Магия без правил - Кащеев Кирилл - Страница 8

• Предыдущая
• 8/48
• Следующая

– Но, согласитесь, вы рассказываете совершенно невозможные вещи, – смущенная ее напором, пролепетала графиня.

– Ай, невозможные, да не совсем! – неожиданно вмешался Богдан. – Как конь в козу превратился, я сам видел!

Вороной обиженно затряс головой.

– …И упырь был – паршивый пан, кровь пил!

Татьяна подумала, что ведь и она видела нечто необычайное. Затруднительно отнести к обыденным ситуацию, когда хрупкая на вид паненка, как пушинку, швыряет калачами кормленного паныча, а потом впивается клыками в горло его батюшке.

Но тут же и спохватилась:

– Принимать всерьез слова бродяги, который и грамоте-то не обучен?

Цыганенок обиженно надулся:

– А вот если не соврала гадалка, – он кивнул на черноволосую, – и батька мой взаправду не цыган, а пан инженер, так я его найду и при нем всему обучусь, не хуже всяких знатных панночек стану! А ты, панночка, за этого пришелепкуватого замуж пойдешь, – он ткнул в валяющегося на соломе Томашека, – будешь с него пьяного сапоги снимать!

– Панна Ирина, уймите вашего наглого цыгана! – ледяным тоном потребовала Татьяна. – Он, кажется, и вовсе изволил забыть, кто он и кто – я!

– Ай, панночка, ты сама-то знаешь, кто ты есть? Вот кто ее батька на самом деле? – он повернулся к панне Ирине и уставился на нее с требовательным азартом.

– Ну вообще-то у Таньки… то есть… гхм… у Татьяны Николаевны, – чуть насмешливо улыбнулась та, – отец очень крутой. Недвижимостью торгует.

– Сударыня! – теперь графиня чувствовала, что просто захлебывается от гнева. – Я благодарна вам за спасения от похитителей, но ваше оскорбительное поведение принуждает меня прекратить с вами всякое общение. Как смеете вы позорить славную память моего почтенного батюшки, утверждая, что он… – она задохнулась, не в силах продолжать, и, лишь справившись с собой, смогла с невыразимым презрением выдавить: – Что мой папа? – жалкий торговец? Быть может, вы еще скажете, что он даже не дворянин?

– Что-то я тебя не поняла? – панна Ирина взглянула на нее с ответным возмущением. – Тебе родители нужны или чтоб они обязательно графьями были?

Нет, беседовать с сей панной решительно невозможно!

– Вот как вы трактуете мои слова? Думаете, я выгоды ищу? Я люблю своих родителей! – с силой выкрикнула Татьяна. – Мне без них плохо! И я никому не позволю говорить про них всякие гадости, вроде того, что мой отец чем-то там… – она скривилась и процедила: – Торгует! – слезы набежали на глаза, она отвернулась и пристально уставилась на переступавшего в стойле вороного.

– Слушай, ты только не реви, – жалобно попросила панна Ирина.

– Я вовсе и не плачу, – сказала графиня и вразрез с собственными словами простонародно шмыгнула носом. – Это и есть тот самый конь, что в козу превратился? – желая сменить предмет разговора, спросила она. – Отличный жеребец. На Леонардо похож.

– На кого? – после долгого молчания переспросила панна Ирина.

– Батюшкин вороной, на всю губернию лучший. Его давно, еще до моего рождения цыгане свели, вот из этой самой конюшни, – она недобро покосилась на цыганенка. – Папа? его все вспоминал…

– А на этом вашем жеребце… – вновь после паузы спросила панна Ирина, – на нем какие-нибудь заклятья были?

Татьяна улыбнулась:

– Обычно такие вещи тщательно скрываются, но сейчас какое это имеет значение? Извольте, батюшкин пропавший вороной был под «кфицас адерех» – заклятье «скачок дороги». Его сам каменецкий ла?мед-во?вник клал. Один из тридцати шести великих тайных праведников, – пояснила она. – Тех, что берегут мир от погибели. Обычно они скрываются, представляются людьми самыми жалкими и никчемными, однако же батюшка откуда-то знал. Он много знал такого, что другим неведомо.

Теперь за спиной молчали долго. Очень долго.

– А зачем они жалкими прикидываются? – спросила панна Ирина.

