Выбери любимый жанр

Приключения великих уравнений - Карцев Владимир Петрович - Страница 31


Изменить размер шрифта:

31

Новый столб был превосходен. Ток, струившийся по ожившим спиралькам, завиткам, легко превращал их в магниты, они притягивались одними концами, отталкивались другими, — словом, вели себя неотличимо от кусков магнитного железняка или намагниченного железа — единственных магнитов, известных в то время.

Коронный опыт — две спирали, взаимодействующие друг с другом как магниты. В опыте ничто не могло обладать, как тогда называли, «магнитной жидкостью», а магнитное взаимодействие было налицо и объяснялось только протекавшим по спиралькам током.

Больше того — и два проводника, по которым тек электрический ток, притягивались и отталкивались, как магниты.

Когда в 4 часа дня в понедельник Ампер поднимался на кафедру академии, он уже мог доказать всем, что его взгляды, высказанные неделю назад, были правильны.

Протоколист пишет, передавая слова Ампера: « Я… известил о новом факте притяжения и отталкивания двух электрических токов без участия какого-либо магнита, а также о факте, который я наблюдал со спиралеобразными проводниками. Я повторил опыты во время этого заседания».

Вечером Ампер засел за прерванное письмо к сыну:

« Наконец, вчера получил у Дюлона большой столб…

Опыты, проведенные мною (после этого) прошли с полным успехом, а сегодня в 4 часа я их повторил на заседании академии. Не было сделано никаких возражений: вот новая теория магнита, сводящая все явления к явлениям гальванизма. Это совершенно не похоже на то, что я представлял себе до сих пор…»

Работа Ампера над своей теорией на том не окончилась. Он проводил все новые и новые эксперименты, каждую неделю докладывая их результаты Академии. Он выступал и 2, и 9, и 16, и 30 октября, затем несколько раз в ноябре и декабре. Потом он издал множество трудов, посвященных своим работам по электромагнетизму, в которых сформулировал немало цепных мыслей.

* * *

Петербургский академик Франц Ульрих Теодор Эпинус едва не дошел до концепций электромагнитизма Ампера. Так, в своей речи «О сходстве электрической силы с магнитною», произнесенной в академии 7 сентября 1758 года, он прямо указывает, что «основные начала, порождающие магнитные явления, мало чем отличаются от начал, которыми следует объяснить те явления, которые относятся к телам, электрическим по природе». Тут же он указывает, что «электричество по разнообразию своих явлений должно быть гораздо богаче магнетизма» (эту «несимметричность» в уравнениях Максвелла можно легко заметить). Однако Эпинус работал еще до Гальвани, до Вольта, до открытия «гадьвани-вольтовского» электричества. Поэтому выводы Эпинуса, естественно, не могли быть столь же глубоки и обоснованны, как выводы Ампера и его последователей, творииших на 60 лет позже.

* * *

Однако оригинальность и смелость его электромагнитных серендипити падала с каждой неделей, с каждой новой статьей. Невозможно отделаться от мысли, да так это было и в действительности, что после двух недель 11–25 сентября в его представлении не было добавлено уже ничего существенного.

Период «реакции» кончился, и мозг Ампера постепенно возвращался к своему извечному состоянию — радостные недели творческого счастья прошли, и Ампер опять опустился в пучину своих телесных и душевных страданий. Уже через четыре года мучимый стенокардией Ампер писал: «Я никогда не был таким несчастливым, как теперь, так удрученным невзгодами и настолько перегруженным и удрученным работой. У меня нет ни в чем утешения, и, глядя без удовольствия на мой сад, где я проложил новые тропинки, я не представляю себе, что будет со мной!»

Так все вернулось на круги своя…

Эстафета, принятая Ампером, должна быть передана теперь достойному преемнику.

Он существовал, преемник. В нетерпении ожидая часа своего, он совершал открытия, проводил исследования, но все это было лишь подготовкой к выполнению главной жизненной задачи.

Он ждал сигнала о том, что час его наступил.

