Меч мертвых - Семенова Мария Васильевна - Страница 53
- Предыдущая
- 53/95
- Следующая
Приметливые Кишенины домочадцы на него, понятно, косились, однако здоровались вежливо. Понравится государю, станет гриднем у князя – порадуешься небось, что когда-то хватило ума безвестного приласкать!
– И тебе, добрый молодец, поздорову, – ответил ему купеческий ватажник из тех, что утром ходили в кремль и стояли с Кишеней на княжеском суде. – Какое дело пытаешь, какую нужду терпишь? У нас нынче пиво и пироги: сделай милость, отведай…
Первое дело – взошедшего на порог согреть у огня и как следует накормить. Даже если на рожу он сущий разбойник и погодя, очень может быть, именно таковым себя и окажет. Кто от одного хлеба поел, те считай себя за родню, те перед Богами оружие друг на друга поднимать не моги!
Чужой человек прошёл за ватажником мимо привязанных у крылечка гладких дружинных коней, миновал темноватую влазню и оказался в самом гостином дому.
Дом этот был столь велик и обширен, что куда там даже просторной дружинной избе. Широкую кровлю поддерживали столбы с могучими развилинами наверху. Между ними теплились длинные очаги, а всю дальнюю часть хоромины занимали большущие бочки. Умный Кишеня хранил в этих бочках всё нажитое и все товары, всё, чем был богат. В Ладоге строились из соснового леса, редкое лето завершалось без пожара, малого хотя бы. Только ведь для того, с кем приключился этот малый пожар, – всё равно что город дотла! Ну и загорись такой дом, как у Кишени, – мыслимо ли спасти неподъёмные сундуки, вовремя всё повытащить из ларей? А бочка, она бочка и есть. Повалил быстренько набок да покатил себе вон.
Огромный гостиный дом с его дощатыми стенами укрывал хозяйское добро от дождя, но отнюдь не от зимнего холода. Несмотря на очаги, внутри было почти так же стыло, как и снаружи. Правда, кмети, сидевшие за длинным столом, холода уже и не замечали. Доброе пиво и жаркие, только что из печи, пироги славно грели животы, а с ними и душу. Купец Кишеня был мудр. Постепенно ожила и Крапива, начала даже шутки шутить. Заслонившее весь мир известие не то чтобы отступило, выпустило её. Слова Лабуты о батюшке, невозможные, не вмещавшиеся в сердце и разум, звучали перед нею по-прежнему. Но и другое сделалось очевидно. Это как рана, только что принятая и жестоко саднящая. К утру подсохнет, утром и будем пытаться что-нибудь сделать. Пока же – только терпеть…
Стол был обширный. Все Кишенины люди усаживались за него, когда возвращались домой из удачной поездки или, наоборот, просили у покровителя-Волоса прибыльного торга и счастья в дальнем пути. Ватажник отвёл пришлого человека за дальний конец стола и поставил перед ним угощение, и кмети поначалу не очень заметили чужака, севшего за столбом. А тот не спеша поводил одиноким глазом, оглядывая стропила в бликах очажного пламени, крепкий стол перед собой – чистый, уважительно выскобленный, – мису, ковш с пивом, душистые пироги с зайчатиной и капустой… Некоторым образом чувствовалось: всего этого он не видел уже очень, очень давно.
Ватажник сел напротив, на другую скамью, взял пирожок, налил себе пива и снова спросил:
– Так ты, добрый человек, по делу в Ладоге или без дела? Подмоги какой не надобно ли?..
Одноглазый наверняка был голоден. Но жевал неторопливо, степенно. Он ответил:
– Подмоги я не ищу, а без дела у вас в Ладоге одни Стрибожьи внуки летают…
– Да и тех того гляди в паруса дуть приставят, а то жёнки портов вымытых поразвесят: суши давай! – улыбнулся ватажник. – А ты, вижу, родом варяг?
Он успел оценить выговор незнакомца. Одноглазый посмотрел на него, раздумывая, потом ответил:
– Отец мой был из вагиров…
– Так ты у нас не иначе знакомых много найдёшь, – обрадовался ладожанин. – Из тех, что с князем пришли да и допрежь тут жили! Проводить тебя к кому, как поешь, или у нас остановишься?
Чужак помолчал ещё, потом проговорил:
– Ты мне объясни лучше, как боярина Сувора Несмеяныча двор сыскать. Или он в дружинной избе у кнеза живёт?
Вот тут Кишенин человек даже прочь от него отшатнулся. Ну надо же – весь город в сто уст только про Сувора с утра и толкует, а днём появляется неведомо кто и как раз боярина требует!.. Ватажник уставился на одноглазого так, словно впервые увидел… и наконец-то сопоставил кожаные личины из рассказа Лабуты с кожаной повязкой, скрывавшей половину лица пришлого человека! Всё сразу понял – и взлетел на ноги:
– Да ты… ты… Вор!!!
