Последний алхимик - Мэрфи Уоррен - Страница 1

• 1/45
• Следующая

Тела все еще были там, сохраняемые холодом и мраком моря, — как он и говорил. Они нашли их точно в том месте, на которое он указал: на глубине двести футов, у побережья Испании, в брюхе затонувшего испанского военного корабля. Медленно, словно во сне, продвигаясь на огромной глубине, водолаз обогнул открытый люк, и от волн, которые шли от его тяжелых свинцовых ног, колыхались штанины брюк, надетых на мертвецах. Ему сказали, что это солдаты испанского короля, заступившие на вечную вахту на дне моря. И добавили, что ему опасаться нечего. Он ответил, что мертвых он, само собой, не боится, а вот старый скафандр, который ему предстоит надеть, внушает куда более серьезные опасения. Если, отыскав место затопления, он попытается проникнуть внутрь корабля, то кислородный шланг может зацепиться за деревянную обшивку.

— Вам платят не за то, чтобы вы испытывали новейшее снаряжение, а чтобы вы нашли этот чертов корабль и кое-что оттуда достали, — объявил ему мистер Харрисон Колдуэлл, сидя за столом в обставленной со всем шиком конторе по подъему затонувших кораблей в Барселоне.

Будучи американцем, мистер Колдуэлл, как ни странно, говорил по-испански так, словно был рожден грандом. Водолаз — его звали Хесус Гомес — был об этом предупрежден заранее — не дай бог, еще начнет отпускать по-испански ворчливые реплики в адрес американского заказчика.

— Мистер Колдуэлл, сэр. Нет таких денег, в которые я был бы готов оценить свою жизнь, — ответил тогда Хесус Гомес.

И он на хорошем английском сформулировал свои доводы против использования допотопного кислородного шланга. Хесус был водолаз, и сын водолаза, и внук водолаза, человек, чьи предки ныряли за губками вообще без какого бы то ни было снаряжения и вследствие кессонной болезни остаток дней доживали калеками, скривившимися на один бок подобно затонувшим кораблям. Он хорошо понимал: чтобы до конца дней сохранить здоровье, погружаться нужно непременно в снаряжении. Если у него будет такое снаряжение, ему не придется больше нырять за губками, он сможет тогда работать на важных людей и доставать со дна моря то, что им потребуется. В его представлении “важные” люди были те, кто говорит по-английски. И поэтому ныряльщик Хесус Гомес с юных лет учил английский. Первым словом, которым он овладел, было слово “мистер”. Вторым словом было “сэр”.

— Мистер Колдуэлл, сэр. Если я погибну, какой мне толк от ваших денег? Нет таких денег, чтобы заплатить за мою жизнь, — твердо заявил Хесус Гомес.

— Есть, есть такие деньги, — возразил Харрисон Колдуэлл, стряхивая невидимую пылинку с безукоризненного темного костюма. — Давайте не будем тратить времени на этот бесконечный спор. Всякий товар имеет цену, это и дураку ясно. В настоящий момент, однако, речь не идет о вашей жизни. Речь идет всего лишь о риске для жизни.

— Так точно, сэр, — ответил Хесус Гомес. Он сидел неестественно прямо, и слова, хотя и сорвались с его губ, но не шли от сердца.

— Вы каждый раз рискуете жизнью, когда идете на погружение, так что можно считать, что мы с вами обсуждаем не риск как таковой, а его масштабы.

— Совершенно верно, мистер Колдуэлл.

— Сколько же вы хотели бы получить за большой риск?

— Могу я спросить, сэр, почему вы настаиваете на использовании допотопного кислородного шланга, подключенного к стальному шлему, и водолазного костюма? Кислородные шланги часто цепляются за обломки кораблей. Водолазные костюмы излишне тяжелы. Сами по себе обломки и без того достаточно опасны, что уж говорить о том, чтобы проникнуть внутрь, да еще будучи привязанным к ненадежному шлангу с воздухом.

— Мне необходимо иметь с вами контакт на всем протяжении погружения.

— Сэр, чем вам не нравится акваланг? А связь с вами мы можем поддерживать по телефону. Тогда я буду в безопасности. Вы получите то, что хотите, и мы оба останемся довольны.

— Моя цена — пятнадцать тысяч долларов за неделю работы, — сказал Харрисон Колдуэлл.

У него было узкое длинное лицо, благородный нос с горбинкой и темные глаза с имперским выражением, которое ясно указывало окружающим на их, по мнению Колдуэлла, место — место черни.

