Выдумщик (Сочинитель-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 2

• Предыдущая
• 2/98
• Следующая

Человек, доставленный в приемный покой, и впрямь, был очень плох — волосы и лицо в запекающейся крови, открытый рот щерился обломками зубов, обрывки футболки почти не скрывали множественных кровоподтеков на теле… Александр Евгеньевич сразу отметил входное пулевое отверстие на левой стороне груди и стал очень серьезным.

— Вы его привезли? — обратился Лукашов к двум мрачным мужикам в штатском. Тот, который был постарше, кивнул, ссутулив широченные плечи, и провел пятерней по жесткому ежику седеющих волос:

— Да… Мы из РУОПа… Вам должны были звонить…

— Раз должны — значит позвонят, — пожал плечами Лукашов. — Давайте пока карту на него заполним.

Раненный, и впрямь, был похож на южанина, поэтому, когда старший «руоповец» сказал, что его фамилия Иванов, Лукашов удивился — впрочем, виду не показал и начал отдавать деловитые распоряжения курсантам и санитару:

— Так, давайте его быстро на каталку и срезайте одежду осторожно… Ух, ты… Неплохо парня обработали…

— Он будет жить, доктор? — подвинулся к подполковнику «руоповец» помладше — худощавый, с копной черных кучерявых волос на голове.

Лукашов, занятый предварительным осмотром, вопрос проигнорировал. Александр Евгеньевич пальцами открыл веки «Иванову» и, убедившись в том, что зрачки разные, пробормотал себе под нос:

— Внутричерепная гематома…

Лукашов выпрямился и сказал курсантам:

— Так, ребятки, давайте-ка его быстренько в рентгенкабинет… Значит, делаем рентген грудной клетки — посмотрим, спаялись у него легкие или нет, потом рентген черепа, рентген левой голени и потом лапороцентез… Все ясно?

Курсанты толкнули каталку с неподвижным телом «Иванова» к выходу из приемного покоя, а Лукашов, не обращая внимания на «руоповцев», порывавшихся у него что-то спросить, подошел к аппарату внутренней телефонной связи и набрал номер ответственного дежурного:

— Алло, Василий Викторович, Лукашов докладывает… У нас клиент поступил, тяжелый, РУОП привез… Ах, звонили уже? Интересно… Предварительный диагноз; проникающее сквозное пулевое ранение левой половины грудной клетки в третьем-четвертом межреберье, ушиб головного мозга, закрытый перелом левой голени, ожоги второй-третъей степени — два-три процента, травматический шок, множественные ушибы. Это на первый взгляд… Состояние крайне тяжелое, вы подойдете?… Не знаю, какой-то Иванов… А кто звонил, если не секрет?… Ах, даже так!… Понятно…

Услышав от полковника Вараксина, что раненным, которого еще только втаскивали в приемный покой, уже интересовался начальник Академии генерал Шевченко, Лукашов несколько помрачнел… Стало быть, «Иванов» этот — из «блатных». Генерал-то ведь, скорее всего, тоже не по своей инициативе интересовался — видимо, и ему позвонили… А значит — будут дергать, и если этот парень помрет, то вони будет много…

Александр Евгеньевич положил трубку и повернулся к «руоповцам». Кучерявый шагнул к хирургу и спросил снова:

— Он выживет, доктор?

Лукашов неопределенно пожал плечами:

— Вы все сами слышали — состояние крайне тяжелое, какой-либо прогноз сейчас сделать сложно… Я не Господь Бог и даже не Ванга-прорицательница…

У старшего «руоповца» дернулась левая щека, он сглотнул с усилием и спросил тихо:

— Но хоть какая-то надежда есть?

Александр Евгеньевич вздохнул:

— Надежда всегда есть… Он что, из ваших?

Широкоплечий быстро взглянул на кучерявого и кивнул:

— Да, из наших… Он должен выжить, доктор, понимаете — должен…

Лукашов махнул рукой:

— Я все понимаю… Мы сделаем, что сможем… Мужики, вы бы шли домой… Водки выпейте… Помолитесь, если верите…

Кучерявый качнул головой:

— Мы тут подождем… Скажите, мы помочь чем-то можем?

