Меч мертвых - Семенова Мария Васильевна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/95
• Следующая

Он продолжал твердить об этих бусах всё время, пока Тойветту и двое датчан, сменяя друг друга, тащили его к охотничьему становищу. Рана, беспокоимая движением и толчками, дважды открывалась и начинала обильно кровоточить. Приходилось останавливаться и заново её унимать. Под конец Искра уже не говорил и даже не шептал, но губы беззвучно произносили всё те же слова.

– И дались ему эти бусы! – сказал Эгиль. – Ты-то хоть что-нибудь понимаешь?..

Харальд, у которого от усталости ум заходил за разум, ответил:

– А помнишь нашу серкландскую танцовщицу? Она носит такие.

Его даже осенило, что Искра в его нынешнем состоянии ни дать ни взять вспомнил несчастную Лейлу, терзаемую посреди двора жестоким Замятней. Сердолик и янтарь на тонком девичьем запястье… Харальд уже привык относиться к Искре как к застенчивому меньшому братишке. Он знал, что юный Твердятич ещё едва отваживался мечтать о ласковых девичьих устах, о нежном объятии рук, обо всём том, ради чего на самом деле живёт всякий мужчина. А вдруг танец заморской плясуньи и зрелище насилия над нею неожиданным образом его разбудили? Вдруг он по-мальчишески влюбился в несчастную девку и возмечтал, как спасёт и защитит её ото всех зол?..

В другое время Харальд гордился бы своей догадкой, ибо конунгу надлежит уметь многое, и особенно – заглядывать в души людей, объясняя и предугадывая поступки. Но Эгиль всё тяжелей отдувался, перетаскивая по сугробам сделанную из плаща волокушу, и Харальд в очередной раз сменил его. На плаще лежали мягкие еловые лапы, а сверху, по-прежнему вниз лицом – Искра. Он был закутан в тёплые одежды, но висок и щека, доступные взгляду, были совсем восковыми, и, наверное, из-за этого Искра казался жалким, худеньким и бесплотным. Харальд налёг грудью на связанные тетивы. Сын гардского ярла на деле был гораздо тяжелее, чем казался. Харальд упрямо склонился вперёд и потащил его так же быстро, как это получалось у Эгиля. У него тоже урчало в животе и по осунувшемуся лицу каплями бежал пот, но он не позволял себе замедлить шаг. Сыну конунга не годится ни в чём ни от кого отставать.

Тойветту, щенок Серебряной Лисы, в Новый Город с ними не пошёл.

– Ты можешь думать обо мне всё, что пожелаешь, – с некоторой даже надменностью заявил он Эгилю, предположившему, что парень просто не смеет показаться на глаза боярину Твердиславу. Повернулся и неутомимой волчьей рысью побежал в лес. Только ёлки махнули вслед усыпанными снегом ветвями…

До настоящей весны было ещё далеко, но в безветренные, вроде нынешнего, деньки румяный дед Солнышко уже улыбался спящей Земле и целовал её, пригревая, готовя к грядущему пробуждению. Даже иной раз высыхали деревянные горбыли мостовой, но, правду сказать, пока редко. Улицы новогородские пытались мостить непролазной осенью, и потому, стоило мёрзлой грязи чуть оттаять, как всё наспех положенное начинало тонуть.

Искра медленно хромал к неблизкому детинцу, опираясь на палку и останавливаясь передохнуть. Он одолел меньше половины дороги и уже понимал, что переоценил свои силы. За порог ступая, храбрился, мечтал на обратном пути завернуть ещё туда и туда, взглянуть, что новенького… Эх! Пока на лавке лежал, мог горы свернуть, а проковылял всего сотню шагов – и одолела дурнотная слабость, и забыл, как направо да налево смотреть, а всего мыслей – не закружилась бы окончательно голова, не смерклось бы в глазах, не упасть бы…

Искра начал выползать из дому всего седмицу назад, но на улицу до сего дня носу ещё не казал. Боялся слабости и безжалостного любопытства соседей: «Так в какое место, говоришь, уклюнула тебя стрела?.. А-а, стало быть, правду люди передают…»

– Он отличный воин и из хорошего рода, и я сожалею, что поначалу был с ним не особенно ласков, – рассказывал Харальд. – Жаль будет, если его сегодня убьют.

