Последний алхимик - Мэрфи Уоррен - Страница 14
- Предыдущая
- 14/45
- Следующая
— Я не хотел бы, Франциско, чтобы к этому делу было привлечено внимание общественности.
— Так точно, мистер Колдуэлл.
— Ты ничего не имеешь против убийства женщины?
— Я обожаю женщин, — сказал Франциско Браун и улыбнулся. — Я очень люблю женщин.
Гордым и неприступным “Рыцарям ислама” не понравилась идея устранения женщины. Или желтолицего. С белым все будет в порядке — с ним они разделаются в два счета. По мечети, устроенной в бывшем танцевальном зале в Бостоне, прокатился смех. Этот похожий на голубого белый парень предлагает солидный куш за то, чтобы вырубить трех человек. Случалось, гордые Рыцари пришивали людей только для того, чтобы проверить новую пушку. Однажды к ним заявился белый репортер, и они сказали ему, что Гитлеру следовало уничтожить всех евреев, а потом и остальных белых. Да, Гитлер был человек. Все эти эсэсовцы в форме и концентрационные лагеря...
Когда какие-то евреи расценили их заявление как злобное и антисемитское, газета ринулась в атаку на евреев. В конце концов, теперь черные были официально угнетаемым меньшинством. О евреях никто не говорит. Теперь проблемы у черных. И газета объявила Рыцарей ислама общественным движением прогрессивной направленности.
Похожий на голубого парень предложил им тысячу долларов наличными сразу и восемьдесят тысяч по выполнении работы. Они знали, как они поступят. Они возьмут эту тысячу, пришьют тех троих — включая желтого и бабу, потом получат свои восемьдесят тысяч, после чего уберут соглядатая, а может, и самого заказчика.
Правда, кое-кто из них считал, что его можно и оставить — уж больно хорошенький. Некоторых они оставляли себе, обычно женщин, и держали их под замком. Иногда они их продавали, иногда покупали. Ни с каким арабским или подлинным исламским движением они не имели ничего общего, хотя попытки установить контакты были. Когда их застукали за кражей коврика из мечети, на языке полиции это была кража со взломом. Сами же они назвали это попыткой глубже постигнуть смысл молитвы.
И снова местная газета подослала к ним корреспондента, который и на этот раз усмотрел в них юношескую цельность. Когда же из стенного шкафа раздался стук, он спросил, что это означает.
— Она хочет кушать. Люди говорят — мы обращаем кого-то в рабство. Нам ведь надо их кормить. Нам надо их одевать. Черт, собаку держать — и то лучше, — с характерным негритянским акцентом сказал ему взволнованный имам — идейный лидер шайки.
В качестве дружественного жеста корреспонденту была предложена женщина. И он вернулся к себе и сел писать статью о том, как группа молодых людей, не встретив ни в ком понимания, борется за свободное предпринимательство. Статья призывала к диалогу между Рыцарями и общественными лидерами. Об отчаянном стуке за стеной в ней не упоминалось. Как, впрочем, и о том, что у него на глазах был продан ковер, принадлежавший настоящей мечети ливанских суннитов. У него в руках была сенсация, и он не думал, что эти неприглядные подробности могут иметь какое-то отношение к его сенсационным материалам. Он писал о мужестве чернокожих молодых людей, у которых хватает сил противостоять угнетению и нападкам со стороны общины.
Франциско Браун понимал, кого он покупает. Он покупает дешевых убийц. Они, вероятнее всего, сперва потренировались на родственничках, потом на соседях, а уж потом вышли на большую дорогу. Браун понимал, что на любого судью, который отважился бы освободить этих ребят из-под стражи и вернуть в общину, ляжет ответственность за столько черных жизней, скольких нет на совести у Ку-Клукс-Клана за всю историю кровавых судов Линча рубежа столетия.
Франциско Брауну было на это наплевать. Он много раз видел подобную шушеру в трущобах — не только в Америке. Из них даже повстанцы не получались. Если бы Франциско Брауну пришлось поднять негритянскую революцию в Америке, он не стал бы прибегать к этим типам, он обратился бы к среднему классу чернокожих, к тем, кто борется за право построить собственный дом и отдать детей в школу. Вот кто настоящие бойцы. А эти — просто мусор. Но сейчас ему нужен мусор. И как можно больше.
— Я хочу, чтоб вы устроили резню, — сказал Франциско.
— Надо посмотреть на зелененькие, парень.
— Разумеется, — ответил Франциско.
