Выбери любимый жанр

Фотограф смерти - Лесина Екатерина - Страница 9


Изменить размер шрифта:

9

Любопытно, про вчерашний вечер он тоже репортажик наклепает? Так сказать, интервью в постели?

– Да ладно, Дашунь…

– Руки убери!

Она хотела оттолкнуть его, наглого и отвратительного, но Артем вцепился в запястья и с неожиданной силой встряхнул.

– Послушай. Вчера мне было глубоко насрать, кто ты такая и чем шефу не угодила. Мне говорят, я делаю.

– А сегодня, значит, не по фиг? Проникся глубоким и искренним чувством?

– И сегодня по фиг. На тебя. Это для пущей ясности между нами. Но вот убийство… убийство – дело другое. Я, конечно, могу выполнить работу так, как от меня ждут. Пара-тройка статей. О «Хароне» – конторе престраннейшей даже для похоронного бюро. О директоре ее, который ненормален, и справочка имеется. О Дарье Беловой, бывшем следователе прокуратуры, а ныне – богатой и беспечной дамочке… о Яне Тыниной и ее престранной смерти, принесшей тебе и твоему дружку состояние.

– Ты не посмеешь!

Посмеет. У него уже и заготовочки имеются. Профессиональные. Аккуратные. Такие, где нет прямых обвинений, но косвенные проскальзывают за каждой строкой. Читайте, господа, и сами делайте выводы.

– Материал богатый, – Артем разжал руки и оттолкнул Дашку. – Но, видишь ли, мне до чертиков надоело чернуху гнать. Все эти городские сказки уже комом в горле.

– Чего ты хочешь?

– Нормальную историю. Такую, чтобы сенсация и чтобы имя под ней поставить не стыдно было.

Не врет. Уже хорошо.

– Журналистское расследование и право на эксклюзив.

– А взамен?

– Моя помощь и благорасположение. Поверь, это не так и мало.

– Сволочь ты.

– Неа, – Артем широко улыбнулся: – Я трус и неудачник.

Номер третий настигла Адама у пруда, представлявшего собой траншею, выложенную плиткой. Со дна траншеи поднимались жесткие листья кувшинок. На воде плавала зеленоватая пленка ряски, на которую то и дело садились стрекозы. Адам наблюдал за стрекозами и за суетливыми мальками. Последних, вероятно, запускали каждый год, но в каменной жерловине рыбы не приживались.

Номер третий появилась со стороны административного комплекса и, миновав молчаливого стража-санитара, двинулась к Адаму. Шла она семенящим гусиным шагом, переваливаясь с ноги на ногу.

– Я была к вам несправедлива. – Номер третий остановилась по другую сторону пруда. – И я хотела бы извиниться.

– Извинения приняты.

Адам надеялся, что номер третий уйдет, но женщина обошла пруд по краю и села на лавку.

– Вы попали сюда потому, что вас потревожило прошлое. И меня потревожило прошлое. После нашего разговора я много думала… И знаете, к какому выводу пришла? Все дело в фотографии. А раньше он не любил фотографировать.

– Уходите, – Адам повернулся спиной.

– Я жила на помойке. Давным-давно, в далеком-далеком городе жила-была девочка.

– Что вам от меня надо?

– Она жила не в замке, и не в крепости, и даже не в пряничном домике. Ее избушка была стара. Бревна рассохлись, и в стенах зияли дыры. Девочка затыкала их тряпками и прикрывала сверху листами картона. А тряпки и картон она брала прямо за домом, ведь там начиналась помойка.

…Тоня помнила яркие краски. Синий. Зеленый. Красный. Желтый. Безумный калейдоскоп тысячи и одной вещи. В Тонином представлении тысяча была тем самым числом, которое описывало бесконечность окружающего мира. Оно вмещало и мусорные горы, и долины, и каньон, на дне которого нес воды грязноватый ручей. К ручью приходили бродячие кошки, лисы и люди, которых Тоне следовало сторониться. Иногда, когда папаша запивал, она, спрятавшись в груде мусора, наблюдала за творящимся в каньоне, не делая различий между разумными и неразумными обитателями свалки.

Место не казалось ей ни страшным, ни уродливым. Напротив, здесь у Тони имелась свобода, которой пришлось пожертвовать. И ведь никто ее не спросил, желает ли она жертвовать этой свободой. Впрочем, тогда Тоня не особо задумывалась над понятиями столь глобальными.

