Первая могила справа - Джонс Даринда - Страница 12
- Предыдущая
- 12/63
- Следующая
Большую часть верхнего этажа занимал мой офис; у него был свой вход сбоку здания — живописная лестница в новоанглийском стиле. Но я усомнилась, что одолею ее без невыносимой боли. Поскольку невыносимой мне казалась любая боль, я решила воспользоваться лифтом в баре, несмотря на все его недостатки.
До меня донесся голос отца, и я улыбнулась. Папа всегда действовал на меня, как дождь на выжженную солнцем пустыню. В детстве он не дал мне пересохнуть и замкнуться в себе. Это было бы просто неприлично.
Я вошла внутрь и заметила его высокую, стройную фигуру; он сидел за столом вместе с моей противной мачехой и старшей родной сестрой. Если папа был дождем, то они скорпионами, и я давным-давно научилась их избегать. Моя мама умерла в родах — истекла кровью, рожая меня. Я не люблю об этом вспоминать. Не прошло года, как папа женился на Дениз. Даже не спросив, что я об этом думаю. Мы с Дениз никогда особенно не ладили.
— Привет, милая, — сказал папа, когда я, напялив солнечные очки, попыталась незаметно проскользнуть мимо них. Сама не понимаю, почему решила, что солнечные очки меня спасут.
Я расстроилась было, что меня заметили, но потом осознала, что это все равно бы произошло. Чертов лифт гудел громче джипа «шевроле» и тащился, как раненая улитка. Дениз наверняка бы заметила темноволосую девушку в очках, поднимающуюся возле нее на лифте.
Я побрела к столику.
— Позавтракай с нами, — предложил папа. — Я с тобой поделюсь.
Дениз и Джемма принесли отцу поесть, чтобы тот не умер с голоду. Меня они явно не ждали — ну надо же! — несмотря на то, что я живу в двух шагах от задней двери.
Джемма не удосужилась поднять глаза от буррито. Ведь от кивка может растрепаться прическа. Дениз только вздохнула на папино приглашение и разрезала буррито, чтобы предложить мне.
— Спасибо, я уже поела, — отказалась я.
Тогда мачеха подняла глаза; видно, мой ответ ее рассердил. Это я умею.
— И что же ты ела? — язвительно поинтересовалась она.
Я задумалась. В вопросе крылся подвох, и я это чувствовала. Она притворялась, что ее волнует мой рацион, чтобы я поверила, будто ей не наплевать. Я молчала, точно язык проглотила: меня не поймаешь на такую дурацкую уловку.
Но мачеха прожгла меня властным взглядом, и я сдалась.
— Бублик с черникой.
Она раздраженно закатила глаза и снова принялась за буррито.
Фу. Чуть не влипла. Кто бы мог подумать, что упоминание о бублике с черникой способно так разозлить мою мачеху? Наверно, стоило на всякий случай упомянуть клубничный сливочный сыр. Нелегко смириться с тем, что ты не оправдала надежд женщины, которая тебя вырастила, но, черт возьми, я сделала все, что могла. Она осталась бы недовольна, даже изобрети я колесо. Или стикеры для записок. Или костный мозг.
Папа поднялся со стула, чтобы меня поцеловать, и тихонько вздохнул, увидев синяки. Я уверена, что Дениз тоже заметила — ее глаза расширились на сотую долю дюйма, потом она справилась с собой, — но поскольку мачеха предпочла притвориться, будто все в порядке, я тоже решила не заострять на этом внимание.
Я приспустила очки и кивком позвала папу поговорить. Он замолчал, поднял брови, обиженный, что я не хочу ничего объяснять при моей противной мачехе, а потом чмокнул меня в лоб.
— Сейчас поднимусь.
Он дал понять, что все равно ждет объяснения.
— Буду наверху, — ответила я, открывая дверь лифта, — если ты меня дождешься.
Папа рассмеялся.
Дениз вздохнула.
Воспитателя из моей мачехи не получилось. Наверно, все душевные силы ушли на мою старшую сестрицу, поскольку к тому времени, когда Дениз принялась за меня, заниматься воспитанием ей уже было лень. Правда, она поделилась со мной кое-какой житейской мудростью. Именно она сообщила мне, что у меня внимания не больше, чем у комара, — имелось в виду, что я слышу только то, что хочу слышать. По крайней мере, мне кажется, она так сказала. Я не слушала. Ах да, еще мачеха предупредила меня, что всем мужчинам нужно только одно.
