Выбери любимый жанр

Фотограф смерти - Лесина Екатерина - Страница 1


Изменить размер шрифта:

1

Екатерина Лесина

Фотограф смерти

Пролог

А потом начался дождь. Серые струи пулеметной очередью прорезали акварель. Анютка и огорчиться не успела, только подумала, что эти дождевые кляксы и вправду похожие на раны, рисунок не портят. Она перевернула планшет, сунула кисть в рот, слизывая сладковатую краску, и вздохнула. Надо возвращаться. Ярко-синее небо выворачивалось наизнанку, и растянутыми швами мелькали желтые молнии. Точь-в-точь как на старых Анюткиных джинсах. Чуть потяни, и швы лопнут, а сквозь прорехи вместе с дождем хлынет чернильная чернота ночи.

Анютке нравилось думать именно так, чтобы красиво. Выплюнув пожеванную кисть, она посмотрела на краски, в которые налилось изрядно воды, на испачканные руки и белую майку. Ткань, набираясь влагой, теряла белизну и словно бы растворялась, выставляя напоказ смуглую кожу и черные пятнышки синяков.

Мама очень сердилась.

Нельзя сердить маму.

Громыхнуло.

И звук этот окончательно вывел Анютку из задумчивости. Она села на гудрон, сохранивший остатки тепла, и стянула кроссовку. Бросила в лужу. Отправила следом и вторую. Два розовых носочка – два мазка на черном холсте крыши.

– Так будет хорошо, – сказала Анютка, встав на четвереньки. Капли дождя барабанили по спине глухо, сердито.

– Определенно, так будет хорошо.

Анютка на четвереньках поползла к парапету, за которым не было ничего, кроме джинсового неба с желтыми швами молний.

Взобравшись на парапет, Анютка встала. Посмотрела на руки – грязь смешалась с акварелью. Много-много красок. Слишком много, чтобы выдержать.

– Я знаю, – сказала Анютка. – Так будет хорошо. Всем хорошо.

Зажмурившись, она шагнула в пустоту.

Наблюдатель уложил бинокль в сумку, закрыл замок – «молния» взвизгнула жестко, зло – и покинул убежище. Пока он преодолевал преграды лестниц и пролетов, во дворе уже успела собраться толпа, в которой выделялась долговязая дамочка в бигудях и ярко-алом шелковом халате. Цветовое пятно застило другое, растекавшееся по асфальту.

– Бедная девочка, бедная девочка… – Шепот толпы манил. Крестилась сухонькая старушка, совершенно типичная и потому не интересная со своими морщинами и блеклыми глазами. Вполголоса матерился мужичок в растянутой майке.

Антонина была здесь, стояла, вытирая слезы и дождь распаренными руками. Ему всегда хотелось снять их: огромные, разбухшие от воды, торчащие из манжет белоснежной блузы, как будто неумелый кукольник перепутал игрушки. Такие руки бы прачке…

– Что случилось? – Наблюдатель переместился так, чтобы видеть и тело, и женщину в алом, и неправильные руки Антонины.

Она повернулась на голос, уставилась беспомощно, невидяще, как ослепленная солнцем камера.

Не узнала.

– «Скорую» надо вызвать, – мягко произнес Наблюдатель, позволив себе коснуться руки. Шершавая. Горячая. И вода не задерживается на коже, брезгливо слетая вниз, к черной юбке.

– Анютка умерла, – ответила женщина, не разжимая губ. – Анютка умерла…

– Тоня, пойдем. – Та, которая в алом, обняла женщину за плечи. – Пойдем, дорогая. Выпьешь. Тебе надо выпить. Всем надо выпить.

От нее разило алкоголем.

Увести себя Тоня не позволила, вырвалась из объятий и, упав на колени, зарыдала. На голос ее отозвались воем сирены. Действо продолжалось.

Дальше смотреть было неинтересно, но Наблюдатель все равно смотрел. На прояснившееся небо. На солнце. На людей, которых лишь прибывало. На влажные бока машин, одинаково измаранных по днищу. На деловитые лица работников «Скорой» и полиции – фигурки в форме.

И тело тоже стало фигуркой из черного полиэтилена. Жаль.

Картина двора потеряла смысл.

Наблюдатель ушел.