Ему, сыну великого конунга, пристало бы ехать в детинец верхом, но молодой датчанин шёл пеш и приноравливался к медленному шагу товарища. И не торопил его, хотя дело, по которому оба они шли сейчас на княжеский двор, вполне могло утвердить или развенчать Харальда как будущего правителя. Душа рвалась поскорей к нему приступить, но побратима, едва не отдавшего за тебя жизнь, бросать не годится. Правда вождя многолика, и это была ещё одна её сторона…

– Торгейр Волчий Коготь, конечно, виновен в том, что не уберёг моего воспитателя, – продолжал Харальд. Искра был совсем зелен лицом, и Харальд готов был, если потребуется, поддержать, подхватить. – Но если бы ты знал Хрольва Пять Ножей так хорошо, как знал его я, ты согласился бы, что не всякий изловчится всюду сопровождать его, если только он сам того не захочет! И потом, Хрольв ярл умер от ран, полученных в славном бою, и все согласны друг с другом, что его противник был великим воителем. Моя сестра Гуннхильд и славная Друмба последовали за ним, и это было великое дело, которое нескоро забудется. Они будут смотреть на сегодняшний хольмганг из пиршественного чертога Вальхаллы. Их души возрадуются на небесах, кто бы ни победил!..

Искра до некоторой степени разбирался в обычаях Северных Стран. Ему понадобилось усилие, чтобы отрешиться от мыслей о следующем шаге, но всё-таки он сказал:

– Твой воспитатель погиб вскоре после вашего отъезда из Роскильде, а теперь весна. Волчий Коготь одолел изрядный путь, да к тому же зимой. Для этого требуется немалое мужество…

– Он дал обет отомстить ярлу твоего конунга, которого считает виновным, – с гордостью подтвердил Харальд. – Торгейр произнёс священный обет, и Винг-Тор освятил его слово ударами Своего молота. Славна месть, за которой едут так далеко!

Торгейр Волчий Коготь с несколькими спутниками-датчанами объявились в Новом Городе на другой день после столь памятной для Искры охоты. Их кораблю не везло в плавании. Осенние бури Восточного моря, которое словене называли Варяжским, жестоко потрепали его, и четверых мореходов подхватила в широкие сети гостеприимная Ран. Ещё шестеро погибли в самом начале пути, в схватке с вендами, неожиданно налетевшими из-за песчаного островка.

– После этого боя люди Торгейра стали советоваться, – рассказал Искре Харальд. – Иным такая неудача на третий день путешествия показалась скверной приметой, и они встали за то, чтобы вернуться и подождать, пока Всеотец не станет благосклонней к их замыслу. Волчий Коготь ответил, что Всеотец, верно, дал им испытание, выбирая достойных. Двое на это сказали, что без него знают, как в таких случаях поступать. Торгейр не стал мешать им и даже дал лодку для плавания назад, потому что в опасном походе немного проку от спутников, которых насильно заставили следовать за вождём. И мало чести хёвдингу, если он бросает своих людей, даже таких, которые сами готовы от него отказаться. Вот так и получилось, что сюда, в Хольмгард, с ним пришло всего пять человек! Я только не думаю, чтобы те двое отважились вернуться в Роскильде и предстать перед моим отцом. Он ведь не похвалил бы их за то, что покинули Торгейра. Они теперь, наверное, скитаются без приюта и крова и горько сожалеют о своём малодушии!

Искра опёрся на правую ногу, всё ещё чужую, тощую и непослушную, и подумал, что люди каждый день принимают решения и делают выбор. Всего чаще это малые решения, от которых ничего не зависит. Колол дрова и одно полено поставил на колоду сначала, а другое потом. Иногда же человек ощущает, как колеблется вся его жизнь, оказавшаяся на распутье. Уж верно, те воины Торгейра хёвдинга понимали, что пролитого не поднимешь…

…Но бывает и так, что мелкие с виду дела, словно маленькие ключи, отпирают или запирают очень большие замки. Взять хоть тот разговор о звёздах возле ночного костра и несколько ничего не значащих слов о скорой перемене погоды, после которых они с Харальдом – а вернее, он, Искра, – надумали пуститься на охоту за оборотнем. Или высказанное вслух сомнение Эгиля, подвигнувшее Тойветту вывести их к самой разбойничьей «кладовой». Искра знал: Серебряный Лис винил в его увечье себя. Так винил, что сам себя отправил в изгнание. Ушёл одному ему ведомыми тропинками в самую лесную крепь, и что там с ним будет и появится ли ещё – лишь всевидящему Даждьбогу то ведомо… Эгиль тоже считал, что в чём-то виновен. Это он усомнился в охотничьем искусстве ижора, а после отправил сына ярла под стрелы вместо того, чтобы самому уводить погоню и, может быть, подставлять под раны свою широкую спину… Эгиль, по счастью, был старше и мудрее, чем Тойветту, и ненужных наказаний на себя не налагал.

• Предыдущая
• 38/95
• Следующая