— Сэр, я сделаю это и за десять тысяч, только позвольте мне нырять в своем снаряжении.

— Тридцать тысяч. И снаряжение — мое.

— Сэр...

— Сорок.

— Пятьдесят, — прибавил Хесус Гомес и, получив немедленно согласие американца, отругал себя за то, что не запросил больше.

Но все же пятьдесят тысяч американских долларов за неделю — да это больше, чем его отец заработал за всю жизнь! Хотя Хесусу Гомесу было уже двадцать восемь лет, он, как мальчишка, хотел было поначалу утаить от отца подлинный размах удачной сделки — он опасался, что отец будет недоволен, что сын так дешево поставил свою жизнь.

— Хесус, — сказал отец, — пятьдесят тысяч американских долларов за неделю работы — это слишком много. Это слишком много.

— Никогда не может быть “слишком много”.

— Может, может. Боюсь, как бы это не был наш с тобой последний разговор.

— Мы еще увидимся, отец, и я буду богат. У нас будет новый дом, много хорошего вина — мы станем покупать вино в бутылках, а не разливное, — у тебя будут американские сигареты и французские сыры, которые ты когда-то пробовал, когда ездил р большой город. А у мамы будет кружево на мантилью.

— Слишком много за неделю работы, — твердил отец. Это был глубокий старик, который уже в сорок стал калекой, потому что всю жизнь нырял за губками, а доставать их с каждым разом становилось все труднее, поэтому нырять приходилось все дальше и глубже — и безо всякого снаряжения. Это был старик, который растратил здоровье, чтоб за всю жизнь заработать, в пересчете на американские деньги, не больше двенадцати тысяч.

Короче говоря, Хесус Гомес пошел на погружение, и вот, как и говорил мистер Колдуэлл, ему предстал затонувший корабль и мертвецы.

— Да, мистер Колдуэлл, — сказал Хесус Гомес в микрофон, предварительно щелкнув тумблером. — Я вижу тела, они лежат точно там, где вы указывали.

— Отлично, — сказал мистер Колдуэлл. — Они в штанах?

— Так точно, сэр.

— Значит, это передний люк. Двигайтесь к корме. Я подожду.

Хесус Гомес стал медленно продвигаться вдоль потемневшей от времени обшивки корабля, освещая себе путь специальным глубинным фонарем и стараясь не наступать всем весом на обшивку, дабы не провалиться внутрь корпуса. Его прожектор был единственным светлым пятном в зловещем мраке глубоководного безмолвия, и яркий луч выхватывал из темноты разлетающуюся во все стороны мелкую рыбешку. Обшивка корпуса была не повреждена, но за четыре столетия прогнила насквозь. Он наконец добрался до кормового люка, и тут его прожектор осветил груду белых черепов, которые были сложены в пирамиду подобно пушечным ядрам.

— Санта Мария, — обомлел Хесус Гомес.

— Ты на месте, — раздался в наушниках голос мистера Колдуэлла. — Теперь жди камеру.

Даже находясь на глубине двести футов, Хесус видел, как толщу воды рассекают мощные огни. Когда же они оказались от него на расстоянии вытянутой руки, глазам стало больно смотреть, такой яркий свет из них шел. Ему пришлось зажмуриться и взять камеру на ощупь. Он отвернул фонари от себя и тогда сумел разглядеть, что они укреплены на фотоаппарате, размеры которого были весьма впечатляющими — пожалуй, даже кинокамера была бы вдвое меньше.

— Оставь черепа на месте, — снова раздался голос мистера Колдуэлла, — а сам вместе с камерой спускайся с носовой стороны от черепов, медленно и очень осторожно. Ты будешь двигаться к центральной части.

— Я опасаюсь за кислород, сэр.

— У тебя еще двадцать минут времени, чтобы заработать свои пятьдесят тысяч. Ну, давай же. Не будем торговаться.

Хесус Гомес направил луч в глубь погруженного во мрак корпуса с разорванными шпангоутами — следствием крушения многовековой давности, приведшего к опрокидыванию судна, — и из его глотки, хоть и медленно и нехотя, но все же вырвались покорные слова “сэр” и “мистер”. Ни на минуту не забывая о своем кислородном шланге, он подтянул его к себе и свободным кольцом уложил рядом с собой, следя за тем, чтобы нигде не перегнуть. Если шланг, не дай бог, переломится, он это сразу почувствует — просто не сможет дышать.

• 1/45
• Следующая