В тот день она сидела в старом холодильнике. Стенки его проржавели, и Тоня расковыривала рыжие пласты, снимая ржавчину кусками, как снимала собственную обгоревшую на солнце кожу.

Людей она увидела издали. Те подъехали со стороны леса, остановили грузовик на краю свалки, выгрузились и растянулись редкой цепью. В руках их были палки, которыми люди разгребали мусор.

Тоня вылезла из холодильника, раздумывая, стоит ли предупредить папочку. И как выяснилось, думала она слишком медленно: Тоню заметили.

Нет, конечно, она могла бы попытаться убежать или закопаться в мусор, Тоня знала несколько надежных местечек, но отчего-то замешкалась и позволила чужакам окружить себя.

– Что здесь делает ребенок? – спросил человек с гладким лицом.

У всех на свалке были бороды: короткие, длинные, клочковатые или спутанные, как старая паутина, а этот человек стоял и тер гладкую-гладкую щеку.

И другие тоже стояли, но неподвижно.

– Я дядя Леша. А тебя как зовут? – Человек сунул руку в карман и вытащил что-то. – Хочешь конфетку?

– Тоня, – сказала Тоня. – Я здесь живу.

– Давно?

– Всегда, – уверенно ответила Тоня и взяла-таки с ладони кругляш в бумажной обертке.

– Скажи, Тоня, – человек присел на корточки, сделавшись почти одного с ней роста, – а ты случайно не видела, чтобы сюда приезжала машина?

– Какая?

– А какие приезжали?

И Тоня принялась перечислять. Ей очень хотелось сделать приятное человеку, который взялся с ней говорить и который слушал внимательно-внимательно. И вопросы задавал, хотя, конечно, вопросы были преглупыми. Конечно, Тоня не путает. Как можно перепутать? Она знает все. Черный грузовик, что врывается с ревом и скрипом, оставляя глубокие рытвины. Он сбрасывает содержимое где попало, мешая старые кучи с новыми. Новенький мусоровоз с буковками на борту подбирается к свалке осторожно и вглубь никогда не лезет… да, Тоня знала каждого – или почти каждого? – обитателя этого мирка. А кого не знала, того запоминала, движимая любопытством.

– И ты покажешь, где он остановился? – Мужчина протянул руку.

Тоня кивнула. Она с радостью препроводила новых знакомых к горе, к которой три дня тому назад надолго прикипела чудесная блестящая машина. И люди окружили гору, разбирая по частям. Они работали быстро, вытаскивая острыми пиками бумагу и тряпье, раскапывая язвины гнилой картошки и битого стекла.

– Есть! – закричал кто-то, и Тоня, сидевшая – не гнали, и хорошо – на старом колесе, побежала смотреть.

Люди окружили нечто, весьма похожее на толстого червяка. Они говорили, махали руками и кричали, а потом расступились и потянули за край свертка. Сверток развернулся. Внутри лежал мертвяк.

Тоне случалось видеть мертвяков, поэтому она ничуточки не испугалась. Только удивилась немного: уж больно мелким он был, почти таким же мелким, как и сама Тоня.

– Потом я узнала, что это не он, а она. Девочка. Восемь лет. Антонина Малышевская, – монотонный голос номера третьего продолжал рассказ. Женщину совершенно не заботило, слушает ли Адам. – Совпадение, предопределившее судьбу. Меня забрали вместе с телом.

…Ехали долго. В грузовике было душно, как в картонной коробке. Коробку трясло. Люди подпрыгивали, ящики, полные всякого мусора, тоже подпрыгивали и дребезжали. В конце концов машина остановилась, и Тоню вытряхнули в новый мир, сперва ослепивший своим великолепием.

Тоня онемела от восторга, глядя на огромное белоснежное здание, на цветы, деревья и белую спицу, на вершине которой развевалась алая тряпка.

Дядя Леша взял Тоню за руку и повел прямо в дом.

– Теперь ты будешь жить там, – сказал он. – Тебе понравится.

Дядя Леша ошибся: новый дом разочаровал Тоню. В пустых гулких коридорах его было слишком много людей. Они сбивались стаями и охотились на себе подобных, отбирая еду и вещи. А когда не получалось отобрать, то просто делали больно.

9
Перейти на страницу:
Мир литературы