О гномах и сиротке Марысе - Конопницкая Мария - Страница 28
- Предыдущая
- 28/33
- Следующая
Перед ним была убогая каморка: один-единственный стул, печь, колченогий топчан и везде травы, травы…
Куда ни глянешь – под потолком, на стенах, на крепко убитом земляном полу, – в корзинах, в холстинках, пучками и целыми снопами лежали, висели, сушились травы.
Душистый аромат мяты, тимьяна, лаванды, ромашки, мелиссы и сотен других растений наполнял избушку. От этих крепких запахов можно было бы задохнуться, если бы не дыра под застрехой, прикрытая только крыльями совы, сквозь которые просвечивало голубое небо.
Возле печки за прялкой сидела старушка и пряла золотую пряжу, тихонько напевая старинные песни под жужжание золотого веретена. – Здравствуйте, бабушка! – сказал с порога Петрушка. Знахарка подняла голову, приставила руку к глазам и пристально посмотрела на пришельца. Наконец она узнала Петрушку – ведь это он принес ей однажды иголку для Вродебарина.
– Здравствуй, здравствуй! Ну, входи! Зачем пожаловал? Петрушка переступил порог, низко поклонился, поцеловал старушке морщинистую руку и сказал:
– За советом я! Вор у нас завелся, а поймать никак не можем. Просто беда!
Слушает старушка, седой головой качает. Нога перестала прялку крутить, золотое веретено наземь скользнуло, пальцы не сучат больше золотой нити, – задумалась старушка.
Наконец спросила:
– А что он крадет у вас?
– Зерно! – возмущенно ответил Петрушка. – Отборное зерно для посева крадет, мошенник!
– А вы жемчуга в зерно подсыпьте! – сказала старушка.
– Что? – крикнул Петрушка. – Жемчуга подсыпать? Он у нас зерно ворует, а ему еще жемчуг в придачу давай? Эх, бабушка, бабушка, никак, у тебя в голове помутилось от старости!
А старушка уже подняла веретено, прялку крутит и золотую нитку тянет.
– Жемчуга подсыпьте в зерно, – еще раз повторила она и тихим, дрожащим голосом запела старинную песню, словно и нет никого в избе.
– Бабушка! – воскликнул Петрушка. – Я к тебе, как к родной матери, за советом пришел. Не пошел ни к Дню, ни к Ночи, ни к Солнцу, ни к Месяцу, а к тебе пошел, бабушка. Думал, мудрая ты: много дней и ночей прожила на свете, много солнечных, лунных восходов-заходов видела – кому быть мудрее тебя! А ты меня как встречаешь? Какой совет даешь? Оставайся с богом! Видно, ошибся я.
Проговорив это с обидой и горечью, Петрушка направился к двери, а старушка, перестав петь, крикнула ему вдогонку:
– Жемчуга, жемчуга в зерно подсыпьте!
– Как бы не так! – проворчал Петрушка и пустился в обратный путь, жалея о потерянном времени.
Он ушел уже далеко, но голос звучал все громче, настигая его, расходясь волнами и наполняя воздух:
– Жемчуга… жемчуга подсыпьте!… Жемчуга!…
Поразился Петрушка. «Неспроста это, – думает. – Значит, правду она сказала».
– Гм! А может, так и надо! – пробормотал он, останавливаясь, и стал соображать, как это сделать. – Будь что будет! – проговорил он вслух. – Авось не повесят!
И, окрыленный надеждой, наш отважный любитель приключений поспешил домой.
– Ваше величество, – сказал он, явившись к королю. – Сколько жемчужин можете вы мне доверить на сегодняшнюю ночь?
– Кому доверяют одну, тому доверяют все, – ответил король. – Твоя преданность мне дороже жемчуга!
– Спасибо на добром слове, ваше величество. Дайте мне пригоршню жемчужин, и, если мне суждено поймать вора, я поймаю его сегодня ночью.
– Иди и бери, сколько нужно, – сказал король и, кликнув казначея, велел выдать Петрушке горсть жемчуга.
Тронутый, Петрушка молча обнял колени короля, весело вскочил и побежал за жемчугом.
Спустились сумерки.
Гномы столпились у своей подземной житницы – посмотреть, что он будет делать. А Петрушка подошел и бросил жемчуг в зерно.
– Не подведи, бабушка! На мудрость твою полагаюсь! – сказал он. – И, обернувшись к товарищам, прибавил: – Не нужно сегодня ни сторожей, ни печатей! Хватай, Запирай, отправляйтесь-ка спать, друзья! Я один здесь останусь.
