Год в Ботсване - Рэндалл Уилл - Страница 25

• Предыдущая
• 25/60
• Следующая

Местные власти, удовлетворенные положением дел в школе, с радостью предоставили им новое место в жилом районе городка неподалеку от холма, известного как Плато — «Плату», как произносят местные, — или как Китайский квартал, по той простой причине, что изначально он был отстроен китайскими строителями. Грэхему, прямо скажем, повезло. Под школу выделили ровный участок, в тени больших деревьев, с достаточным пространством для дальнейшего расширения. Для классов там возвели типовые одноэтажные здания с жестяными крышами — уже побывавшими, правда, в употреблении. Несколько обветшалые, эти крыши действительно нуждались в ремонте, да и стены не мешало бы покрасить. На некотором расстоянии от главных корпусов располагалась деревянная лачуга, «главным образом для малышей» — для подготовительного класса, где преподавала Джейни.

Я думал, что Грэхем, когда мы пришли туда для осмотра на следующее утро после матча, упомянул про ремонт просто так. Однако лишь позже я понял, что он действовал с дальним прицелом.

Когда вечером мы с ним сидели за пивом в маленьком, но уютном баре, располагавшемся всего через несколько домов от супермаркета, Грэхем поведал мне о своих планах. Если я захочу ненадолго остаться в Касане, то они были бы просто счастливы принять меня на работу в качестве учителя-волонтера. Я могу преподавать английский и физкультуру, и вообще все, что только захочу. К его величайшему сожалению, они вряд ли смогут платить мне, однако выделят жилье, а также предоставят джип Маурио на все время моего пребывания. Все это, конечно же, если я захочу включиться в работу, чего к тому времени я пока еще не подтвердил. Но, как я все больше понимал, данное обстоятельство не особенно беспокоило человека вроде Грэхема. Некоторые люди обладают даром внушения, и директор местной школы как раз и относился к их числу. Я и опомниться не успел, как он уже вовлек меня в свой великий замысел, потому что — и это поразило мою сдержанную английскую натуру лишь много позже — по жизни он был готов пойти на риск. В данном случае этим риском был я, однако Грэхем добродушно заметил:

— У тебя такое приятное и открытое лицо, Уилл. По лицу можно многое сказать о человеке. — Похоже, он и впрямь был физиономистом.

Школьная четверть заканчивалась через пару дней, и Грэхем с семьей намеревались провести три следующие недели у родителей в Йоханнесбурге. При условии, что он получит по факсу мои рекомендации, любезно высланные моими прежними долготерпеливыми нанимателями, он предложил мне пожить в его доме, пока он будет в отлучке, — так что я пока смогу ознакомиться с местностью. Взамен от меня ожидалась помощь в ремонте зданий, в которые школа надеялась переехать в начале следующей четверти. Грэхем уверял, что это не потребует от меня значительных усилий: всего лишь раздобыть краску и другие материалы, да регулярно обеспечивать маляров и штукатуров обедом и прочим. Он и не догадывался о недавно возникшем у меня интересе к кулинарии.

Ладно, сказал Грэхем, пожалуй, мне следует хорошенько выспаться и дать ответ утром. По его мнению, план вполне сработает, к тому же к обоюдной выгоде. Я смогу бесплатно пожить в Африке и лучше ее понять — а он считал это важным для людей всего света, — а уж как рады будут мне все в школе. Что думал об этом я сам? Я, несомненно, не испытывал ни сознательного, ни — как я заключил, хорошенько покопавшись в мозгах, — подсознательного желания возвращаться в Англию, не говоря уж о Лондоне: уж я-то знал, что стоит лишь мне вновь взяться за учительство, как вскоре я исчезну под твердой поверхностью Трясины Отчаяния [54]. На родине меня ожидал лишь мрачный мир монотонной рутины в компании вечно стонущих коллег. При полном игнорировании остального общества, слишком занятого, чтобы обращать внимание на тяжкое и опасное состояние школ, нам только и будет оставаться, что влачить существование, жалуясь на график дежурств на игровой площадке да вечно не заканчивая кроссворд в приложении к «Таймс». К счастью, прежде чем я дошел до того, чтобы начать выпускать пары, сетуя на состояние британского образования, все уже отправились спать, оставив меня изливать гнев в одиночестве. И лишь полная луна, безмятежно и вечно висевшая над равнинами Намибии, утешала меня, озаряя своим белым светом.