Он устал ждать, этот тридцатилетний великий труженик. Он устал ждать, Фарадей.

Самое великое открытие сэра Гемфри

Дворец за Темзой, в 10 милях от Лондона; к нему можно попасть на набитой битком электричке, идущей от вокзала Ватерлоо, или проще и приятнее — пароходиком по реке.

Сначала посетителю открывается панорама цветущих террас, подстриженных куполами кустов, живописных лужаек, фонтанов, затем — красных кирпичных стен, увитых вьюнком и жимолостью. Постепенно из зелени появляется сам дворец — средневековый замок с множеством башен, башенок, арок, вимпергов, эркеров, странным образом гармонично сочетающихся со вполне ными окнами. Дворец и его службы состоят из множества причудливо соединенных построек и флигелей.

Один из флигелей, увитый зеленью до крыши, — место паломничества. Здесь провел девять последних лет жизни гениальный Майкл Фарадей, великий физик, член Лондонского Королевского общества, академик Санкт-Петербургской, Флорентийской, Парижской и других славных академий.

Дворец Хэмптон-Корт построен в XVI веке кардиналом Волсеем и оставлен им для короля Генриха VIII; в XVII веке дворец был перестроен для Вильяма III известным архитектором Кристофером Реном (прославившимся строительством лондонского собора святого Павла, дружбой с Ньютоном и песенкой, которую про него распевают:

Как-то сэр Кристофер Рен
Пошел откушать кое с кем.
Но сказал: коль спросят скоро —
Я — на строительстве собора).

Еще позже, во времена долгого царствования королевы Виктории, флигели дворца были превращены в «дома благосклонности и благорасположения», где наиболее заслуженные люди Англии могли получить бесплатные квартиры (сейчас там в основном живут теле- и кинозвезды). Нельзя сказать, что щедрость была чрезмерной — королева дворец не любила, ей был больше по душе старый Виндзор, да и слава у Хэмптон-Корта была неважная — считалось, что по нему бродят привидения — две жены Генриха VIII и няня Эдуарда VI, умершие здесь когда-то насильственной смертью.

Для Фарадея, оклад которого ни в коей мере не был соизмерим с его заслугами (Фарадей подрабатывал, будучи «смотрителем маяков» и судебным экспертом по качеству промышленных товаров), предложение бесплатной квартиры было как нельзя более кстати, и он, скрепя сердце, принял его, хотя ранее отказался от предоставления ему королевой дворянского звания и предложенной в недостаточно корректной форме пенсии — 300 фунтов стерлингов в год.

Итак, кабинет Фарадея в Хэмптон-Корте.

Его кресло, придвинутое к окну, из окна видны аккуратно подстриженные зеленые клумбы, ручей. Пустынно и холодно. Апрельское солнце не отогрело еще кирпичных красных стен,

Низкие, несущиеся к океану облака, мелкий, возникающий время от времени дождь помогают преодолеть в воображении один век и представить себе Фарадея, живущего здесь, сидящего перед этим самым окном, в этом самом кресле, ступающего по этому же каменному с пробивающейся травой двору, спешащего от такого же вот скучного дождичка…

В последние, «хэмптонкортские», годы силы его слабели. Он не мог уже выполнять прежние работы и постепенно отказывался от всего того, что мешало ему делать главное — заниматься наукой. Сначала он отказывается от лекций.

«…Настало время уйти из-за потери памяти и усталости мозга. Причины:

1. Колебания и неопределенность в доказательствах, на которых лектор должен настаивать.

2. Неспособность извлечь из памяти ранее накопленные сокровища знаний.

3. Тускнеют и забываются прежние представления о своих правах, чувство собственного достоинства и самоуважения.

4. Сильная потребность поступать справедливо по отношению к другим и неспособность сделать это. Удалиться».

Со временем он отказался даже от писем друзьям:

«Снова и снова рву я свои письма, потому что пишу ерунду. Я не могу уже плавно писать и проводить линии.

31
Перейти на страницу:
Мир литературы