— Можете, — кивнул хирург. — Если дергать нас не будете… Ну, и, хотелось бы, чтобы этого хлопца добивать в операционную не пришли… А то у нас тут, знаете ли, прецедент уже был…

— Не придут, — угрюмо сказал широкоплечий. — Работайте спокойно… Только, доктор, я очень вас прошу — когда что-то прояснится, вы пошлите кого-нибудь к нам… А мы тут посидим, подождем… Ладно?

— Договорились… Только это еще не скоро будет.

— Ничего, мы подождем, сколько нужно…

— Как знаете… — Лукашов кивнул руоповцам, ободряюще улыбнулся, а потом повернулся и быстрыми шагами вышел из приемного покоя.

Практически каждый рабочий день начинался для Аркадия Сергеевича Назарова одинаково — если его не дергали с утра в Управление на Литейный, то он добирался на своем, уже порядком одряхлевшем «Жигуленке» четвертой модели до Морского порта. Дело в том, что старший оперуполномоченный майор Назаров был сотрудником так называемого Водного отдела УФСК по Петербургу и области, а Морской порт, соответственно, являлся объектом оперативного обслуживания Аркадия Сергеевича[5]. А раз так, то само собой разумелось, что основное свое рабочее время майор Назаров и должен был проводить на «объекте».

Кабинет Аркадия Сергеевича находился в хорошо известном каждому работнику порта доме номер пять по Межевому каналу — там же, где располагалась Служба безопасности порта. Собственно говоря, у Назарова было несколько кабинетов в порту — для разных встреч и разговоров, однако «базовый офис», как он сам полушутя его называл, числился именно по Межевому, 5.

Приезжая с утра в порт, Аркадий Сергеевич, как правило, никогда не шел сразу к себе в кабинет, а с полчасика прогуливался по территории, покуривая и настраиваясь на предстоящий рабочий день.

К своему объекту оперативного обслуживания Назаров относился двойственно — он и любил, и ненавидел порт одновременно.

Если бы Аркадия Сергеевича попросили охарактеризовать порт как человека, он бы сказал, что этот человек бесконечно интересен и бесконечно порочен, а еще — к нему лучше никогда не поворачиваться спиной… А вообще-то, сам Назаров не стал бы ассоциировать порт с человеком — масштаб не тот. Аркадию Сергеевичу объект обслуживания представлялся скорее этаким государством в государстве — государством, отгороженным от рядового питерского обывателя плотной, хотя и невидимой подчас стеной… И было в этом «государстве» все, что положено — своя власть, свои законы и понятия, своя мораль, своя знать и свои смерды, своя экономика («черная» и «белая»), своя внутренняя и внешняя политика, а также силы для претворения обеих в жизнь… Даже воздух в порту был особенным, совсем не таким, как, скажем, в центре Петербурга или где-нибудь на Охте. Букет портовых запахов менялся каждый день, но две составляющие постоянно оставались неизменными — на Гутуевском острове всегда пахло морем и деньгами. Большими деньгами… Так было всегда. Человек, попавший в это «государство» со стороны, либо переделывался портом «под себя» и становился его частичкой, либо безжалостно пережевывался и выплевывался — и хорошо, если живым, потому что случались и другие исходы, которые констатировались замотанными дежурными следователями и сонными медиками как «несчастные случаи»…

Интересная закономерность: в годы великих потрясений и невзгод — и при царях-батюшках, и при генсеках, и при президентах — запах больших денег в порту резко усиливался… Не стали исключением и лихие девяностые годы…

Как-то раз, во время одной из своих утренних меланхолических прогулок, представился Аркадию Сергеевичу порт не «окном в Европу», а страшной «черной дырой», через которую высасывались на Запад, в чистую и сытую Европу, богатства России-Матушки, верившей с одинаковым сонным энтузиазмом и царям, и вождям всех времен и народов, и инженерам перестройки, а также добрым заокеанским друзьям. А самого себя Назаров увидел в роли некоего смотрителя при этой дыре — кем-то вроде «ооновского наблюдателя» в зоне межнационального конфликта — вроде, и полномочия какие-то есть, и уважение аборигенов, и даже их страх, а реально вмешиваться в процесс все равно нельзя и заткнуть «дыру» невозможно…

• Предыдущая
• 2/98
• Следующая