На следующее же утро, прежде чем я успел озвучить свое решение, Джейни и две ее дочурки пригласили меня на торжественное собрание в честь окончания четверти с вручением наград.

— Пожалуйста, ну пойдемте! Потом будет угощение: газировка, пирожные и конфеты.

— Газировка, — отозвался я, — и конфеты? Кто же откажется от такого приглашения?

Я спешно принялся шарить в темных и несколько зловонных глубинах своего рюкзака, надеясь обнаружить там что-либо напоминающее чистую одежду.

Когда мы прибыли на место, которое теперь именовалось «старая школа», там уже собирались мальчики и девочки со своими родителями. Все они были облачены в опрятные праздничные наряды. Конечно же, уже всего лишь через несколько минут рубашки мальчиков измялись, а у одного из них на коленкеновых брюк, к величайшему недовольству родителей, даже появилась дырка. Девочкам, впрочем, вполне удалось сохранить презентабельный вид до того, как мы зашли в ангар, пока еще служивший учебной комнатой. Рассевшись четкими рядами на полу, дети выжидательно смотрели на учителей, расположившихся перед ними в креслах. Мое присутствие, судя по всему, детей совершенно не взволновало — они были всецело поглощены собственными переживаниями.

К некоторому своему удивлению, я обнаружил, что здесь были представлены довольно разнообразные этнические группы. Хотя большинство детей составляли тсвана, было тут и несколько ребятишек из ЮАР и Зимбабве, два китайца и даже маленький мальчик-индиец.

Собрание началось со школьного гимна «Nokyaya Botselo», так же называлась и сама школа — «Река Жизни». Один куплет спели на сетсвана, а второй — на английском, под аккомпанемент рояля, на котором с увлечением играла некая крупная дама. Звучало на удивление в лад и очень хорошо. У многих родителей, сидевших у стенки, увлажнились глаза. Следующим в программе был национальный гимн, на этот раз дети изящно стояли по стойке «смирно» — взгляд устремлен вперед, а правая рука гордо и твердо прижата к сердцу. «Fatsho lena la rona» — «Да будет благословенна наша великая земля». Музыкальное впечатление было несколько подпорчено патриотическими стараниями пианистки, певшей столь громко, что она едва ли не заглушала совместные усилия остальных. Несмотря на это, я вдруг стал настолько сопереживать, что обнаружил, что тоже стою в торжественной позе, гордо выпрямив спину. И все это сопровождалось простым достоинством и гордостью, которые вовсе не выражаются самодовольными ударами в грудь, что мне доводилось видеть в обоих полушариях в странах помоложе. В углу класса стоял национальный флаг: две его голубые полосы символизируют небо и воду, а две тонких белых и одна потолще черная — счастливое смешение людей разного цвета кожи.

По завершении музыкальной интерлюдии несколько ребят выступили с докладами на английском — ибо считалось, что обучение в этой школе ведется на английском языке, — о событиях минувшей четверти, которых оказалось впечатляюще много. Футбольные турниры, нетбольные матчи, соревнования по плаванию, олимпиады по математике, школьные лагеря, путешествия во всех мыслимых направлениях, выступления хора, академические успехи и спортивные достижения — чего только не происходило в течение этой четверти. Помня о довольно изолированном расположении школы, я был искренне восхищен усилиями персонала, устроившего все это для детей. Вызвал у меня удивление и рассказ одного маленького мальчика о том, как их футбольная команда провела матч в городке под названием Ганзи. Мы с Филом и компанией проезжали через этот Ганзи — весьма отдаленное селение и скотоводческая ферма на краю Калахари. Я прикинул, что расстояние дотуда составляет около шестисот миль.

• Предыдущая
• 25/60
• Следующая