Истоки. Книга вторая - Коновалов Григорий Иванович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/93
- Следующая
– Сам понимаю, Данила, что дело не в приказах.
– Главный приказ правильный, давно дала его революция: сокрушить врага. А так, что ж, были, есть и будут промашки. Выпала на нашу долю третья… Как переживем, Остап? Ты, того, прости, если когда что не так… Страдное время.
– И ты извиняй, Данила…
И они обнялись, щуплый Остап и грузный Данила.
VI
Чоборцов последним покинул дот, больше уже не закрывая дверей, обошел вокруг, задумчиво глядя на лысые выступы бетонного черепа. Холодов и инженер-майор следовали за ним.
– Любите вы подрывать, медом не корми. Ну что ж, рвите, только с музыкой. После войны все равно взыщется с вас.
Холодов увидел, как генерал дрожащими пальцами ласково гладил бетон, сгоняя капли росы с литых покатых плеч дота.
Над лесом с тяжким ревом плыли бомбардировщики. Зенитки пятнали небо белыми мазками. Самолеты летели туда, где за дымчатой зеленью лесов, за луговиной в огне и дыму задыхался древний городок с узкими улицами. Из черно-огненных вихрей отрешенно и вызывающе вставал отрочески стройный малиновый костел, подсвеченный снизу озером. Пожар взметнулся и в военном городке, отмежеванном от городских кварталов густыми разводьями задичавших садов. Косо вздыбленная полоса тьмы двигалась к реке, навстречу Холодову, в угрожающей немоте…
Штаб Волжской дивизии Холодов нашел в пригородном лесу. Светлая березовая роща приютила раненых. Сидели, лежали на шинелях, на траве, некоторые с оружием. Все противоестественно смешивалось тут: тошнотный запах лекарств – с молодыми запахами вызревающей лесной травы, вид крови – с медовым светом солнца у белых берез, с голубым холодком над поляной, стоны и придушенный лесным заслоном грохот боя – с пением птиц.
Холодов и начальник штаба дивизии майор Глинин подошли к большой палатке, меченной красным крестом.
Из палатки, пьяно качаясь, выскочил санитар с ведром. Он налетел на Холодова, вильнул в сторону, клеенка на ведре откинулась, обнажив скрюченные пальцы чьей-то крупной руки. Два санитара вынесли головой вперед Богданова.
Холодов взглянул на его окровавленное лицо с отвалившейся челюстью.
Бледный, постаревший на глазах Глинин покачал бритой головой.
Что-то сильно потянуло Холодова еще раз взглянуть на Богданова, которого он знал близко, уважал и ревновал к дивизии. Тело полковника с платком на лице уже положили под куст орешника, около груды пустых гильз.
«Может, умирают гораздо проще, чем принято думать и особенно говорить о смерти?» – с какой-то непривычной для него отвлеченностью подумал Холодов. И недозволительными показались стоны раненых бойцов, своя минутная слабость. И он внушал себе покончить с жалостью. На войне жалость – ложь, оскорбительная пошлость. Она затемняет закон и смысл этой войны. Беспощадность к врагу начинается с жестокости к самому себе.
В штабной палатке Холодов сел за столик, неторопливо передал Глинину приказ командарма о движении дивизии на юго-восток.
– Кто будет командовать? – спросил Глинин.
Внимательным взглядом прошелся Холодов по низкорослой плотной фигуре – от кривоватых ног до круглой, бритой головы майора. «Глинина всегда отличали исполнительность и требовательность… Но не мало ли этого сейчас?» – подумал он.
– Богданова заменить некем, – сказал Глинин. – И Симбирский полк остался без командира.
И хотя Холодов был гораздо моложе Глинина, он сказал с покровительственным оттенком:
– В приказе ясно сказано: если Богданов выйдет из строя, заменяете его вы. С дивизией пойдет сам Данила Матвеевич. Но… – предостерегающим жестом Холодов погасил улыбку радости и облегчения на лице Глинина, – но генерал-лейтенант не собирается никого подменять. Он будет руководить всей армией.
– Валентин Агафонович, мы с вами равны по званию… Возьмите дивизию, а? Я штабист.
Холодов встал, сжав обеими руками крышку стола.
«Действительно, а почему бы не я?» – Но тут же, словно одернув себя, мягким шагом подошел к Глинину.
– Спасибо, Николай Иванович. Вы уж мне лучше разрешите в Симбирский. Там прошли мое отрочество, юность.
