И ты мне не станешь говорить ничего о том, что происходит?

— Я не могу, ma petite.

— Что ж, это чертовски досадно.

— Ты понятия не имеешь, как это досадно, ma petite.

— Я твой слуга-человек. Это не посвящает меня во все твои тайны?

— Да, но это не моя тайна.

— Что значит — не твоя.

— Это значит, ma petite, что я не могу обсуждать ее с тобой, если не получу специального разрешения.

— А как ты его получишь?

— Не дай бог, чтобы я когда-нибудь мог тебе ответить на этот вопрос.

— А это что значит?

— Это значит вот что: если я буду в состоянии с тобой об этом говорить открыто, значит, к нам обратились. А это будет очень нехорошо, если к нам обратится это.

• Предыдущая
• 4/104
• Следующая