Улегся на пригорке и положил голову на камень, провожая уходящих сонными глазами.
С востока повеял легкий ветерок, зашелестела трава. Казалось, что-то шуршало и шептало в воздухе.
Но уставший с дороги Петрушка не обращал внимания на этот шепот. Он заснул как убитый и проснулся только на рассвете. Открыл глаза и видит: прямо у его ног – жемчужная дорожка, и ведет она из ямы к полю Петра.
Закричал Петрушка и бросился бежать по этому следу, а гномы – за ним. Добежит до одной жемчужины, остановится и дальше бежит. Через каждые сто – двести шагов жемчужина попадается. Словно кто второпях захватил с собой все, а потом по дороге выбрасывал ненужное. «Ох, и умница ты, бабуся!» – повторял про себя Петрушка, подбегая к Петровой полоске. Глядь – последняя жемчужина в борозде лежит, рядом – куча земли, а под ней норка.
Нагнулся Петрушка, покопал, покопал – видит еще несколько жемчужин. Позвал остальных. Стали все вместе нору раскапывать и добрались до большой кладовой, а в ней почти все украденное зерно сложено. Возле него, съежившись, полевая мышь сидит с семейством.
– Ага, попался! – закричал Петрушка и схватил воришку за шиворот. – Эй, Хватай, Запирай, сюда!
Пискнул испуганный вор, дернулся, но стражники держали его крепко, и он смирился.
Торжество было полное.
С песнями, с ликованием возвращались гномы домой, ведя перед собой пленника и неся на спинах мешки с зерном.
Над преступником устроили суд в Соловьиной Долине. Это было зрелище внушительное и торжественное. На заседание во всем своем великолепии явился король Светлячок.
Разжиревший Колобок поддерживал его пурпурную мантию. На голове короля блестела золотая корона, а брильянт в скипетре сиял, как восходящее солнце. В судебном зале на возвышении стоял государственный обвинитель – проницательный Кошкин Глаз; за его спиной – Хватай и Запирай в парадных мундирах, а поодаль, внизу, толпились гномы.
Все глаза были устремлены на подсудимого.
Он стоял понурый, сгорбленный, в жалком зипунишке, с крепко связанными за спиной лапками, позеленев от волнения и страха, и дрожал как в лихорадке.
Кошкин Глаз, блистая красноречием, окончил свою обвинительную речь и потребовал сурово покарать преступника: вздернуть на самом высоком суку дуба, взыскав убытки и судебные издержки.
Прокурор даже охрип от усердия и, громко сопя, отирал со лба пот фуляровым платком.
Но король поднял скипетр и сам спросил подсудимого:
– Как тебя зовут, несчастный?
Воришка совсем позеленел, и ноги у него подкосились – стражнику Хватаю пришлось подтолкнуть его к королю.
– Ошметок, с вашего позволения, – пролепетал он еле слышно.
– Зачем ты брал зерно?
– Бедствовал… Голодал я… Дети с голоду помирали…
– Но голод еще не дает права воровать. Верно?
– Да, ваше величество, – весь дрожа, ответил Ошметок.
– Что же ты можешь сказать в свое оправдание? – спросил король.
– Ничего, только то, что голодал… Страшно голодал.
– Но как бы ты ни голодал, тебе все равно не съесть столько зерна. Тебе и твоим детям хватило бы и десятой части.
– Я зимы боялся… Долгой, жестокой зимы, ваше величество… Прошлой зимой половина моих детей умерли! Ах, как они страдали! Младший сын на моих глазах умирал с голоду. Шесть дней и шесть ночей смотрел я на его мучения – и вот, жив остался… Лучше бы мне умереть вместо него!…
Король отвернулся, чтобы скрыть невольную жалость. В толпе гномов послышалось всхлипывание.
Это плакал Петрушка.
А Ошметок продолжал:
– За младшим – старший… И старший умирал у меня на глазах… Десять дней и десять ночей мучился… А я смотрел на его муки – и не умер… Король нахмурился, пытаясь удержать слезы, навернувшиеся на глаза.
Гномы тяжело вздыхали.
Петрушка громко плакал.
– А потом третий мой сын умер… – продолжал Ошметок. – Умер с голоду, а я смотрел и не мог ему помочь… У меня на глазах, король, сын умирал с голоду, а я остался жить! – И, весь дрожа, он забормотал невнятно, как безумный, полузакрыв глаза: – С голоду… С голоду… С голоду…
- Предыдущая
- 28/33
- Следующая
