Обнаженная натура - Гамильтон Лорел Кей - Страница 7

— Ты знаешь, Анита, что это западня.

— Да. Но знать, что Витторио бросил перчатку в Вегасе — это одно дело. Думать, что он выбрал какое-то другое и далекое место, чтобы выманить меня от Жан-Клода и его охраны… это пугает.

— Отлично. Я и хотел тебя напугать, потому что в этом деле надо бояться.

— И что это должно значить?

— Это значит, что Витторио за тобой следит или кого-то поставил за тобой следить. Он послал голову в тот день, когда ты будешь на работе. Послал рано утром, когда твой любовник-вампир спит, и никто тебе не скажет, чтобы ты взяла с собой охрану или не ехала вообще. В Сент-Луисе, если Жан-Клод еще не проснулся от дневного сна, командуешь ты.

— Мы усердно работаем над тем, чтобы сделать меня более слугой, а Жан-Клода более мастером.

— Ага, настолько усердно, что ты к нему переехала. Остальные маршалы не в восторге, что ты трахаешься с мастером своего города.

— Сволочи с предрассудками.

Я стояла у большой решетчатой двери, ведущей в подземные покои.

— Еще я слышал, что Жан-Клод и твои бойфренды объявили о своей бисексуальности. Я думаю, идея, что Жан-Клод имеет тебя и твоих бойфрендов, имела целью объяснить, почему он разрешает тебе трахаться с другими.

— Это мы сообщили сообществу вампиров, но не маршалам. Откуда они узнали?

— Не только ты в хороших отношениях со своими местными вампирами, Анита.

— Видала я твоих местных вампиров и знаю, что с Обсидиановой Бабочкой ты не общаешься. Она такая жуткая, что мировая вампирская общественность в Альбукерк вообще не суется.

— Я в Санта-Фе живу.

— Это все равно близко к Обсидиановой Бабочке и ее группе. Вот почему ты ездишь на охоту за вампирами за пределы штата. Местный мастер слишком жуткая личность, чтобы ими делиться.

— Она считает себя ацтекской богиней, Анита. Боги не делятся.

— Она вампир, Эдуард. Хотя может быть, ее почитали ацтеки под этим именем.

— И это не меняет того, что она вампир, Анита.

— Что-то меня твой тон настораживает, Эдуард. Обещай мне: если когда-нибудь у тебя будет ордер на ликвидацию любого из ее вампиров, ты мне разрешишь тебе помочь.

— Ты чуть не улетела в Вегас без меня.

— Могло быть. Может быть, человеческая голова в коробке даже меня может вывести из равновесия. Может быть, я боюсь Витторио и не хочу бежать в западню, как кролик. Может быть, я просто не успела подумать, что тебе надо позвонить.

— Слишком много «может быть», Анита.

— Я спускаюсь под землю, Эдуард, там телефон может не брать. Но мне надо собрать вещи, так что…

— Мне в Вегас лететь ближе, так что там увидимся.

— Эдуард?

— Да?

— Ты правда думаешь, что Витторио хотел вытащить меня в Вегас до того, как проснется Жан-Клод и меня отговорит или заставит меня взять с собой охрану?

— Не знаю. Но если он это планировал, значит, твоей охраны опасается. Или тебя с Жан-Клодом. Но тебя самой по себе он не боится.

— Я не буду сама по себе, — возразила я.

— Не будешь, — согласился он.

— Я не про тебя, Эдуард. Витторио убил сотрудников полиции. Вряд ли он понимает, насколько это серьезно.

— Мы ему объясним, — сказал Эдуард без акцента, без интонации — совершенно пустым голосом. Такой голос у него бывал, когда он становился наиболее опасен.

— Объясним, — ответила я.

Он повесил трубку.

Я отключила телефон и вошла в дверь, ведущую в гостиную Жан-Клода.

Двое моих любовников лежали в нашей общей кровати — мертвые. Они потом оживут к вечеру, точнее, в начале ночи, но пока что Жан-Клод и Ашер мертвы, как бревна. Я достаточно ощупала на своем веку мертвых тел, чтобы знать: сон — не имитация смерти. Даже у больных в коме нет той расслабленности и пустоты.