Часть 1

Хаос

У Адама болела голова. Боль сидела изнутри – две металлические пластины вместо височных костей и магнит между ними, основа цикличного и непрерывного процесса. Магнит включается, и поле его корежит кость, вызывая тошноту и ядовитую горечь на корне языка. Когда горечь становится невыносимой, Адам сглатывает слюну. Ком катится по пищеводу, проваливается в желудок и расползается по тонкому кишечнику, всасываясь в кровь. Кровь возвращает горечь к вискам и снова запускает магнит.

– Адам, вы меня не слушаете, – с упреком произнесла Всеслава, смыкая пальцы над столом. Лицо Всеславы оставалось в тени, а вот пальцы – тонкие, паучьи, с розовыми коготками – Адам видел четко. Пальцы шевелились, подушечки то и дело касались узенького колечка с прозрачным камнем. Камень от прикосновений вспыхивал. И магнит в голове Адама реагировал на вспышки импульсами боли.

Точка – тире.

Следует сосредоточиться.

– Вы сопротивляетесь, Адам. Это нормально. Совершенно нормально.

Она любит повторять, точно сама себя убеждая.

– Но… но мне хотелось бы найти с вами контакт. Я вам не враг.

И не друг. А кто? Случайный человек? Адам не умеет разговаривать со случайными людьми. Адам не умеет разговаривать с людьми. Его понимает Яна. И Дарья. Обе ушли.

На мгновение магнит отключился, позволяя всецело оценить ужас ситуации. А заодно и заглянуть в лицо Всеславы. Брови, клином сошедшиеся над узкой переносицей, нервные губы, лихорадочные пятна румянца на щеках.

– Вы нервничаете, – Адам не собирался произносить это вслух, но с магнитом в голове сложно отделить мысли неозвученные от мыслей озвученных. – Вы сомневаетесь, что принятое вами решение верно.

– Какое решение? – Всеслава цепляется за фразу.

– Кольцо. Новое. Подарок. Символичный. Вам сделали предложение. Вы его приняли.

– Ваша наблюдательность поражает…

Скорее дает возможность сменить тему беседы. О ней разговаривать безопаснее, чем об Адаме. Адам продолжает. Он вдруг перестает видеть что-либо, кроме чертова кольца.

У Яны такое же. Нет, просто похожее.

– …но выводы весьма спорны. Кольцо я могла бы купить сама. Или получить от… от родственницы.

Жаль, что Адам не может верно интерпретировать ее улыбку.

– Вероятность есть. Но стали бы вы носить подарок, который вам не по вкусу? Вы постоянно прикасаетесь к нему. Он мешает. Но не настолько, чтобы избавиться. Убеждаете себя, что привыкнете?

– Извините, но ваш тон… – Всеслава убирает руки под стол.

Магнит в голове щелкает, переключая режимы боли.

Надо уходить.

Рано.

– Адам. Вы понимаете, что если мы с вами не найдем контакт, то мне придется действовать иначе… иначе действовать.

Это не шантаж. Не предупреждение. Это – констатация факта. Факт Всеславе неприятен, и она снова отгораживает его забором слов.

– Что мне нужно делать? – Адам слишком устал, чтобы выстраивать второй забор.

– Найти контакт.

– С кем?

Она молчит. Смотрит под стол, пытаясь сквозь бумаги и крышку разглядеть кольцо с крохотным блестящим камушком. Думает.

– Для начала хоть с кем-нибудь. Например, попробуйте не избегать групповых занятий.

– Попробую, – пообещал Адам.

И его отпустили.

Это место отличалось от прежнего количеством степеней свободы. Пожалуй, оно походило на санаторий. Аккуратные лужайки. Фигурные клумбы, где по мере вегетации одни цветы сменялись другими. Декоративные кустарники и деревца, за которыми следили столь же тщательно, сколь и за пациентами. Яркие скворечники коттеджей. Корпуса.

Белый забор. Узорчатые ворота и будка, в которой охранник не дремлет. Видеокамеры, разделившие пространство на сферы влияния. Телефон, который никогда не звонил.

Встречи под колпаком наблюдения, на которые Дарья не приходит. Наверное, это хорошо.

Наверное.

– Адам, – мягко произнесла патронажная сестра. – Вам лучше вернуться к себе. Дождичек собирается.

До коттеджа пять метров по вымощенной желтым камнем дорожке. Внутри две комнаты и санузел. Стерильная обстановка очень дорогой больницы, которую Всеслава предлагает разбавить своими вещами. Ей не терпится заглянуть в вещи Адама, потому как она думает, что через вещи сумеет заглянуть и в голову. Существует вероятность, что она права, поэтому Адам держит вещи в «Хароне».

1
Перейти на страницу:
Мир литературы