Дело о кровавой Мэри - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/9
- Следующая
Таких глаз я не видела никогда.
Журналистов поселили, конечно, на самой нижней палубе. Я поняла, что никогда в жизни не дотащу до каюты свою сумку. И вдруг ручки натянулись, их потащило вверх. Рядом стоял веселый белозубый мальчик в синей робе, из-под которой виднелась тельняшка.
— Разве можно изящным девушкам носить такие тяжести?
Матрос Сергей был смешливым и бесшабашным. Настоящий мореман круизного судна.
Поездка, по всему, обещала быть нескучной.
— Ты — Света, мне уже Петриченко сказал. Нас тут пятеро — журналистов.
Парень с радио, две девки из ежедневных газет, а я — Кира из «Питерского доктора». Медициной интересуешься? — Моя соседка по каюте была примерно моего возраста и выглядела очень доброжелательной.
— По необходимости, — пробормотала я.
— Если что — спрашивай. Я этой темой лет семь занимаюсь, уже сама почти как доктор. Хотя надоели они мне со своими примочками и реформами. Ладно, хоть на Валаам взяли, можно три дня оттянуться. Но баб набрали! Видела на пристани? Как будто все — на семинар по сестринскому делу.
— А ты сюда. — отдыхать? — Кира мне уже нравилась.
— Ты, что ли, работать? Кто ж здесь работает? Слышала песню: «И от любви качался теплоход»?…
Я фыркнула, вспомнив утреннего Скрипку, и полезла в сумку за свежей блузкой, так как по местному радио объявили об отплытии и о начале банкета по случаю открытия трех международных семинаров (пардон — симпозиумов).
Уже возле огромного П-образного стола Кирка, критически осмотрев меня, жарко зашептала на ухо:
— С тобой тягаться, конечно, трудно.
Поэтому учти: любого мужика выбирай, а вон того — пепельного блондина — не трожь! Это — мой онколог, я у него буду эксклюзивное интервью брать.
Чего ж не понять. Я вообще девочка с понятиями. Но на всякий случай проследила за взглядом Киры. Батюшки, это ж каким воображением надо обладать, чтобы на этом плешивом футбольном мяче разглядеть остатки пепельноволосости!
А рост! Да я с такими маломерками со времен ясельной группы не общалась. Так что спи спокойно, дорогая подружка. Бери свое эксклюзивное интервью.
Произносились речи. Кукушки хвалили петухов. Весь стол гордился достижениями городского здравоохранения в деле профилактики, лечения, реабилитации… Говорили в основном мужчины. Если их можно было так назвать. Бледные, обрюзгшие. Хилые потомки древних костоломов и травников…
В общем, глаз положить было не на кого.
А обещали хирургов с умными глазами…
Недалеко от главных чиновников комитета я вдруг заметила зеленоглазую даму, что прибыла на «Котлин» сразу за мной и стала ее разглядывать. Бесспорно, она была красавицей. Гладкие черные волосы над высоким лбом, белая кожа. Но главное — эти странные, пронзительные — цвета бутылки из-под советского пива — глаза. Я не могла издали определить ее возраст: она могла быть и моей ровесницей, и погодком Агеевой. Величественная осанка, чуть снисходительная усмешка. Ну — королева.
Народ у стола как-то перегруппировался, и она исчезла за чужими головами.
— Кира, кто эта дама? — я кивнула в сторону «шишек».
— Которая? Кира проследила за моим взглядом. — А-а, Мэри… Что, зацепила она тебя? Смотри, Светка, она ведь — лесбиянка. Берегись!
— Да кто она?
— Мэри-то? Профессор. Докторскую, между прочим, защитила раньше всех питерских баб-медичек. То есть самая молодая женщина-профессор. Коммерцией занимается. Крупный спонсор. Говорят, что за полтеплохода она деньги внесла. (Из-за этого чиновники из комитета по здравоохранению перед ней на цирлах.) Может, и мы с тобой на ее денежки катаемся. Бога-тая женщина… — Кирка, не договорив, бросилась к другому концу стола: видно, заметила своего пепельноволосого.
Я осмотрелась. Медсестер действительно было много. В лучших своих турецких платьях до пят с Апрашки, в немыслимых боа, громко говорящих, громко хлопающих любому тосту. Мне как-то быстро этот банкет надоел, и я вышла на палубу.
