Артур и Джордж - Барнс Джулиан Патрик - Страница 24
- Предыдущая
- 24/28
- Следующая
– Кэмпбелл, вы, конечно, уже догадались, почему я попросил вас приехать.
– Предполагаю, располосовывания, сэр.
– Вот именно. Сколько их уже?
Кэмпбелл заранее отрепетировал эту часть разговора, но все равно открыл записную книжку.
– Февраля второго, ценная лошадь, собственность мистера Джозефа Холмса. Апреля второго, жеребчик, собственность мистера Томаса, располосован точно таким же образом. Май четвертого, корова миссис Бангей, точно так же. Две недели спустя, мая восемнадцатого, лошадь мистера Бэджера страшно изуродована, и еще пять овец в ту же ночь. И затем на прошлой неделе, июня шестого, две коровы, принадлежащие мистеру Локьеру.
– Все по ночам?
– Все по ночам.
– Какая-нибудь система во всех этих происшествиях?
– Все в радиусе трех миль от Уайрли. И… не знаю, система ли это, но все они случались в первую неделю месяца. За исключением от мая восемнадцатого. – Кэмпбелл ощущал на себе взгляд Энсона и поторопился. – Прием располосовывания, однако, примерно одинаков от случая к случаю.
– Одинаково омерзителен, надо полагать.
Кэмпбелл посмотрел на главного констебля в неуверенности, желает ли тот знать подробности или нет. И счел молчание неохотным согласием.
– Они были располосованы по брюху. Наискось и обычно одним ударом. Коровы… у каждой коровы, кроме того, изуродовано вымя. И нанесены раны на их… на их половые органы, сэр.
– Невозможно поверить, не так ли, Кэмпбелл? Столь бессмысленная жестокость по отношению к беспомощным животным?
Кэмпбелл тщательно проигнорировал, что сидят они под стеклянным взглядом отрубленной головы лося или оленя.
– Да, сэр.
– Итак, мы разыскиваем помешанного с ножом.
– Предположительно не с ножом, сэр. Я говорил с ветеринаром, который осмотрел жертву последнего располосовывания – лошадь мистера Холмса в тот момент сочли изолированным случаем, – и он недоумевал, какой инструмент был использован. Несомненно, очень острый, но, с другой стороны, он рассек только кожу и первый слой мышц, не проникнув глубже.
– Так почему не нож?
– Потому что нож, например мясницкий, погрузился бы глубже, во всяком случае местами. Нож задел бы кишки. Ни одно из животных не было убито в процессе нападения. Они либо истекли кровью, либо, когда были найдены, находились в таком состоянии, что их пришлось умертвить.
– Но если не нож, то?..
– Что-то режущее с легкостью, однако неглубоко. Вроде бритвы. Но с большей силой, чем бритва. Возможно, инструмент кожевника. Или какой-нибудь сельскохозяйственный инструмент. Предполагаю, что этот человек умеет обращаться с животными.
– Человек или люди. Гнусный мерзавец или шайка гнусных мерзавцев. И гнуснейшее преступление. Вы с чем-либо подобным сталкивались?
– В Бирмингеме – нет, сэр.
– Да, разумеется. – Энсон скорбно улыбнулся и на секунду умолк.
Кэмпбелл позволил себе подумать о полицейских лошадях в конюшнях Стаффорда: таких чутких и сообразительных; таких теплых, пахучих и почти пушистых в своей шерстистости; как они дергают ушами и наклоняют к тебе голову, как они выдувают воздух из ноздрей с особым звуком, который напоминал ему закипающий чайник. Каким должен быть человек, способный причинить зло подобным существам?
– Суперинтендант Баррет помнит случай несколько лет назад, когда негодяй, запутавшийся в долгах, убил своего жеребца ради страховочной суммы. Но разгул кровожадности, подобный этому… он выглядит таким чужеземным. В Ирландии, разумеется, полуночные подрезания сухожилий у скотины землевладельца практически входят в социальные порядки. Ну да фению было бы трудно меня чем-либо удивить.
– Да, сэр.
– Дело необходимо довести до быстрого конца. Эти возмутительные преступления чернят репутацию всего графства.
– Да, газеты…
– Газеты меня не волнуют, Кэмпбелл. Меня заботит честь Стаффордшира. Я не хочу, чтобы графство прослыло логовом дикарей.