А вот за это спасибо небесным силам. Мне от мужчин, в общем, тоже ничего особо не надо.
Но, положа руку на сердце, можно ли винить Дениз? Ведь у нее была Джемма. Джемма Ви Дэвидсон. Единственная и неповторимая.
Соперничать с ней было трудно. К тому же мы с Джеммой — полная противоположность. Она голубоглазая блондинка. А я нет.
Джемма всегда училась на «отлично». Я же получала в основном четверки.
Пока Джемма зубрила, я прогуливала уроки.
Пока сестра занималась иностранными языками, я занималась кое-чем другим со смазливым итальянским парнем с нашей улицы.
Наконец Джемма поступила в колледж и спустя три года окончила его с отличием, получив степень бакалавра психологии. Я тоже поступила в колледж и спустя три с половиной года стала бакалавром социологии — с наивысшим отличием.
Джемма так и не простила мне, что я поставила ее в неловкое положение. Но это подстегнуло сестру продолжить образование — как часть нашего бесконечного соперничества за звание лучшей, похожего на борьбу за выживание, только не с такими благородными намерениями. Став магистром, Джемма не остановилась. Ей нужна была ученая степень. Она ее и получила в лице женатого профессора по фамилии Роланд. А потом и диссертацию защитила — как раз к тридцати годам.
Ей явно стоило больше внимания уделять профессору.
Дениз тоже меня не простила. Когда Джемма оканчивала колледж, в глазах нашей мачехи блестели слезы радости. На моем выпускном Дениз закатывала глаза чаще, чем героиновый наркоман со счетом в трастовом фонде. Наверно, она злилась, что из-за меня пришлось пропустить субботнюю встречу в клубе садоводов. А может, ее взбесила футболка с надписью «Маладец», которую я надела под блестящую выпускную мантию.
Но папа мной гордился. Долгое время я делала вид, что этого достаточно. Думала, что в один прекрасный день Дениз обнаружит в себе сверхчеловеческую способность гордиться более чем одним человеком.
Этот день так и не настал. И я нарочно сделала то, чего и ждала от меня Дениз. Я ее разочаровала. В очередной раз. Мачеха считала, что место женщины — в классе у доски. Я же отправилась на встречу с будущими работодателями, которую устраивали в университете, и завербовалась в Корпус мира. Мне было намного проще огорчить Дениз, чем выбиваться из сил, чтобы соответствовать ее ожиданиям. К тому же косые взгляды и печальные вздохи так не ранят, когда они заслужены. Не говоря уже о том, что мне несколько раз доводилось работать с военными, и оказалось — кто бы мог подумать! — среди них полным-полно мужчин в форме. Буквально каждый первый. Красотища!
Наконец лифт дополз до второго этажа. Я помахала папе и шагнула в коридор, который вел к задней двери моего офиса. С парадного, наружного входа, которым я обычно пользовалась, посетители попадали в приемную; за ней находился мой кабинет.
Был еще и третий вход, пользоваться которым было чуть сложнее, — пожарная лестница за домом. Поэтому, когда я увидела в коридоре Гаррета, который ждал меня, прислонившись к двери моего кабинета, я подумала, что он, наверно, вскарабкался именно по ней и влез в окно.
Пижон.
— Ты разве забыл, что мой папа — бывший полицейский? Что тебе здесь надо? — раздраженно осведомилась я. Гаррет был в белой футболке, темном пиджаке и джинсах, которые сидели на нем отлично.
Он выпрямился и вопросительно приподнял бровь.
— С чего это ты решила предпочесть лестнице лифт, который ползет медленнее, чем кукурузная патока?
Черт возьми, Гаррет просто красавец — смуглый, с дымчато-серыми глазами, — вот только мне до этого не было никакого дела. Если на мгновение я и прониклась к нему симпатией, то теперь это чувство подавили возмущение и злость. И я понимала, что так будет всегда.
Я скорчила сердитую гримасу, отперла тяжелую деревянную дверь и посмотрела мимо Гаррета на трех дожидавшихся меня призраков.
— Рада, что вы с нами, — сказала я Барберу. — Стоя вы гораздо выше.
- Предыдущая
- 12/63
- Следующая