Они валялись в путанице шелковых простыней. Жан-Клод в черных кудрях, лицо безупречной красоты: добавить или убавить одну черту — и слишком будет красивым, слишком женственным, но никто никогда, поглядев в его лицо, не подумает: девушка. Слишком он мужественный, каким бы ни выглядел красивым. Ну, и то, что он лежал голый поверх простыней, добавляло определенности. Очень, очень мужское тело.

Золотые волны волос Ашера упали на лицо, скрыв самый совершенный профиль в мире. У меня сохранились некоторые воспоминания от Белль Морт — вампирши, которая его создала. Белль Морт, Красивая Смерть. Она существует более двух тысяч лет, и она считает, что такого красивого профиля, как его левый, не видела ни у одного мужчины, ни до, ни после. Правый его профиль в ее глазах много потерял из-за кислотных шрамов на коже, оставленных святой водой, когда церковники пытались выжечь из него дьявола. Они не так уж много места заняли на его лице, шрамы, всего лишь от середины щеки до подбородка. Рот все равно звал к поцелуям, лицо поражало красотой, от которой сердце замирало, но для Белль шрамы все портили.

Шея осталась нетронутой, но от груди до паха, захватывая часть бедра, все тело было покрыто шрамами от святой воды. Выглядели они так, будто кожа расплавилась и потом застыла, как воск. Текстура кожи отличалась от неповрежденных мест, но она не была разрушена. Кожа ощущала мое прикосновение, ее можно было целовать и гладить, прикусывать. Просто она была другая. Это был Ашер, которого я люблю.

Не так, как я люблю Жан-Клода, но я давно знаю, что слово «любовь» может означать много разных вещей, и как бы ни выглядело все одинаково снаружи, изнутри разница видна. Разница между хорошим и хорошим, но все же разница.

Я уже собралась, хотя придется попросить пару охранников, чтобы вынести наверх сумки с оружием. Мне предстояло добраться до аэропорта, где уже ждал заправленный самолет, потому что я хотела попасть в Вегас еще при свете дня. Если Витторио хотел вытащить меня из Сент-Луиса, пока Жан-Клод еще не очнулся и не дал мне в сопровождение охрану, то — ладно. Тогда и я могу прилететь в Вегас, пока Витторио еще мертв для мира. Это сильно уравнивает шансы — что вампиры днем беспомощны. И я это максимально использую к своей выгоде. Конечно, Витторио это обо мне знает, если за мной шпионит. И мысль, что его дневные глаза и уши ждут меня в Вегасе, не успокаивала.

Глядя на лежащих вампиров, я жалела, что не могу с ними попрощаться.

Открылась дверь ванной, и вышел Джейсон, одетый в халат, на котором не дал себе труда завязать пояс. Но когда я раньше зашла в эту комнату, он лежал между двумя вампирами совершенно голый. Ну, и вообще не то чтобы я всего этого раньше не видела. Он у Жан-Клода pomme de sang,яблоко крови — нечто среднее между содержанкой и утренним завтраком. Как правило, никто своего pomme de sangне трахает, и Жан-Клод — не исключение, но репутация Джейсона пала жертвой необходимости поднять авторитет нашего с ним общего мастера в глазах вампирской общественности. Еще у него была смешная обязанность: когда Жан-Клод проснется, докладывать ему, где я была и что делала.

Джейсон моего роста, на дюйм выше разве что — низковат для мужчины, и для женщины, пожалуй, тоже. Светлые волосы доходили до плеч — он снова начал их отращивать, хотя, если честно, он один из немногих мужчин, которым больше идет строгая короткая стрижка. Но, хотя мы с ним добрые друзья и любовники, я не его девушка, и не мое дело, какой длины у него волосы.

Он мне улыбнулся — весенние голубые глаза искрились какой-то шуткой, известной только ему. Потом взгляд изменился: ушло веселье, появилась серьезность, а потом… я вдруг как-то осознала, что он голый, и что халат очень мало прикрывает, и что…

— Джейсон, прекрати, — тихо сказала я.

Не знаю, почему рядом со спящими вампирами всегда разговариваешь шепотом — будто они и вправду спят, но так почему-то получается. Если специально за собой не проследить, при знакомых вампирах днем ведешь себя так, будто они слышат, и ты боишься их разбудить.

— Что прекратить? — спросил он голосом чуть более низким, чем надо бы. Не могу сказать, в чем именно изменилась его походка, но вдруг я вспомнила, что его дневная работа — стриптизер.