Зверочеловекоморок - Конвицкий Тадеуш - Страница 22
- Предыдущая
- 22/49
- Следующая
— Прошу прощения, а какие у вас претензии к тексту? — с обидой вмешался толстый сценарист. — Вы его сами тысячу раз переделывали. Я просто не узнаю своей книги.
— Потому что это дурацкая байка для безмозглых детишек.
— Ну, знаете!
— А мне нужно… как бы вам сказать… чтобы глубина была, чтоб звучало по-современному. Я не могу снимать старомодную белиберду. В фильме должен ощущаться дух времени, атмосфера сегодняшнего дня. Все, прекращаю съемки. Надоело.
И, бешено сплевывая, повернулся, собираясь уйти, но сценарист схватил его за свитер:
— Пан Войтусь, ведь можно еще что-то придумать, что-то изменить, добавить. Вы сами говорили, что над фильмом работают вплоть до премьеры.
Бесшумно, словно призрак, появившийся Щетка взял меня за ухо:
— Пошли отсюда, Гжесь, это не для детей картинка.
И поволок меня в какой-то длинный коридор.
— Ничего не вышло, — мрачно сказал я. — Столько нервотрепки, и все зря.
— Спокойно, сынок. Будет он снимать. Мадам сама нашла эту книжку и пожелала сыграть добрую волшебницу, так что Лысый будет снимать как миленький!
— А я?
— А ты? Посмотрим. Экран покажет. Иди в кассу.
Какой-то мужчина, беспрерывно сыпавший шуточками, выдал мне шестьдесят злотых. На беду притащился Заяц, директор картины. Уставился в окно своими белыми глазами и уныло забубнил:
— Номер не пройдет. Мы не имеем права. У него нет опекунов.
— Ты, Заяц, — сказал Щетка таким голосом, что любой прохожий на темной улице, не пикнув, отдал бы ему пальто. — Катись со своими правилами знаешь куда? Я его опекун, усек?
В коридоре меня догнал Щербатый.
— Где тебя в случае чего искать?
— Вы думаете?..
— Ничего я не думаю. На всякий пожарный.
— Я временно живу у знакомых. У них есть телефон.
Я стал спускаться по лестнице, тупо глядя на фотографии актеров на стенах. Кто-то поднимался мне навстречу. Я слышал дробный перестук твердых каблучков. И вдруг на площадке между этажами чуть не столкнулся с той, в джинсах, имени которой мне не хочется называть. На этот раз она была не в джинсах, а в моднющем платье и плаще, кажется импортном. Вообще-то, я даже задел ее плечом, она отскочила как ужаленная и сказала: «Извиняюсь», хотя виноват был, скорее, я.
Я остановился и, сам не знаю почему, обернулся. И она задержалась на крохотную долю секунды и посмотрела на меня сквозь железные листья нарядной перегородки, а потом торопливо побежала наверх. Возможно, впрочем, мне только показалось, что посмотрела.
На улице опять шел снег — крупными хлопьями, точно в январе. Может, в другое время никто бы и внимания не обратил, но сегодня все удивлялись. Продавщицы в магазинах смотрели на снег через большие запыленные витрины, прохожие, задирая головы, провожали глазами низкие тучи, даже милиционер, который было засвистел вдогонку неправильно повернувшему автомобилю, махнул рукой и засмотрелся на пушистые белые клочья, как будто срываемые кем-то с гигантской прялки.
Наверно, и этот злющий режиссер, как все, ждет столкновения с астероидом.
Наш город в такую погоду выглядит не лучшим образом. Он совершенно серый, словно вытершийся от долгого употребления. Дома точно обгрызены морозами, дождями и ветрами. Заляпанные грязью машины разбрызгивают во все стороны месиво, скапливающееся в водостоках. Люди, отворачивающиеся от пронзительного весеннего ветра, тоже не ахти как привлекательны. И вообще жить не хочется. Если б не надежда, что скоро придет весна… Но придет ли она в этом году?
Возле нашего дома я столкнулся с Буйволом. Он с наслаждением шлепал по лужам в резиновых сапогах, каким-то чудом не лопавшихся на его икрах. Буйвол был на званом обеде и так наелся, что под конец куска больше не мог проглотить. Правда, помолчав минутку, он признался, что, пожалуй, дал маху: еще немного сладкого в него бы влезло. Опустив веки с желтыми ресницами, он бесконечно долго перечислял все, что съел у приятеля, который страдает отсутствием аппетита и родители которого очень по этому поводу переживают. Вкусятина!
— Зачем ты так обжираешься? — неприязненно спросил я.