А вот на реке — хорошо. Ночь, хоть и белая, уже наступила. Город остался позади. С берега доносились запахи первой черемухи. Несмотря на плеск волн, соловьи были все равно слышны. Кое-где на берегу мелькали огоньки. Надо же — и здесь люди живут! Хорошо…
И все-таки, если бы я выбирала, где жить, жила бы в Шотландии. Да я вообще уверена, что в той жизни там и жила.
В замке из корнуэльского камня. Бродила среди вересковых лугов (говорят, на Валааме — такие же). Слушала вечерами птиц в зарослях рододендронов. Носила платье из зеленого органди на лиловом чехле (интересно, органди — это что-то вроде креп-жоржета или все-таки панбархат?). И была возлюбленной руководителя богатого и величественного клана. Он мне на волынке играл. А я ему гольфы в цвет основной клетки на юбке подбирала…
Я не заметила, как задремала на белом металлическом стуле у перил, а проснулась от громких голосов и от холода. Наверное, банкет закончился. Надо бы спуститься в музыкальный салон: там, как предупреждала всезнающая Кира, все и начиналось. Первая ночь освобожденных медиков на теплоходе — это вам не фунт изюма. И я, дрожа от ночной сырости (на горизонте уже проступал Орешек), направилась искать где-то внизу свою каюту.
— Замерзли? — грудной женский голос раздался за спиной так неожиданно, что я чуть не выронила ключ. — А вы зайдите на секунду в мою каюту, я вас грогом угощу. Грог, как известно всем, — лучшее средство отогреть душу и кровь в те ночи, когда дует норд-ост с Ладоги.
Как у нее в совершенно пустой каюте оказался горячий ром с водой — это мне и много дней спустя не давало покоя. Но грог был великолепный: я почувствовала, как что-то горячей волной действительно ударило и в душу, и в кровь.
— Давайте знакомиться: я — Мария Эдвардовна, — сказала зеленоглазая.
— В смысле — Эдуардовна?
— Ну, если вам так легче… А вообще-то — Эдвардовна.
— Странное отчество.
— Почему же? В Англии, например, за сто лет до Елизаветы Тюдор (сильная и властная, между прочим, была женщина) правил такой король — Эдвард IV.
— А-а, а вы, стало быть, — его дочь…
Я, кажется, начинала хмелеть. На банкете пила только сок, а тут от одного бокала горячего рома стала «уплывать».
Мэри внимательно смотрела на меня.
Я с удивлением поняла, что мне трудно выдержать ее взгляд. И я перевела свой — на ее странно-красивые серьги, переливающиеся зелеными (изумруды?) и бриллиантовыми искрами. Наверное, Эдвард подарил.
— Конечно — не дочь, — Мэри улыбнулась снисходительно. — Но — дальняя-дальняя родственница. Ветка моего рода началась от женщины-ирландки, родившей девочку вне брака от короля Эдварда.
С тех пор почти всем мужчинам нашего рода давали это имя.
— А, так вы — ирландка? — спросила я как о само собой разумеющемся.
— Вас это не удивляет? Ну да, вы же сами уверены, что когда-то жили в Шотландии.
Я почувствовала, что пропустила удар.
Поэтому схватилась за бокал, чтобы была возможность уйти из-под сверления ее зеленых глаз. Откуда она знает про мою Шотландию? Телепатия? Или я бредила на палубе? Или — говорила вслух?… Голова была тяжелой, а руки и ноги ослабли.
Теплоход качнуло, я дернулась, и вдруг, как в замедленном фильме, увидела осколки бокала, которые, крошась в моей руке, стали сыпаться на пол. Я тупо уставилась на свои пальцы, которые еще сохраняли форму пузатого бокала из хрупкого стекла: по мизинцу гранатовой змейкой вилась тоненькая струйка.
И я, и Мэри, как загипнотизированные, смотрели на мой палец. Мэри медленно шагнула навстречу, взяла мою руку, поднесла к лицу и втянула палец в рот.
При этом, не мигая, продолжала смотреть мне в глаза.
Я почувствовала ее горячий язык и снова дернулась.
— Не бойтесь, — Мэри опустила глаза. Ее дыхание участилось. — Сейчас кровь остановится.
Мне стало холодно, словно вся кровь вытекла из моего тела через этот маленький разрез на пальце. Я в последнем отчаянии выдернула-таки свою руку из Мэриной пасти. Та только грустно улыбнулась.
- Предыдущая
- 3/9
- Следующая
