Золотая лихорадка - Корнилова Наталья Геннадьевна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/11
• Следующая

– А… почему он сам не позвонил-то?

– Долго объяснять. И не по телефону. Да и возможности особой не было.

– Вы, наверно, один из тех людей, которые поехали с Родионом Потаповичем на эти… на археологические раскопки?

В ответ послышался скептический смешок:

– Ну… если это так можно назвать – да, пожалуй. Больше я говорить не могу, потому что если я начну, то уж никогда не закончу. Лучше вот что: вылетайте ближайшим рейсом до Киева, нет, лучше до Одессы, а оттуда ходят автобусы до Николаева и с пересадкой до Нарецка. Конечно, можно и по железной дороге, но это, так сказать, очень медленно. А время, я так полагаю, не терпит.

– Но с кем я хоть говорю? – с некоторой растерянностью в голосе осведомилась я.

– Моя фамилия Кудрявцев. Николай Кудрявцев, я давний знакомый Родиона Шульгина, вашего начальника.

Ах, вот как, подумала я. Тот самый Коля Кудрявцев, о котором упоминал Родион. И жена его, Аня.

– Да, Родион Потапович упоминал мне о вас, – сдержанно произнесла я. – Вы, так сказать, его старый друг.

– Ну, не такой уж чтобы старый, но, верно, куда постарше вас. Мария, так вы приедете? Я понимаю, что ваша работа и ее специфика располагают к повышенной подозрительности, но тем не менее…

– Я приеду, – отозвалась я, – странно только, что Родион Потапович мне об этом не сказал сам. Что вы от меня скрываете?

Кудрявцев некоторое время помолчал. Потом он кашлянул и, понизив голос, произнес:

– Родион предвидел то, что случится, и предупреждал. Он говорил, что вы непременно зададите такой вопрос, не дожидаясь, пока прибудете сюда сами. Одним словом… у вас нет там параллельных аппаратов?

– Нет, есть просто другой номер в стенах того же дома. Валя, жена Родиона, разговаривает как раз по нему – у меня тут индикатор горит, так что она никак подслушать не может. Вы ведь, если не ошибаюсь, скрываете что-то именно от нее.

– Вы понятливы. Ладно, скажу. Одним словом, Родион Потапович погиб.

Что-то огромное, подобно нью-йоркской башне Всемирного торгового центра, обвалилось у меня в груди. Перед глазами плеснула дурнотная пелена. Не могу причислить себя к слабонервным истеричкам, способным два дня отпаивать себя валидолом и валерьянкой вследствие кончины любимого попугая. Но тут могу сказать – я чуть было не утратила контроль над собой и окружающей действительностью. Слишком просто и буднично были сказаны эти слова, слишком прост и незатейлив – и какая жуть в этой незатейливости! – был их смысл. Я пошевелила губами, которые показались какими-то чужими на моем лице, и, разглядывая в огромном, от пола до потолка, зеркале свое мутнеющее изображение, проговорила:

– То есть как – погиб? Вы же говорили… вы же говорили, Николай, что он просил меня приехать. Как же он мог просить, если с ним… если он…

– Простите меня, Мария. Я не думал, что это затронет вас до такой степени. Вы же просто сотрудник.

Я с трудом удержала себя в рамках приличия, проглотила застрявший в горле комок и, сцепив губы, слушала.

– То есть я знаю, что вы с Родионом Потаповичем давно работаете вместе. Словом, он пропал.

– Так пропал или погиб? – вырвалось у меня.

– Я считаю… – В трубке послышались странные хлюпающие звуки, потом забулькало, и я поняла, что Кудрявцев просто-напросто пьет что-то. И едва ли кефир. – Я считаю, что пессимист – это хорошо информированный оптимист. Именно к такой разновидности оптимистов я себя отношу и потому предпочитаю готовиться к худшему, чтобы не… не… В общем, вы меня поняли.

– То есть… – Я перевела дух, наряду с раздражением ощутив нечто вроде облегчения и затаившейся надежды. – То есть Родион погиб не наверняка, он просто исчез, а то, что вы мне сказали первоначально, – это не более чем ваши домыслы?

– Не домыслы, а гипотеза, – важно сказал Кудрявцев. Забулькало повторно.

Я проговорила:

– Николай, извините, не знаю, как уж там вас по батюшке…

– Петрович.