– Да, сэр. – Но инспектор подумал, что главный констебль не может не знать про некоторые недавние редакционные статьи – ни единой похвальной, а кое-какие и с личностями.
– Я посоветовал бы вам ознакомиться с историей преступлений в Грейт-Уайрли и его окрестностях за последние годы. Некоторое время происходили… всякие странности. И я посоветовал бы вам поработать с теми, кто хорошо знает эти места. Скажем, очень здравый сержант, не помню фамилию. Крупный, краснолицый…
– Аптон, сэр?
– Аптон, вот-вот. Он из тех, мимо кого и муха не пролетит.
– Будет сделано, сэр.
– А я, кроме того, привлеку двадцать специальных констеблей. Явятся под начало сержанта Парсонса.
– Двадцать!
– Двадцать, и к черту расходы. Пусть из моего кармана, если потребуется. Мне нужен констебль под каждой изгородью и за каждым кустом, пока этот негодяй не будет пойман.
Кэмпбелла расходы не заботили. Он прикидывал, как замаскировать присутствие двадцати специальных констеблей в местности, где любой слушок обгоняет любую телеграмму. Двадцать специальных, в большинстве не знакомых с территорией констеблей против местного жителя, который возьмет да и останется дома, смеясь над ними. И в любом случае, скольких животных смогут защитить двадцать констеблей? Сорок, шестьдесят, восемьдесят? А сколько там в окрестностях животных? Сотни, если не тысячи.
– Еще вопросы?
– Нет, сэр. Только… могу ли я задать непрофессиональный вопрос?
– Задавайте.
– Портик снаружи. С колоннами. У них есть название? То есть я имею в виду стиль?
Энсон поглядел на него так, будто столь необычного вопроса ему никто из подчиненных никогда еще не задавал.
– Колонны? Понятия не имею. Это по части моей жены.
Следующие несколько дней Кэмпбелл знакомился с историей преступлений в Грейт-Уайрли и его непосредственных окрестностях. Она оказалась такой, какую он себе и представлял. Воровство, главным образом всякой живности; различные случаи драк; бродяжничество и появление в пьяном виде в общественных местах; одна попытка самоубийства; девушка, приговоренная за писание ругательств на фермерских сараях и амбарах; пять поджогов; письма с угрозами и незаказанные товары, доставлявшиеся в дом приходского священника в Уайрли; одно непристойное посягательство и два непристойных поведения. Никаких нападений на животных он за последние десять лет не обнаружил.
И сержант Аптон, который поддерживал закон там в течение вдвое большего срока, ничего подобного припомнить не мог. Однако вопрос привел ему на ум фермера, ныне отошедшего в лучший мир – если только, сэр, не в худший, – которого подозревали в том, что он слишком уж любил свою гусыню, если вы понимаете, о чем я. Кэмпбелл оборвал этот насос приходских сплетен. Он скоро определил Аптона как пережитка тех времен, когда полицейские управления были счастливы вербовать на службу кого угодно, кроме слишком уж явных заик, хромых и полоумных. У Аптона можно было наводить справки о местных слухах и сварах, но его положенной на Библию руке доверять никак не следовало.
– Значит, вы разобрались, что да как, сэр? – пропыхтел на него сержант.
– Вы можете сказать мне что-то определенное, Аптон?
– Ну, не совсем так. Чтоб такого распознать, нужен такой же. Подтолкнуть такого изловить такого. Да, конечно, вы под конец доберетесь, инспектор. Вы же инспектор из Бирмингема. Да уж, под конец вы доберетесь.
Аптон произвел на него впечатление хитрого угодничества и смутной обструкции. Некоторые работники с ферм были точно такими же. Кэмпбеллу было куда легче с бирмингемскими ворами, которые хотя бы врут тебе прямо в глаза.
Утром 27 июня инспектора вызвали на Квинтонскую шахту, где две лошади, ценная собственность компании, были ночью зарезаны. Одна издохла от потери крови, а вторую, кобылу, которую дополнительно изуродовали, как раз пристрелили. Ветеринар подтвердил, что использовался тот же инструмент – или, по крайней мере, действующий абсолютно так же, – как и в прошлых случаях.
Два дня спустя сержант Парсонс принес Кэмпбеллу письмо, адресованное «Сержанту, полицейский участок, Хеднесфорд, Стаффордшир». Отправлено оно было из Уолсолла и подписано неким Уильямом Грейторексом.
- Предыдущая
- 24/28
- Следующая
