Открытая дверь - Рэнкин Иэн - Страница 8
- Предыдущая
- 8/81
- Следующая
Чиб Кэллоуэй, напротив, мог позволить себе шикарную квартиру в Нью-Тауне, однако предпочитал жить в унылом особняке на западной окраине города всего в паре миль от того района, где он родился и вырос. По мнению Рэнсома, это могло свидетельствовать лишь о полном отсутствии у бандита какого-либо вкуса.
По той же самой причине детектив был уверен, что в галерее Чиб не задержится; искусство явно было выше его понимания. Вопрос, таким образом, заключался лишь в том, через какие двери бандит выйдет — через главные или через запасные — те, которые вели в парк Принсес-гарднз. Рэнсому нужно было срочно принимать какое-то решение, но он не торопился. Так ли уж это важно, подумал он. Встречи, которые назначал Чиб (те, о которых Рэнсом знал), не состоялись; никаких новых улик детектив не собрал и только зря потратил несколько часов собственной жизни. Это было досадно. Рэнсому недавно исполнилось тридцать два, он был предприимчив и честолюбив, и Чиб Кэллоуэй мог бы стать для него замечательным трофеем. Правда, лет пять назад бандит был еще более завидной добычей, однако в те времена Рэнсом был скромным детективом-констеблем и не мог ни планировать собственные долгосрочные оперативные мероприятия, ни даже предлагать такие мероприятия начальству. Сейчас положение было иным, к тому же от своих осведомителей Рэнсом получил ценную информацию, которая, казалось, гарантировала долгожданный успех.
А успех был весьма желателен. В одном из первых дел, в расследовании которого Рэнсом принял участие сразу после перевода в отдел уголовного розыска, Кэллоуэй фигурировал в качестве обвиняемого, однако в суде адвокат бандита не оставил от собранных следственной группой доказательств камня на камне. При разборе улик больше всего досталось, естественно, самому младшему члену следственной бригады. «Детектив-констебль Рэнсом?.. Вы уверены, что вас следует величать именно так?.. Дело в том, что я знавал констеблей, простых констеблей, не-детективов, которые были гораздо способнее и сообразительнее…» Это было давно, но Рэнсом до сих пор помнил белый парик и гладкое, самодовольное лицо адвоката, помнил, как Чиб Кэллоуэй, свободно развалившись на скамье подсудимых, насмешливо грозил пальцем медленно сползавшему со свидетельского возвышения молодому детективу. Впоследствии возглавлявший следственную группу инспектор пытался убедить Рэнсома, что происшедшее не имеет особенного значения, но не преуспел. Это имело значение. Во всяком случае, Рэнсом ничего не забыл и не простил.
И похоже, момент, которого он так долго ждал, наступил. Рэнсом ощущал это всем своим существом. Скоро, очень скоро все, что он знал и о чем подозревал, неизбежно приведет к одному: империя Чиба Кэллоуэя рухнет.
Конец мог получиться довольно кровавым; больше того, он мог наступить независимо от вмешательства самого Рэнсома, однако это не могло помешать детективу насладиться финалом.
И заодно — приписать себе все заслуги.
В вестибюле Чиб на пару минут задержался, но вслед за ним в галерею вошла только пожилая супружеская пара — австралийцы, судя по акценту и обветренной, сожженной солнцем коже. Все это время Кэллоуэй делал вид, будто тщательно изучает план выставки. Потом он слегка улыбнулся, словно был крайне доволен тем, как организована экспозиция, и, глубоко вдохнув воздух, прошел в зал.
В галерее было тихо. В просторных залах с высокими потолками отчетливо раздавались шепот, тихое шарканье ног по паркету и сдержанное покашливание немногочисленных посетителей. Вскоре Чиб нагнал экскурсию — уже знакомые ему австралийцы и несколько иностранного вида студентов переходили вслед за гидом от одной картины к другой. В том, что вся группа — иностранцы, Чиб не сомневался: их лица казались слишком загорелыми, да и одеты они были чересчур модно. Впрочем, вид у большинства был скучающий, и на развешанные по стенам полотна экскурсанты, поглядывали без особого интереса.
