Невидимый - Юнгстедт Мари - Страница 38

— Вам известно, был ли у нее бойфренд?

— Нет, но сейчас, когда вы спросили, я вдруг вспомнила, что встречала здесь в последнее время незнакомого мужчину. Я много гуляю с собакой и встречала его не раз.

— Да? И где же?

— Первый раз я видела его несколько недель назад. Однажды вечером я шла мимо ее дома, а он как раз выходил.

— Вы говорили с ним?

— Нет. Думаю, он меня даже не заметил.

— Вы можете его описать?

— Высокий, светлые волосы.

— Какого возраста?

— Довольно молодой. Что-то около тридцати. Потом я видела его еще пару раз — готова поклясться, что это тот же самый мужчина.

— А когда еще вы его видели?

— Через пару недель после того первого случая я снова увидела его. Он вышел из ее дома и направлялся к автобусной остановке. Похоже, торопился, потому что шел быстрым шагом. Мы встретились на дороге лицом к лицу, так что я успела хорошо его разглядеть. Он был очень элегантно одет. Точно не из тех, которые носят что попало.

— Вы сказали, ему около тридцати?

— Ну да, может, чуть меньше или чуть больше, трудно сказать.

Юхан почувствовал, как участился пульс. Вполне возможно, что эта женщина видела в лицо убийцу.

— Вы не знаете, была ли у него машина?

— Пару раз я замечала здесь машину, которой раньше никогда не видела. Довольно старый «сааб». Затрудняюсь сказать, какого года выпуска, но, похоже, ему никак не меньше десяти лет.

Юхан завершил интервью, и они вернулись к машине, чтобы ехать в управление на пресс-конференцию. Ему удалось переговорить с репортером национальной редакции, Робертом Викландером, который уже прибыл на место. Одна из программ собиралась организовать прямой эфир. На Готланде не оказалось автобуса с передвижным оборудованием, необходимым для прямого эфира, но он должен был прибыть с материка к девятичасовому выпуску. Это означало, что Юхан и Петер могут спокойно ехать в редакцию и монтировать репортажи для более поздних программ.

А затем они могли взять выходной. «Региональные новости» не выходят в праздничные дни. Предполагалось, что Роберт и его оператор будут отслеживать события вечером того же дня, а Юхан мог позволить себе немного расслабиться. Роберт уже работал на Готланде и хорошо ориентировался в ситуации. Он сказал, что позвонит Юхану на следующий день — и только если возникнет необходимость.

— Мама, помоги! Мне так тяжело. Мама, помоги мне!

В подушке черным-черно. Он рыдал, уткнувшись широко открытым ртом прямо в мягкую гору пуха. Он все повторял и повторял эти слова. Сопли текли из носа. Он так крепко сжимал веки, что во тьме перед глазами начинали раскачиваться уродливые фигуры. Под опущенными веками двигались прозрачные черви, змеи с огромными головами и извивающиеся чудовища. Он лежал на боку, подтянув к животу колени и крепко обняв подушку. Внутри твердым шаром застыла боль. Он раскачивался из стороны в сторону. Подушка насквозь пропиталась слезами и соплями.

Было четыре часа дня. Сестра, как всегда, возилась на конюшне, а родители придут только в шесть.

Сегодня все было просто ужасно. Они подстерегли его по дороге домой. В этот день он испытал радость. Такого с ним давно не случалось, он почти забыл это чувство. Легкое радостное покалывание в животе, луч надежды на то, что его невыносимое положение меняется к лучшему. Весь день его почти не изводили обидными комментариями, а на перемене с ним разговорился мальчик из другого класса. Они договорились, что назавтра принесут в школу свои хоккейные наклейки. Когда он, как обычно, выскочил из класса после последнего урока и выбежал на школьный двор, его мучители уже стояли там.

Они преградили ему путь. Он пытался убежать, но они оказались быстрее. Вцепились в него и потащили к лестнице рядом с физкультурным залом. За лестницей была пустовавшая каморка. Они затащили его внутрь. Его охватила паника. Твердые, сухие, неумолимые руки зажали ему рот. Он чувствовал соленые слезы, которые стекали по его лицу между их пальцами. Двое держали его за руки и зажимали рот, а двое других били его. Щипали, царапали и кусали. Они все больше расходились. Когда на нем начали расстегивать штаны, он подумал, что умрет. Сильные руки потянули его вниз, заставили встать на четвереньки.