…Под вечер у рубленного в папу дома лесника, около криницы, в тени ветел, Холодов собрал командиров подразделений полка. Зачитал им приказ о прорыве дивизии на юго-восток, показывая на карте пункты движения.
– Прикрывать отход дивизии приказано нашему полку. На подступах к переправе встанет первый батальон и попридержит неприятеля. – Холодов поднял голову, всматриваясь в лица сидевших под навесом ветвей офицеров. – Здесь командир первого батальона капитан Люкин?
Позади всех встал, покашливая, пожилой, худой лицом политрук, сбивчиво, сипловатым голосом сказал, что комбат Люкин убит осколком мины в грудь. И, конфузясь, добавил, что временно заменяет его он, политрук Лунь.
Только теперь, кажется, дошло до сознания Холодова, что больше половины этих почерневших от дыма и пыли, перевязанных на скорую руку командиров – новые люди. Одних кто-то назначил в бою, другие сами приняли на себя командование, заменив погибших.
Он подошел к Луню: невоенная фигура запасника, гимнастерка не по росту, сапоги с широкими голенищами, морщинистое лицо, седина на впалых висках. Спросил, как зовут, и не удивился, как будто другого и не ожидал ответа:
– Антон Михеич Лунь.
После совещания Холодов задержал Луня, расспросил, кто командует ротами и взводами в батальоне. Оказалось, что одной из рот командует сержант Крупнов. Лицо Холодова взялось смуглым румянцем.
– Антон Михеич, каков из себя этот сержант? – спросил Холодов.
Луня насторожила особая интонация Холодова.
– Рослый, белявый, смекалистый… Ужасно спокойный, а так чего-нибудь плохого не замечал за ним, товарищ майор.
– Антон Михеич, – совсем по-домашнему обратился Холодов к Луню. – Вся надежда на ваш батальон. Придержите, голубчик, немцев, пока дивизия не переправится.
Он обещал усилить батальон счетверенной зенитно-пулеметной установкой на машине и несколькими 45-миллиметровыми противотанковыми пушками.
Лунь, опустив голову, мял пальцами свой подбородок, нечеткий, почти срезанный. Брови на морщинистом лбу как-то женственно приподнялись. И Холодову казалось, что Луню было непривычно, трудно думать.
– Дали бы нам, товарищ майор, несколько бутылок с горючей жидкостью. Уж очень они… это самое, удобные, – несмело попросил Лунь.
«Да что же это, нет, что ли, энергичного человека?» – Холодов невольно проникался неприязнью к этому седому, несобранному политруку, очевидно не понимавшему всей серьезности дела.
– Учтите, политрук, приходится посылать вас, ну, прямо скажем, на очень рисковое дело, – сказал он с нажимом.
Простецкой и понимающей улыбкой, пожатием сутуловатых плеч, будничными словами – мол, задач легких на войне не бывает, дело свое сделаем – Лунь, очевидно, со свойственной ему тактичной недоговоренностью дал Холодову почувствовать, что он разумеет, о чем идет речь, скорее погибнет с батальоном, чем отступит.
Колыхнув ветку, Лунь ушел, мелькнула в кустах его сутуловатая спина.
Сосредоточение стрелковых полков в лесах началось под вечер. Пушки, наведенные на немецкие позиции, должны были с наступлением темноты произвести отвлекающий огневой налет. С той же целью – обмануть противника – по всем частям был дан шифровкой и открытым текстом приказ о движении на север, на самом же деле прорываться решили на юго-восток.
Полк, в котором Холодов был на положении временного командира, закреплялся на окраине небольшого поселка.
Холодову не терпелось поскорее попасть в батальон Луня, повидать Александра Крупнова. Нагибаясь под деревьями, задевая ветви закинутой за плечо винтовкой, смахивая паутинки с лица, Холодов обходил группки бойцов, приводивших в порядок оружие.
Отвлекаясь мыслями от предстоящего боя, он все настойчивее думал о Лене Крупновой. Знакомство с Леной открыло для Хоподова веселую легкость, естественную простоту жизни. Образ жизни Холодова отличался от образа жизни сверстников, молодых командиров-холостяков одинакового с ним воспитания и образования, разве некоторым своеобразием эгоизма, но эта жизнь была для Валентина особенным даром судьбы. И он не помышлял отказываться от этого дара. Потому-то и доказывал в свое время Вере Заплесковой, что как бы ни любил ее, жениться не может: обстановка не позволяет. И он держал себя настороже с женщинами, особенно с Верой.
- Предыдущая
- 8/93
- Следующая