Охранников в залах почти не было. Слегка приподняв голову, Чиб бросил взгляд туда, где должны были находиться видеокамеры охранной системы, и действительно обнаружил их там, где рассчитывал. Никаких проводов, идущих к картинам, он не заметил, следовательно, тревожная сигнализация отсутствовала. Правда, Чибу показалось, что рамы некоторых (далеко не всех) картин привинчены к стенам мощными шурупами, однако это мало что меняло. Достаточно было вооружиться ножом или опасной бритвой, чтобы без проблем взять все, что нужно, к тому же картину без рамы было гораздо удобнее грузить в машину. Десяток смотрителей-пенсионеров в траченной молью форменной одежде тоже не представляли серьезной проблемы.
В одном из залов Чиб присел на обитый пестрой материей диванчик на гнутых ножках и сразу почувствовал, как сердце начало биться ровнее. Чтобы не привлекать к себе внимания, он сделал вид, будто залюбовался висящей на противоположной стене картиной — пейзажем с изображением гор, храмов, солнечных лучей. На переднем плане Чиб разглядел какие-то фигуры в развевающихся белых одеждах. Что все это может означать, он не имел ни малейшего представления, однако когда один из студентов — смуглый парень, похожий на испанца или португальца, — ненадолго загородил от него картину, Чиб послал ему мрачный взгляд. «Эй, парень, это моя картина, мой город и моя страна!..» — хотелось ему сказать, но студент уже рассматривал пояснительную табличку справа от картины и ничего не заметил.
Потом в зал вошел еще один человек. Это был мужчина немного старше студента и одетый куда лучше или, во всяком случае, дороже. Его черное шерстяное пальто было длиной почти до лодыжек, а на мысках дорогих, до блеска начищенных ботинок не видно было ни царапин, ни грязи. В руках мужчина держал сложенную газету и выглядел так, словно зашел в галерею просто для того, чтобы убить время, но Чибу вдруг показалось, что он уже где-то видел это лицо. От страха у него даже засосало под ложечкой — на мгновение Чиб решил, что это и есть «хвост», человек, который за ним следит, однако на бандита пришелец похож не был. Как, впрочем, и на легавого.
Где же он мог его видеть?..
Бросив на картину беглый взгляд, мужчина не задерживаясь пошел дальше. Он был уже почти у выхода, когда Чиб вспомнил…
Быстро поднявшись с дивана, он двинулся следом.
4
Майк Маккензи узнал гангстера практически сразу. Оставалось только надеяться, что стремительность, с которой он перешел в следующий зал, не будет выглядеть нарочитой, похожей на бегство. И кой черт принес его в Национальную галерею — в конце концов, выставленные здесь картины были не в его вкусе! В центр города Майк приехал, чтобы кое-что купить — в частности, несколько рубашек (ничего подходящего он так и не нашел). Зато он приобрел неплохой одеколон и заглянул на Тисл-стрит в ювелирную лавку Джозефа Боннара. Джоз специализировался на антикварных изделиях, а Майку хотелось присмотреть что-нибудь для Лауры. Кулон с опалом, который он видел на ней на аукционе, не слишком ему понравился, и он пытался представить себе, как она будет выглядеть, если наденет что-нибудь другое — необычное и оригинальное.
Что-то, что он преподнесет ей в качестве подарка.
Но хотя Джозеф Боннар был человеком многоопытным и с прекрасным вкусом (доказательством тому могли служить антикварные карманные часы, которые хранились у Майка дома), на сей раз ему не удалось подобрать ничего по-настоящему достойного — главным образом потому, что Майка вдруг взяло сомнение. Что, черт побери, он делает? Будет ли Лаура рада подарку и что она может подумать о его поступке? Да и вообще, неизвестно, нравятся ли ей аметисты, рубины и сапфиры.
«Заходите еще, мистер Маккензи, — сказал Боннар, открывая ему дверь. — А то вы нас совсем забыли».
В результате он остался без рубашек и без подарка. Выстрел пушки в час пополудни застал его на Принсес-стрит. Проголодаться по-настоящему Майк еще не успел, а до Национальной галереи было рукой подать, поэтому он решил зайти. Почему?.. Он и сам не мог бы ответить на этот вопрос, поскольку в голове у него все еще царил хаос. Майк помнил, что в галерее выставлено несколько неплохих картин — не признать этого он не мог, однако в целом экспозиция всегда казалась ему слишком помпезной и скучной. И все же что-то словно тянуло его туда. Казалось, сами картины зовут его, говоря: «Искусство тебе поможет. Поспеши же!»
- Предыдущая
- 8/81
- Следующая
