Непристойное предложение - Гир Керстин - Страница 11

• Предыдущая
• 11/53
• Следующая

В четверть первого Петра уже снимала рабочий халат. Мы со Штефаном разрешили ей уходить пораньше, чтобы вовремя успеть забрать малышей из детского садика. Малышей звали Тимо и Нико, и они были похожи на маленьких хорьков. Впрочем, когда дело касается детей, то это выглядит довольно мило. Если малыши подхватывали насморк или садик по какой-то причине закрывали, Петра приводила детей с собой на работу. Тогда они почти все время сидели в офисе и смотрели мультики из серии «Боб-строитель». Поначалу я хотела и их пристроить к какой-нибудь работе в оранжерее (во мне, похоже, неистребима тяга к миссионерству): полоть траву, удобрять грядки – ну, короче, к тому, к чему ляжет душа. И дети-то были, в общем, не против. В этом плане, похоже, они пошли в папу.

Однако Петра не хотела, чтобы они пачкали свои ручонки.

– Не хватало еще, чтобы мои дети стали похожи на трубкозубок, – заявила она.

Конечно, просмотр видео про «Боба-строителя» был в этом плане куда более достойным времяпровождением.

– Господин главный са-а-адовник, – пропела Петра, просунув голову в кабинет Штефана. – Я за-а-акон-чила на сегодня. Пока-а!

– Пока-а – и большое спасибо, – пропел в ответ Штефан.

Я поморщилась, настолько неприятно было слышать это идиотское «пока-а».

– Тогда я пошла, – сказала Петра, обращаясь уже ко мне, и куда только делся ее певучий голосок. – Боже мой, посмотри на свои ногти. Черные как…

– …у-уголь, – нараспев добавила я и с деланной скорбью принялась рассматривать руки. – Ну и что же мне теперь делать с вами, мои грязные рученьки?

– Ты могла работать в перчатках, как делают все нормальные люди. – Петра шмыгнула на прощание носом. – Тогда пока, до среды.

Я махнула ей на прощание своей рабоче-крестьянской лапой.

– Большой привет детям и мужу.

С последним, впрочем, я не была знакома, но по-человечески мне почему-то было его жаль.

– Ох ты, черт! – Петра с кем-то крепко столкнулась в дверях.

Так как Петра не затруднила себя извинениями, можно было с большой уверенностью предположить, что это женщина.

– Вообще-то у нас сейчас обеденный перерыв, – весьма недружелюбно произнесла она в адрес оппонентки.

– Это тем не менее не дает вам права пихать меня в ребра сумочкой. Пусть это даже и подделка под Гуччи, – парировала входившая в магазин женщина.

Это была моя невестка Эвелин. Как всегда сверхэлегантна и слегка небрежна. У дверей магазина виднелся припаркованный «БМВ» – кабриолет серебристого цвета.

– Эта сумка совсем не от Гуччи! – прошипела Петра.

Эвелин протиснулась мимо нее в дверной проем.

– Я и говорю. Дешевая подделка. Как и ваша парфюмерия.

– Вот парфюмерия как раз настоящая! – гордо ответила Петра и закрыла за собой дверь.

– Только пахнет все равно какой-то дешевкой. – Эти слова Эвелин произнесла, обращаясь уже ко мне.

– Средство для дезинфекции, – ответила я. Эвелин продолжала наблюдать за Петрой через стекло витрины.

– И давно у вас работает эта кривоногая дура?

– Уже два месяца, – ответила я. – А что здесь ты делаешь? Хочешь прикупить себе домой каких-нибудь растений?

В пентхаусе Оливера и Эвелин имелась великолепная мансарда под самой крышей дома. Однако в этом огромном, по моим понятиям, помещении не было почти никакой растительности. Его украшали лишь статуэтка из тикового дерева и пальма в кадке, подаренные им мной на новоселье.

– Нет, – ответила Эвелин и грациозно облокотилась на витрину. – Ты же знаешь, что с растениями и домашними животными общего языка я не нахожу. Я хочу поговорить с тобой о деле.

– О каком деле?

– О деле на миллион евро, – небрежно произнесла Эвелин.

– Ах, об этом деле, – сказала я.

Об этом я и сама страсть как хотела поговорить. Если не считать одной досадной мелочи; я понятия не имела, в чем это дело заключается.

Эвелин провела рукой по прекрасно уложенным волосам.