– Это-то как раз понятно. Чтоб люди не пытались использовать их для мелких дел, с какими могут справиться и сами. Мощь тридцати шести хранителей велика, но не беспредельна, и если израсходовать ее на малое, против великой беды можно и не устоять.

– Слушай… – задумчиво протянула панна Ирина. – Ты случайно старикана такого, слегка придурковатого, не знаешь? У него еще вечно волосенки дыбом, одежда грязная, а из карманов то семечки, то ореховая скорлупа сыплется?

– Хаим Янкеля? – равнодушно переспросила графиня. – Так он сейчас на кухне.

– Ой-вэй! Панночка такая умница, что старому Хаим Янкелю даже стыдно говорить, что панночка сильно ошибается! Хаим Янкель курочек отдал, пани экономка Хаим Янкеля обманула – что ему дальше делать на кухне? Лучше Хаим Янкель на конюшне посидит, с умными молодыми людьми нужные разговоры поразговаривает!

Знакомая фигура в вечно заляпанном грязью лапсердаке появилась на пороге конюшни. Подволакивая ноги, старик с всклокоченными седыми волосами прошаркал к барышням.

Цыганенок Богдан поглядел на старика, и губы его исказились злой улыбкой:

– Ай, напрасно ты пришел сюда, старик! Или ты цыган не знаешь? Или не слыхал, что по таборным законам с предателями делают? – смуглая рука скользнула за голенище, блеснул нож.

– Не нервируйте себя, молодой человек! – старик небрежно отмахнулся и, перевернув вверх дном валяющуюся рядом корзину, уселся, сложив узловатые руки на коленях. – Неужели вы будете кидаться на старого человека с ножом, резать старому человеку глотку? Я не говорю о том, как это сильно некрасиво, но кому оно надо – столько крови?

– Мне, – легко, как тень, панночка Ирина скользнула к старику, и пальцы ее скрючились, наподобие птичьих когтей. – С тех пор как вы, дедушка, меня упырю скормили, мне все время хочется крови, – из-под верхней губы опять блеснули клыки! Глаза засветились безумным жадным светом, оскаленная паненка нависла над стариком, и графиня Татьяна оцепенела, понимая, что сейчас свершится нечто ужасающее!

– Хочется, не хочется, это, деточка, совершенно несерьезное отношение к вопросу, – старик невозмутимо глядел на надвигавшийся кошмар водянистыми подслеповатыми глазами. – Мне тоже хочется спокойно пить по утрам кофий с булочками! А мне говорят: иди, Хаим Янкель, и, как ты есть один из тридцати шести тайных праведников, сделай что-нибудь с этим миром, чтоб он не накрылся хотя бы до завтра. И я иду и делаю, хотя точно знаю, что завтра начнется все то же самое. И если старому ла?мед-во?внику говорят, что мало несчастному городу Каменцу турецких походов, и казацких походов, и польских жолнеров [5], и, тьфу на них, королевских налогов, так еще в город упырь залетел, то старый ла?мед-во?вник хорошо понимает: вот теперь-то город может и не выдержать. Что-то одно надо убирать – или упыря, или налоги. Так, согласитесь, упыря легче! Но что поделаешь, старый Хаим Янкель не может гоняться за упырем с осиновым колом. Во-первых, это был такой сильный упырь, что его уже не брал никакой осиновый кол, а во-вторых, какие могут быть гонки при моем артрите и больной пояснице? Зато старый Хаим Янкель может познакомить упыря с хорошей девочкой, только ай-яй-яй, такой склероз, забывает сказать, кто у девочки папа…

– При чем здесь мой отец? – отрывисто спросила панна Ирина. Жуткий отблеск в ее глазах погас, пальцы распрямились, она слушала старика если и без радости, то хотя бы со вниманием.

– А затем, дорогая моя, что вы от рождения ни одному упырю не по зубам, – старик вдруг отбросил свою обычную манеру речи – будто маску снял. Несмотря на всклокоченные волосы и старый лапсердак, теперь он никому не показался бы жалким. Теперь это был просто усталый человек, обремененный множеством важных и неотложных забот. – Унаследованная вами от отца кровь бога Симаргла – немного не то, что способен переварить упыриный желудок.

– Древний славянский бог Симаргл – ваш батюшка? – изумилась графиня.

– Оставьте, панночка-графинюшка, Ирочка не шибко жалует разговоры о своем непутевом батюшке, – отмахнулся старик.

• Предыдущая
• 8/48
• Следующая