Он заметил, как один бочком подобрался к нему. Тому, кто хочет иметь дело с такого рода публикой, надлежит знать, что для них тысяча долларов сразу значит гораздо больше, нежели целое царство — но потом. Не исключено, что они подумывали сейчас об ограблении, а может, и об изнасиловании. При взгляде на миловидные черты Франциско Брауна такие мысли многим приходили в голову.
Франциско ласково улыбнулся и точным, отработанным движением направил “Беретту” 25-го калибра в выпирающие штаны прижимающегося к нему парня, после чего немедля всадил туда пулю. С черного, как асфальт, лица на него осклабился ряд жемчужных зубов.
Хотя штаны парня сейчас же набухли от крови, лицо его еще не в полной мере отражало боль. Кто-кто, а Франциско знал, что нелепая ухмылка — это лишь самая первая реакция, означающая еще неверие в то, что произошло. Но Рыцари ислама поняли, что имеют дело не с социальным работником и не с репортером, и к вечеру они уже сидели по трем машинам.
В Нью-Джерси они сделали остановку на какой-то ферме, где в ожидании Франциско Брауна решили размяться, предавшись насилию и грабежу.
— Пошевеливайтесь, — сказал Франциско, появившись в дверях.
В Пенсильвании парни, сидевшие в трех машинах, пожаловались, что не развлекаются вот уже пятнадцать часов. Это были уже симптомы игры на попятную. Франциско попросил, чтобы кто-нибудь один составил список того, что им нужно. Они выбрали для этого своего предводителя-имама. Франциско учтиво выслушал все претензии, после чего двумя выстрелами выбил ему глаза. После этого три машины больше не останавливались до самого пригорода Мак-Киспорта, где у них был адрес, который дал мистер Колдуэлл.
Только здесь Франциско выложил на капот автоматы, мачете, пистолеты и несколько гранат. Сопливые Рыцари поверить не могли своему счастью. Они не только прикончат этого белого, они искрошат его в мелкие кусочки.
— Все заряжено, — сказал Франциско. — Вон в том доме, — он показал на загородный дом, в котором горел свет в гостиной и было видно, что за столом сидят три фигуры, — находятся трое безоружных людей. У меня же, напротив, есть пистолет. Прежде чем вы меня прикончите, я положу по крайней мере троих их вас. Кого именно — я вам не скажу. У вас есть выбор: или трое беззащитных людей, которые ничего вам не сделали, или я, для которого не будет большего удовольствия, чем раскрасить ваши черные шкуры красненьким. Выбирайте.
И он ласково улыбнулся. Рыцарям ислама понадобилось для принятия решения менее секунды. Издав клич интифады, они сгребли оружие и с воплями бросились к домику посреди небольшой долины.
Франциско Браун знал, что такого рода массовую атаку ничем нельзя остановить. Он это видел не раз. Какими бы плохими они ни были, Рыцари ислама, с учетом их численности, способны таким натиском нейтрализовать любую силу. Он был бы и сам не прочь поучаствовать, но мистер Колдуэлл особо подчеркнул, что он не должен марать себя преступлением. Как жаль. Да еще эта женщина. Женщины — его слабость. Эта ему бы очень понравилась. Она такая красивая. Его так и тянет к женщинам. Он с грустью повернулся и пошел к машине. Видеть, как вся радость достается этой шайке, выше его сил.
Он стал думать о том, что бывает тоска, которую нельзя избыть даже деньгами. Но он успокоил себя тем, что с мистером Колдуэллом у него всегда будет много женщин. Как сказал мистер Колдуэлл: “Настоящему богатству требуется настоящий клинок. Ты станешь моим мечом, Франциско Браун. И знай, что этому клинку не придется быть в ножнах”. И Франциско Браун понял, что он нашел того единственного человека, на которого ему хотелось бы работать, и преклонил колено перед своим господином.
С грустными мыслями Франциско сел в машину. Сейчас начнется стрельба. Он посмотрел на мотор. Должно быть, это он заглушает звуки выстрелов. Он опустил окно. Снова тишина. Он дал им “АК-47” — превосходное боевое оружие, может быть, даже самое лучшее. Ничего. Ни взрыва гранаты, ни свиста мачете. Франциско Браун вышел из машины и посмотрел с холма вниз. В дом вошел старик в струящихся одеждах. На дорожке у дома лежали черномазые — вся шайка. Не было ни крика, ни стона.
- Предыдущая
- 14/45
- Следующая