– Николай Петрович, я хотела бы знать, что произошло на самом деле, а не ваши, с позволения сказать, гипотезы выслушивать.

Сказано было довольно резко, но он не обиделся. Еще бы!.. Кудрявцев издал какой-то неопределенный звук, среднее между курлыканьем журавля и предсмертным кваканьем престарелой болотной жабы, только что раздавленной каблуком. Потом в трубке зашуршало, и возник ясный женский голос:

– Мария? Вы простите моего мужа, он вам тут, верно, наговорил. Вы не смотрите, что у него довольно странное произношение. Они тут второй день пьют. Мобильные утопили, пришлось ехать в Нарецк, чтобы позвонить вам. Я не знаю, какой у Коли с Родионом состоялся разговор, но вот только Родион куда-то исчез. Нет, я слышала, что Николай утверждал, будто он погиб. Не слушайте его. Он вообще нормальный человек, но, когда вырвется в эту археологическую партию, начисто с катушек срывается. В Киеве с ним никогда такого не бывает.

– Аня? – предположила я.

– Да, Аня. Приезжайте, Маша. Мы вас встретим. Или, если вам удобно, скажем адрес квартиры, в которой мы сейчас находимся. Кто-нибудь останется, чтобы вас дождаться. Потому что найти кого-либо на раскопках – дело совершенно нереальное.

– Значит, Родион пропал, – механически повторила я.

– Да, я очень волнуюсь, и все наши тут. В милицию заявлять бесполезно, все таки это Нарецк, а связываться с местным доном Корлеоне не хотелось бы. Родион сам за день до своего исчезновения говорил о том, что ваше присутствие было бы очень кстати. У него был озабоченный вид.

– Диктуйте адрес, – вздохнула я. – Приеду.

– Поторопитесь, Маша. Я не знаю, что тут будет дальше, но и уехать нельзя, и оставаться, честно говоря, боюсь. Приезжайте, по телефону нельзя, я на месте вам объясню. Диктую адрес…

Вот это номер! Мало того, что Родион уехал к совершенно неизвестным мне людям, так он еще, по всей видимости, уехал не просто так! Иначе не произошло бы того, о чем мне только что говорили по телефону. Он упоминал в разговоре с этими Кудрявцевыми меня… упоминал в таком контексте, что я могла бы пригодиться. Чудесно! Мой замечательный работодатель, по всей видимости, опять вписался в какую-то замечательную историю. Ни дня без проблемы, что называется. Как говорил один мой знакомый, высокообразованный человек с пятью классами средней школы и семью годами за кражу со взломом, «опять вписался хавалом в такой отвальный попадос, што чуть на ноль не умножили, епть».

А Кудрявцев – проникновенная личность. Это надо же, такое заявить с места в карьер: «Погиб, то есть не совсем погиб, то есть совсем-совсем не погиб, а это моя гипотеза, потому что пессимист – хорошо информированный оптимист» – и прочая, и прочая.

Вошла Валентина. В руках держала бутерброд. Она сама только что закончила разговор, но тем не менее спросила строго:

– Кто звонил?

– По работе, – не стала вдаваться в подробности я.

– Ты же отдыхаешь.

– Валя, ты вот что. – Я улыбнулась непередаваемо приторной ядовитой улыбкой. – Там, кажется, твой Тапик разорался. Иди качай.

Валентина неловко выронила бутерброд. Впрочем, последнему не удалось достичь пола. Вертевшийся у ног хозяйки пронырливый шарпей Счастливчик моментально проглотил добычу, в прямом смысле свалившуюся ему на голову.

Я из Москвы вылетела на следующий же день. До Одессы добралась удачно, чего нельзя было сказать о пути от Одессы до Николаева. Всю дорогу меня развлекал какой-то пожилой одессит самой характерной внешности, который, между прочим, утверждал, что лично знаком с Михал Михалычем, не Касьяновым, а Жванецким, и что родословная его, то бишь моего попутчика, восходит к дюку Ришелье. Принимая во внимание его выговор и длинный нос в сочетании с черными, в мелкий каракуль, волосами на приплюснутой голове, я могла скорее поверить, что его родословная восходит к Бене Крику с Молдаванки. Попутчик представился Семой Моисеенко (вроде украинская фамилия, а?) и, помимо всего прочего, усиленно травил еврейские анекдоты, стараясь завладеть моим вниманием.

• Предыдущая
• 4/11
• Следующая