— Как зачем? Я записался в спортивный клуб. Буду поднимать штангу.
Я понял, что это очередной предлог: теперь можно будет есть без зазрения совести.
— Значит, больше не ждешь комету?
— Э-э, — промычал Буйвол. — В газетах пишут, что это вранье. Она пролетит очень далеко от Земли.
— Если в газетах пишут, что вранье, это лучшее доказательство, что правда.
Буйвол непонимающе заморгал желтыми ресницами.
— Это они нарочно, чтобы не было паники. У редактора, который живет у нас на пятом этаже, ночи напролет горит свет. Уж он-то знает правду и не может спать.
— Э-э, да ты псих ненормальный. Недаром родители не разрешают мне с тобой водиться.
— Значит, расхотел умирать?
— Что я, глупый? Мы летом поедем на озера. Там грибов, ягод — тьма. Вот уж когда поем вволю. По мне лучше получать плохие отметки, чем забивать голову всякой чепухой.
— Хорошо тебе, — вздохнул я.
— Еще бы. Я и книг никаких не читаю, только по программе — прочитал и забыл. Такая жизнь мне нравится, здоровьем Бог не обидел, и вообще — вкусятина. А у тебя какие от жизни радости? Вызубрил наизусть целую энциклопедию — и что? Папаша мой говорит, вы лентяи, оттого вам и жить не хочется. Ну скажи, что твоя мать делает? Коврики какие-то иногда расписывает. А отца вообще выперли с работы.
— Отец не сработался со своим начальником — у них разные научные взгляды.
— Э-э, — снова противно заблеял Буйвол. — Вкалывать ему неохота. Если бы все только валялись на диване и философствовали, что бы стало с нашей Землей?
— Знаешь, Буйвол, ты страшный примитив.
— Может, я и примитив, зато мне хорошо. Я тебя могу уложить одной левой.
Ну что тут скажешь?! Таков уровень умственного развития у моих ровесников. Поэтому можете не удивляться, что я ничего не рассказываю о школе, об одноклассниках и их забавах. Кстати, Буйвол еще не худший. Он даже неплохо учится. Правда, похоже, только назло другим. Потому что в классе его недолюбливают. Он сплошь и рядом возвращается из школы испачканный грязью, в порванной рубашке и прилично помятый. Его мать бегает жаловаться, но ее, видно, тоже не любят, потому что возвращается она ни с чем. И, должно быть, именно это толкает вперед нелюбимое всеми семейство.
— А ты знаешь, что я, когда захочу, могу отправиться далеко-далеко? — спросил я и тут же об этом пожалел.
— Э-э, да ты целыми днями торчишь во дворе, я же вижу.
— Я знаю один секрет. Могу перемещаться в пространстве в любом направлении.
— Я раньше тоже так играл. Пока не надоело.
— Это не игра, Буйвол. Это самая взаправдашняя правда.
— Докажи.
Я показал ему билет, который пытался выпросить у меня Себастьян.
— Ну и что? — сказал Буйвол.
— Я его оттуда прихватил.
— Э-э, обыкновенный железнодорожный билет. Собираешь, что ли?
— Нет, Буйвол, честное слово, я, когда хочу, отправляюсь в одну такую долину с рекой и старинной усадьбой.
— А там живет девочка с белым зонтиком, бедная и несчастная, и плохой мальчик, который ее обижает, — докончил Буйвол, топчась в луже, затянутой радужной пленкой бензина или смазочного масла.
— Откуда ты знаешь? — удивился я.
— Читал, кажется, где-то, только не помню где.
— Ты небось думаешь, я впечатлительный застенчивый мальчик, живущий в вымышленном мире?
— А чего мне думать? Твои проблемы, — отрезал Буйвол. — Пошли спустим папаше шины.
— Думаешь, я тебе лапшу на уши вешаю? Погоди, еще докажу.
— Отстань. Я пока что не свихнулся. Даже завел с первого числа специальную картотеку, ну, знаешь, такие разграфленные карточки. Я люблю, когда все разложено по полочкам. Чего там только нет: самочувствие, работа, учеба, сон, игры и даже как сегодня сходил в туалет. И еще я сам себе ставлю отметки. Папаша меня научил. Жить надо на земле, а не в облаках.
Мне захотелось дать Буйволу пинка: из-за этого остолопа на меня накатила жуткая меланхолия. И вообще стало как-то не по себе, я даже засомневался, вправду ли ко мне приходит пес-изобретатель, — настолько идиотской, бессмысленной, достойной в лучшем случае маменькиного сынка показалась вся эта история.
- Предыдущая
- 22/49
- Следующая