От этого крика разом взвились Крапива и кмети. Опрокинулся деревянный ковш, грохнули перевёрнутые скамьи, гадюками зашипели мечи, извлекаемые из ножен. Где вор, какой вор?..
Одноглазый остался сидеть. Не бросил ни ковшика с пивом, ни только что надкусанного, курившегося сдобным запахом пирожка. Лишь не спеша повернулся спиной к столбу, чтобы не схватили и не ударили сзади, и подобрал под себя ноги: сразу вскочить, если вправду замыслят напасть, и удержаться чтоб, если затеют вышибить скамью из-под сидящего…
– Он… кожаная, вишь… и батюшку твоего спрашивает, – сбивчиво объяснял Крапиве ватажник.
Боярская дочь к тому времени свежим пивом полакомилась от души, но не охмелела. Глотала, словно простую водичку. Такое часто бывает, когда тяжко потрясён человек: сколько ни пои – не пьянеет, порежь – боли не ощутит… От слов ватажника у неё опять вся краска сбежала со щёк. Рысью взъярённой прыгнула к чужаку и меч приготовила для расправы:
– Ты!.. Что над батюшкой моим учинили, тати полнощные?!.
Длинный клинок светился и подрагивал, изготовленный для стремительного косого удара. Вертанётся Крапива – и полетит с плеч безобразная одноглазая голова! Варяг, однако, не двинулся. И грозной девки, похоже, не очень-то убоялся. Он ответил:
– Если ты Сувору Несмеянычу дочерь, то я тебе не друг и не враг…
– А чего ради пытать взялся, где сыскать его?..
Он откусил пирожка, отхлебнул из липового ковшика. И невозмутимо отмолвил:
– А спросить хочу, сколько на небе звёзд.
Крапива – иначе не скажешь – взревела медведицей:
– Немедля сказывай! Убью!..
И вовсе наметилась бить, но бесстрашно вмешался хозяин – богатый гость Кишеня Пыск. Шагнул между ними и собой заслонил чужака, отводя от него девкин меч:
– Ты, государыня моя Крапива свет Суворовна, вольна казнить его или миловать, но, не прогневайся, не в дому у меня. Этот человек у моего огня согревался, под моим кровом с Божьей Ладони хлебушко брал. Убить хочешь его, поди сперва со двора. Или мою кровь сначала пролей…
Крапива аж зубами заскрипела… Однако опамятовалась, остыла. Опустила меч, со стуком вдвинула в ножны. И пошла прямо к двери, более не присаживаясь за стол. Даже не покосилась на оставшееся угощение. Кмети, переглянувшись между собою, подобрали с деревянного блюда по пирожку да и потянулись за нею. Они бы посидели у Кишени ещё, так ведь и посестру бросать не годится…
Когда дверь за ними закрылась, купец остался наедине с одноглазым и с молодым ватажником, приведшим беспокойного гостя. Хозяин и работник, конечно, не радовались случившейся ссоре и не благодарили судьбу, направившую к ним пришлеца. Однако Правда для Кишени Пыска была не пустой звук, и он вновь подошёл к варягу:
– Ты бы, добрый человек, поберёгся… Это Рюриковичи, и они уж дождутся, пока ты с моего двора на улицу выйдешь!
Тот молча кивнул – дескать, спасибо. Но кивнул довольно рассеянно, словно к нему весь сыр-бор не больно и относился. Дожевал румяный пирожок и спросил:
– А не скажешь, богатый гость, где мне всё-таки воеводу Сувора Щетину сыскать?..
Кишеня присел на скамью:
– Так ты вправду, что ли, не ведаешь, о чём весь город толкует? Или надо мною посмеяться решил?..
Гордая Крапива отказалась посылать в детинец за помощью.
– Пятеро нас! – устыдила она побратимов. – Нешто не скрутим?.. – И посулила: – Пускай только покажет личико светлое…
Они стояли в распахнутых воротах, держась по ту сторону границы двора, закрывая выход на улицу. Улицы в Ладоге были широкие, да и дворы не маленькие. Люди привыкли строиться широко – особенно же в последнее время, после вокняжения грозного Рюрика, когда, кроме самого князя, бояться стало вроде и некого. Вот и Кишенин двор был изрядно просторен, но оттуда, где стояли пятеро кметей, виден был почти весь. Оставались, конечно, какие-то щели для бегства, но Крапива и парни нутром знали – одноглазый ими не воспользуется. Не станет удирать по-воровски, через тын. Не тот человек.
- Предыдущая
- 53/95
- Следующая