Они стали стегать его пластмассовой скакалкой. Суровые, хлесткие удары. Били по очереди. Все хотели попробовать. Он закрыл глаза и старался думать о чем-нибудь другом. О солнце, о море, о мороженом. О рыбалке с дедушкой. А мучители продолжали лупить его, выкрикивая оскорбления. В голосе звенело презрение. Толстяк, жирная свинья, вонючка!

Ему не хватало воздуху. Ему так крепко зажали рот, что он не мог вдохнуть. Он попытался закричать, но голоса не было слышно. Этот крик застрял внутри на всю оставшуюся жизнь.

Он почувствовал, как что-то теплое стекает по ногам.

— Тьфу, какая гадость! — услышал он. — Он обоссался!

— Смываемся! — ответил другой голос.

Удары прекратились, руки, державшие его, разжались, и мучители убежали. Он упал на бетонный пол. Не помнил, сколько пролежал так. Наконец ему удалось встать. Собрать свои вещи и выбраться наружу. Дома он заперся в своей комнате. Плакал и кричал. Бился на кровати. Ягодицы болели и кровоточили. Они ни разу не ударили его по лицу. Видимо, не хотели, чтобы побои были видны. Но сильнее отчаяния был горький стыд. Какой же он урод, если над ним так издеваются! Он никогда никому не сможет рассказать об этом.

— Мама! — кричал он в подушку. — Ма-а-ма-а!

В глубине души он понимал, что, когда она вернется домой, он будет вести себя как обычно. К тому времени он тщательно смоет холодной водой следы слез. Выпьет пару стаканов воды, чтобы успокоиться. Как и тысячу раз до того, она ничего не заметит. Он ненавидел ее за это.

Для этой пресс-конференции пришлось отвести самое большое помещение, которое нашлось в здании полиции Висбю. В нем яблоку негде было упасть. Теперь и СМИ других Скандинавских стран заинтересовались загадочным серийным убийцей, которому удавалось так долго водить за нос шведскую полицию.

Руководство следствия призвало журналистов не предавать огласке имя последней потерпевшей. Родственникам пока не сообщили о случившемся. Полиция не сумела пока связаться с братом, который ходил под парусом в шхерах у западного побережья.

Об ингаляторе от астмы решено было пока не говорить ни слова.

Кнутас никогда еще не чувствовал себя настолько загнанным в угол. Он устал до полусмерти, расстроен из-за испорченного праздника, взбешен новым убийством. А еще больше тем, что они ни на шаг не приблизились к разгадке. Несколько раз он обращался за помощью к коллегам, чтобы ответить на вопросы журналистов. В первую очередь к Карин Якобсон, но и к Мартину Кильгорду, который в такой ситуации проявил выдержку и несгибаемость. Несмотря на фатальную беспомощность полиции, Кнутас вынужден был защищать честь мундира, говоря о той большой работе, которую проводит полиция по поиску убийцы. Слова звучали неубедительно, он сам это понимал. Тело мертвой Гуниллы Ульсон словно отпечаталось на сетчатке глаз, и эта картина преследовала его в течение всей пресс-конференции.

Собравшиеся репортеры сделали все возможное, чтобы опровергнуть аргументацию полиции и раскритиковать ту «огромную работу», которая была проделана. Иногда Кнутас невольно задавался вопросом: как журналисты выдерживают такую жизнь? Это постоянное критиканство, склонность к конфликтам и поиски негатива. Как они сами от себя не устают? О чем они разговаривают дома за ужином? О войне на Ближнем Востоке? О ситуации в Северной Ирландии? О единой валюте? О налоговой политике правительства?

Внезапно на него навалилась нечеловеческая усталость. Вопросы жужжали в воздухе, как разъяренные осы. Кнутас потерял нить разговора, выпил воды и усилием воли заставил себя продолжить.