– Оливер склоняется к выводу, что мы не должны этого делать. Но он не имеет права решать это в одиночку. Или ты другого мнения?

– Ха, миллион евро – очень большая сумма, – осмотрительно произнесла я. Ведь до этого момента я была в курсе дела. – Но Штефан тоже считает, что вопрос не подлежит обсуждению.

– А что думаешь ты?

– А… что? – делая вид, что задумалась, сказала я. Как же глупо, что я до сих пор пребываю в полной темноте.

– Оливия!

Я вздрогнула под пронизывающим взглядом Эвелин.

– Видишь ли, я не очень хорошо понимаю, что все это может означать. Что ты сама думаешь?

– Я считаю, что мы должны это сделать, – сказала Эвелин. – Мы никогда больше не сможем так легко получить такую сумму. За миллион евро и старуха согласится связать длинный… А теперь, когда я практически осталась без работы, мне бы такая сумма пригодилась.

– Но это же… аморально! – напыщенно произнесла я.

– Аморально? – повторила Эвелин. – Ну, это как посмотреть. Мы не собираемся творить ничего противозаконного.

– Нет? – переспросила я и почувствовала себя немного лучше.

– Конечно, нет. Или ты знаешь закон, запрещающий делать это?

– Ах ты! На эту тему я должна еще немного «пореюссировать»…

Теперь до Эвелин дошло. Она была совсем не глупой.

– Что?! Штефан так ничего тебе и не рассказал?

Я удрученно покачала головой.

– Трус несчастный! – прошипела Эвелин и огляделась. – Где он?

– В кабинете. Он нас не слышит.

– Ладно, тогда слушай меня: Фриц собирается дать каждому из своих сыновей по миллиону евро, если они поменяются женами на полгода.

– Что? – вырвалось у меня.

Сказанное Эвелин прозвучало наивно и сложно одновременно. Но это было совершеннейшим бредом.

– И как все это должно выглядеть?

– Очень просто: ты переедешь на шесть месяцев к Оливеру в нашу квартиру, а я на тот же срок поселюсь здесь, в вашей развалюхе со Штефаном. Вот и все.

– Да, но… для чего все это? Я хочу сказать, что Фрицу толку от всего этого?

– Положительные эмоции, – сказала Эвелин.

– Полный бред! Оливер и Штефан имеют право объявить старика недееспособным. Он сам не понимает, что говорит.

– Он лишь считает, что его сыновья женаты не на тех женщинах.

– И поэтому он решил, что, поменявшись, мы станем лучше подходить друг другу?

Брэд Питт для Дженнифер Энистон, Блуменколь для Блуменкёльхен – конечно!

Эвелин слегка поменяла позу.

– Определенно. Он же думает, что это мы во всем виноваты. И в том, что его сыновья не смогли сделать приличную карьеру, и в том, что у нас нет детей.

– Но это не моя вина, – пыталась протестовать я. – Кроме того, если я погубила карьеру одного из сыновей, то как я смогу повлиять на становление второго в положительном плане?

– Все это не имеет никакого значения! – Эвелин снова сморщилась, словно от приступа зубной боли. – Здесь речь идет всего лишь о, так сказать, стариковской субтильной игре во власть, в результате которой Фриц берется доказать, что его сыновья всегда станут делать то, что захочет их отец.

– За миллион евро, – презрительно добавила я.

– За один миллион евро, – подтвердила Эвелин. – Это для Фрица очень важно и, похоже, сулит прибыль. Вероятно, это какое-то пари.

– С кем же?

– Не знаю, – Эвелин снова элегантно поменяла позу. – Но если мы не подыграем, то он его проиграет. А нам это надо? Он же как-никак наш любимый свекор.

– Но если он проиграет, он же все равно сохранит свой миллион!

– Два миллиона. Каждый в конце концов получит по одному.

– Тем хуже! Если речь действительно идет о пари, то Фриц останется весьма доволен, далее если проиграет.

У Эвелин было другое мнение.

– О нет! У человека случится припадок бешенства, если человеческая молва начнет судачить о том, что он проиграл в споре своим детям!

– Да, но с ним случится такой же припадок, если на какой-нибудь распродаже цены поднимутся хоть на два цента. И я не рискну даже предположить, что будет, когда речь идет о двух миллионах.

• Предыдущая
• 11/53
• Следующая