Истоки. Книга вторая - Коновалов Григорий Иванович - Страница 13
- Предыдущая
- 13/93
- Следующая
– Скоро и мы перевалим со щеки на щеку этого фон Флюгу. Затрясется и твоя моторизованная душа, немец!
…На этот раз неприятель изменил своему обычаю – не воевать ночью. Со всех сторон вспыхивали немецкие ракеты. Узнав от пленных, будто вместе с окруженной группой русских находится командующий армией, пустили автоматчиков прочесать лес. В траве и меж стволов деревьев трепетали язычки пламени, трассирующие пули прошивали мглу.
Одновременно в нескольких местах немцы подожгли поле пшеницы. За низкими полудужьями волнисто бегущего пламени дыбилось зарево над деревней Титочи, через которую решили прорываться окружавшие Чоборцова люди.
Артиллеристы, выкатив на руках пушку, открыли огонь по окраине. Под прикрытием единственного танка Т-34 пехотинцы, спотыкаясь на бороздах, бежали через горевшее поле. Трепетно метались над красноватыми волнами хлебов перепелки, падали, сложив подпаленные крылья.
Чоборцов шел вместе со всеми, ускоряя шаг. В одной руке он держал пистолет, в другой – гранату. Жаркий пот стекал по груди под расстегнутым кителем, карманы которого были оттянуты гранатами. Поправив фуражку чуть набок по давней кавалерийской привычке, он бежал расчетливо, чтобы не загорелось дыхание. Бежавший рядом адъютант подхватил его под руку, когда Чоборцов споткнулся на борозде.
Только за селом командарм сел в повозку. Пара коней несла его по ухабистой дороге.
Александр не терял из виду Холодова. У прясла под кленом горел немецкий бензовоз, красными стружками свертывались резные листья дерева. Из крайних домов застучали пулеметы. В проеме окна блеснули офицерские петлицы. Александр наотмашь кинул гранату. Вспыхнуло и тут же погасло окно, обрастая черными разводами дыма. У горящего крыльца металась на цепи белая собака.
Холодов рывком перескочил через жердяную изгородь, пригнувшись, побежал по огороду, вывертывая каблуками сапог картофельные кусты, но вдруг как-то неловко запнулся, выронил автомат и, покачиваясь, силясь сдвинуть запутавшиеся в повилике ноги, упал лицом в ботву. Взрыв мины черным всплеском отгородил его от Александра.
Трассирующие пули ткали над Холодовым разноцветную сеть. На голову падали срезанные пулями ветки ивы.
Когда подползли к нему Крупнов и Ясаков, Холодов вскочил, чуть не доставая головой яркой паутины огненных трасс. Но тут же упал.
Тащили Холодова вдоль ручья, через ольховник, волоком на плащ-палатке. Он прерывисто, тяжело всхрапывал, месил ночную тьму растопыренными пальцами. Санитар перевязал ему голову.
– Знать, беда не по вершинам деревьев ходит, а по головам людей, – сказал Ясаков.
На опушке леса возле нескольких грузовых машин суетились люди. Александр узнал среди них лейтенанта Тугова. Шоферы спускали бензин в канистры, ставили их в тарахтевший пикап.
– Товарищи, возьмите майора, – говорил Александр, держась за борт машины. Лейтенант оттер Александра плечом.
– Что вы, мать вашу… копаетесь? – закричал он на шоферов, округляя большие глаза. Приблизив к Александру возбужденное, с тонкими усами лицо, усмехнулся: – Ты майор? Ты же сержант, с перепугу повысил самого себя. Отойди от машины!
– Товарищ лейтенант, майор тяжело ранен. Возьмите.
Тугов склонился над лежащим на плащ-палатке Холодовым.
– Рад бы взять, товарищ майор, но у нас архивы, секретные документы… в целости и сохранности… Рванем по бездорожью. Вам санитарную…
– Что вы его агитируете? Он же без памяти, – сказал Александр.
– Брось мне указывать! – И Тугов властно крикнул шоферу: – В чем дело? Поджигайте! Не оставляйте врагу ни грамма горючего!
Шофер плеснул из канистры на грузовые машины, и сразу полыхнули костры.
– Нынче этих майоров без солдат много… – кричал Тугов из кузова покатившего пикапа, за которым, спотыкаясь, все ускорял шаг Александр. – Какого же ты… Садись!
Александр и Ясаков вырубили две слеги, перекрыли поперек ребровником, постелили шинель и положили Холодова.
