Пешка в большой игре - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 77
- Предыдущая
- 77/101
- Следующая
Единственный свидетель – зеброхвостая ящерица не сможет ни о чем рассказать, разве что вызовет удивление, попавшись на глаза человеку, знающему фауну Каракумов.
Джек по обыкновению напился в стельку, сегодня ему составил компанию дублер Чена.
– Ты правда живой? – спрашивал Джек и с усилием грозил пальцем. – Я ведь тебя предупредил! Признайся: предупредил?
– Я живой, – отвечал дублер, икая и с омерзением прислушиваясь к происходящему в глубине организма. – Ты предупредил. Но о чем – не знаю!
Разговор получался очень содержательным.
Два грузовика-вездехода уже были загружены: ранним утром группа должна тронуться в путь.
Только палатка импровизированного оружейного склада осталась неразобранной: Васильев приказал погрузить вооружение перед самым отправлением, командир десятки «альфовцев» полностью поддержал такое решение.
Они смотрели на гору оружия и боеприпасов и думали об одном и том же.
– А зачем ты ракетный пояс тащил?
Командир десятки указал на сдвоенные стальные баллоны с раструбами сопел внизу и торчащими вперед подлокотниками с рычагами управления.
Капитан пожал плечами.
– Затем же, что и все остальное.
В лагере царило приподнятое настроение: работа закончена! И хотя сути ее большинство участников экспедиции не понимали, радости это не убавляло. Горели костры. Сайд купил в Мукры двух баранов, и все с нетерпением ждали, когда он сочтет, что мясо достаточно прожарилось.
Не дожидаясь шашлыка, начали выпивать. Державшиеся ранее особняком «альфовцы» перемешались с сотрудниками одиннадцатого отдела. На свет появилась гитара...
Земной шар повернулся на пол-оборота, перенеся пустыню Мохаве на дневную сторону, а Каракумы – под крупные звезды и большую луну, сейчас не бледную, а багровую, сулящую сильный ветер и неприятные события.
Оцепление вокруг лагеря поредело, на постах оставалось всего восемь человек, замаскированных не менее тщательно, чем днем, и снабженных приемниками охранно-сторожевой системы, датчики которой были закопаны в песок по периметру лагеря в полусотне метров впереди линии часовых.
Сзади горели костры, товарищи жарили мясо, пили водку, пели песни.
Над песком музыка и слова разносятся далеко, часовые слышали их, и «альфовцы» улыбались: верный знак того, что Валька Косторезов дошел до кондиции.
Старший десятки поморщился. Песню сочинил в девяносто первом лейтенант Шатров, и в самой «Альфе» к ней относились по-разному.
Из пустыни к лагерю подползали разведчики Пахадыра. Их было четверо: в светлом пустынном камуфляже, с раскрашенными лицами. В зубах зажаты ножи, в руках гранаты, автоматы закреплены на спине. До них уже тоже доносились гитарные переборы и хриплый баритон Вальки Косторезова.
– Понимаешь, – сказал старший десятки, закусывая куском дымящегося мяса полстакана водки. – Они стали Юрку Шатрова прессовать за очернительство и чуть ли не враждебную пропаганду – чушь собачья, но уж патриотом подразделения его никак не назовешь! Давай еще примем...
Капитан Косторезов пел про ту, первую осаду «Белого дома», и Васильев вспомнил рассказ Якимова.
– Его все равно уволили, – меланхолично пояснил командир десятки. – Нашли предлог – и привет!
Моджахеды подобрались так близко, что отчетливо различали слова, хотя их не понимали и в смысл не вникали. Главное, противник на месте, ничего не подозревает и веселится перед смертью.
Основные силы отставали на километр и ждали сигнала. У лазутчиков имелась для этого маленькая японская рация.
Фархад и Салахутдин почти одновременно наползли на скрытую в песке сигнальную проволоку. Мигание неоновой лампочки на сторожевых приемниках известило часовых, что периметр охраны нарушен существом весом более сорока килограммов. Тут же включилась вторая лампочка, показывающая, что существ минимум два.
В кармане у Васильева раздался зуммер, вынув плоскую пластмассовую коробочку, он тоже увидел мигающие неонки и показал напарнику. Из крохотного динамика донесся хрипловатый голос:
– Я останусь, а вы вернитесь за бархан, свяжитесь с отрядом и передайте командиру, что все в порядке. Пусть выдвигаются и окружают лагерь.
Салахутдин говорил на фарси, прошедшие Афган понимают основные диалекты, по крайней мере улавливают смысл сказанного. Датчики охранно-сторожевой системы передали на приемники быстрый шепот, и Васильев изменился в лице.
– Тревога! Разобрать оружие, занять оборону, только тихо! Этих взять! Три тени ползли обратно, Салахутдин же решил продвинуться вперед,
чтобы можно было видеть противника. Он полз прямо на прапорщика Огнева из одиннадцатого отдела, но обнаружил его существование только в тот момент, когда сильные руки вцепились в горло. Хорошо, костяная рукоять кинжала торчала изо рта: далеко тянуться не пришлось, и отсверкивающий в лунном свете клинок привычно метнулся за темной, с пьянящим запахом кровью неверного. Но напиться не сумел: пронзил пустоту и вылетел из вмиг онемевшей кости. Зато удалось освободиться от удушающего захвата, и Салахутдин с рычанием бросился на врага.
Два жилистых тела катались по песку, нанося друг другу удары, моджахед зажал в кулаке гранату и действовал ею как кастетом. Огнев уклонялся, подставляя предплечье, и жалел, что у него нет ножа, что сразу не выстрелил, что вообще оказался здесь, под чужими звездами, вдалеке от московской квартиры и теплой ласковой жены. А тренированное тело действовало независимо от сознания, выполняя все, что необходимо. Наконец рука моджахеда попала в захват, с хрустом лопнул локтевой сустав, прапорщик подмял его под себя, уткнул лицом в песок и осмотрелся. Густая азиатская ночь была непроглядной, сквозь шум поднявшегося ветра не доносилось ни одного постороннего звука.
- Предыдущая
- 77/101
- Следующая