Трудно разомкнув спаянные кровью ресницы, увидал Холодов прямо над собой горящие свечи, ослабленные далью. Кружась, красноватые свечи плыли то влево, то вправо. И он понял, что это звезды, те же, которые видел очень давно над Волгой, когда лежал на барже, лицом к небу. В сырой весенней ночи – журавлиная перекличка, звон колокола на пристани и голос тетки: «Валюшка, проснись, родненький, приехали». Теплые губы сняли холодок с его щеки, и он выпростал руки из рукавов шубейки, обняв шею тетки. Ах, как сладостно дорог Валентину тот детский, казалось навсегда забытый мир, заслоненный недоверчивыми глазами героического жестокого времени. Он зажмурился до рези, потом, моргая, глянул сквозь мокрые ресницы. Звезды плыли над лесным прогалом.
– Пить… – он не слышал своего голоса.
Кто-то остановил и заслонил звезды. Горячая струя обожгла гортань. Под ложечкой согрелось, прояснилось зрение, и Холодов разглядел в темноте большое лицо, мужественное и детское одновременно.
– Еще можно?
Со второго глотка его затошнило.
– Варсонофий, взяли, что ли.
– Братцы, спасибо… Дорогая моя, хорошая, дай простимся сейчас.
– Валентин Агафонович, бросьте калякать зряшное. Аж боязно, – сказал Ясаков.
В лесу шумел ветер, вершины деревьев, качаясь, сметали с неба звезды.
У самого уха тонко звенел комар. Опять чье-то лицо склонилось над ним. И только Холодов понял, что ни моря, ни Волги нет, а есть лес и рассветное небо, как снова тьма занавесила память. У самого затылка его упорно, с нерушимым ритмом долбили долотом лодку из толстого дерева. Дерево срослось корнями с его головой. Тупые болезненные удары удалялись, потом снова бухали в затылке.
Смутно доходивший до сознания гул орудий озадачивал: то ли это воспоминания о минувшем сражении, то ли бьют пушки поблизости. И Холодов смирился с тем, что грохотать они будут еще долго, даже когда не будет его.
Долбить стали где-то выше головы, все глуше и легче. Открыл глаза: краснобрюхий дятел стучал по сосне, кора шелушилась, сыпалась на грудь. Туча гасила над головой высвеченную солнцем синеву. Гроза шла над лесом.
X
Ознобленный предрассветным холодком, проснулся Александр под сосной. На скулу тягуче падала смолка с пораненного сучка. Зарей и волглой травой пахла земля. Тем ядовитее воняла горелая железная падаль. Несло с болота тухлым запахом стреляных гильз.
Спеленатые утренним паром, спали бойцы. Лишь Абзал Галимов стоял на часах, всматриваясь в даль поверх тумана своими беспокойными тигриными глазами. Расчесывая сапогами густо сплетенное разнотравье в росе, Александр прошел прогалом – недавно танки выворотили с корнем деревья. У опушки сшиблись низкими лбами два танка, встали на дыбки над песчаным горбом да так и сгорели с яростно перекошенными башнями. Порванные гусеницы мертвым выползнем свисали на выгоревшую землю.
На болоте за тростником-очеретом крупные тела танков смутно проступали из тумана. Он признал в этих павших в бою могучих машинах изделия своего завода. Кажется, не так уж давно варил для них броневую сталь. Ржавая жижа сочилась ручейками в осоку. Никакая сила не вытащит их из вонючей прорвы, не воскресит. Теперь бы рассечь хлестким огнем автогена, завалить в мартен. В крутом кипении родилась бы первозданно-молодая, готовая на любые поделки сталь…
Два раза пересчитывал он черневшие по лугу меченные крестами немецкие танки. Их было за сорок…
В бородатом кочарнике торчали из тины ноги: одна в сапоге, другая в носке. Обгорелый труп в черном мундире засасывало болото. На осоке белели листки записной книжки. И хотя дождь расклевал латинские буквы, Александр разобрал кое-что из дневника немецкого танкиста: «…опасна каждая минута перехода, опасен взгляд назад, опасны испуг и остановка… Добродетель есть воля к гибели и стрела тоски. К чему долгая жизнь? Какой воин хочет пощады?»
Стряхнув с руки липкий листок, Александр вышагнул на окаемок. Сторожко оглянулся на чудной трескучий выщелк: белый, будто клок сгустившегося тумана, аист, стоя на башне задохнувшегося в трясине танка, закинув голову, глотал лягушку. Александр не спугнул птицу.
- Предыдущая
- 13/93
- Следующая
