Одна безмолвная ночь (ЛП) - Кеньон Шеррилин - Страница 23

• Предыдущая
• 23/41
• Следующая

— Так ты могла причинить боль отцу за убийство Ашерона.

Она почтительно склонила голову.

— Верно. Сначала я не ничего, кроме своей мести, не замечала. Но я наблюдала, как росли твои дети… как рос ты, и я видела, как они умирали. Ты на самом деле считаешь меня настолько холодной, что мне все безразлично?

— Считаю. Ты убила собственную семью. Всех их.

Ее лицо превратилось в камень. Оно не выдавало страстей или эмоций.

— Меня вел тот же гнев, что владел тобой в ту ночь, когда ты перерезал Юриану горло. Нет, еще сильнее. Их предательство по отношению ко мне было куда больше, чем твоего сына к тебе. Юриан совершил все из любви к женщине. Он не пытался причинить тебе боль. Он просто пытался найти счастье для них двоих и считал, что для тебя это ничего не значит. Моя же семья совершила все из эгоистичного страха. Они объединились, чтобы пленить меня и убить моего сына. Такоене прощают.

Аполлими помедлила, боль в ее глазах ярко вспыхнула, и Страйкер увидел, как сильно она все еще переживает произошедшее.

— Но, как и ты, после их гибели, когда я осталась в одиночестве, я скорбела по тому, что совершила. Мне не хватает той семьи, жаль, что так получилось, и я хотела бы увидеть их еще раз.

Она оглянулась через плечо на своих демонов, все еще стоявших по стойке смирно.

— И хоть я и нежно люблю свою армию шаронте, это не то же самое, что моя семья. — Аполлими обратила свое внимание на него и ее взгляд смягчился. — А потом меня призвал этот золотоволосый юноша, он молил о силах, способных как-то спасти его маленьких детей от несправедливой судьбы. Он напомнил мне моего собственного сына, и тогда я предложила ему то, что не предлагала никому и никогда, — нежность исчезла под хорошо знакомым Страйкеру холодным спокойствием. — Я связала свою жизнь с твоей, чтобы спасти тебя. Мы поссорились лишь однажды, когда я приказала тебе оставить в покое Апостолоса, а ты отказался.

— Ты не сказала мне, что он — твой сын.

— Потому что знала — это причинит тебе боль, — пояснила она сквозь зубы. — Почему бы еще я держала это в секрете?

— Ты пыталась управлять мной.

— Никогда, — огрызнулась Аполлими. — Я развязала тебе руки для мести твоему отцу. Я открыла собственное царство для твоего вида и позволила вам здесь укрыться. Каждый убитый тобой Темный Охотник, каждая уничтоженная человеческая жизнь заставляли меня гордиться как мать.

Страйкер все еще отказывался поверить. Она использовала его…

И тем не менее он вспомнил путь, который они прошли за века. Она всегда радушно принимала его в своих личных покоях. Всегда радовалась его компании.

Он скучал по этому сильнее, чем хотел себе признаться.

— Почему ты не сказала мне этого раньше?

Аполлими вздохнула.

— Потому что я предпочла, чтобы за смерть Юриана ты ненавидел меня, а не себя. Ни один родитель не должен познать подобное горе, никогда.

— Я не верю тебе.

— Не верь. Мы оба знаем, что сострадание не моя сильная сторона. Я едва понимаю это, — она бросила на него холодный взгляд. — Я едва понимаю тебя, — Аполлими подобрала подол черной тоги и прошла мимо него.

Страйкер наблюдал за ней, ее слова эхом отдавались в его ушах. Она может не понимать сострадания, но она знает, как любить. Ее бескомпромиссная защита и жертвоприношения ради Ашерона безупречны. Вот чему завидовал Страйкер, вот почему он пошел против нее.

Он хотел, чтобы она любила его так же.

Страйкер содрогнулся от неопровержимости истины. Его извлекли из утробы матери раньше, чем он родился, и передали на воспитание жрицам Аполлона. И хотя они никогда не были жестоки с ним, они все его боялись. Он никогда не знал настоящей матери.

До Аполлими.

Даже так, он не был уверен, можно ли ей доверять. Осмелится ли он? Но при всей ее злости, Страйкер знал, что она никогда не лжет. Аполлими могла не упомянуть какие-то вещи, но она не опустится до прямой лжи…

Закрыв глаза, он стиснул зубы, резко нахлынула боль. Трудно отвечать за столь многое, не имея возможности никому довериться полностью.

Боги, как он устал быть один во Вселенной. Быть все время сильным.

Не желая думать об этом, он покинул сад и вернулся к своим людям, которые все еще заботились о раненых и убивали обращенных.

— Мы в состоянии войны, мой повелитель?

Страйкер взглянул на Энн — маленькую, симпатичную блондинку-даймона — и кивнул.

— Демонам здесь больше не рады. Мы протянули им руку дружбы, а они отплатили нам кровавой бойней. — Почти не удивительно, демон есть демон. Ему следовало хорошенько все обдумать, прежде чем объединяться с галлу. — Но все в порядке. Нехватку численности мы восполним жестокостью и хитростью. Мы — Даймоны. Мы — Спати. А теперь давайте покажем ублюдкам, на что мы способны.

Его люди одобрительно закричали.

Савитар позади него рассмеялся.

Страйкер метнул на него яростный взгляд.

— Тебе кажется что-то смешным, хтонианец?

— Да. Мне кажется очень смешным, что твое новое временное право на жизнь носит имя Война.

Он посмотрел на Савитара, давая ему понять, что он о нем не слишком высокого мнения.

— По крайней мере, у меня есть это право.

— Действительно, но знаешь в чем с ним проблема?

— В чем?

— Рано или поздно, оно заканчивается. И если ты не обратишь внимания на строчки, написанные мелким шрифтом, ты прогоришь.

— Тебе меня не запугать.

— Я не хочу тебя запугивать. Но я бы на твоем месте не оставлял надолго своих женщин без защиты, пока трачу здесь время. Война имеет дурную привычку выходить за пределы мирных территорий, если ты понимаешь, о чем я.

Плохое предчувствие пронзило Страйкера. Безусловно, Война не осмелится…

О, конечно же, он осмелится.

Его сердце колотилось. Страйкер знал: он должен добраться до Медеи и Зефиры прежде, чем станет слишком поздно.

Зефира подняла глаза от стола, услышав легкий стук в дверь.

— Входи, дорогая, — позвала она, по звуку определив, что это Медея.

Так и есть, дочь толкнула дверь и заглянула комнату.

— Я тебе не помешаю?

— Нет, малышка. Я просто немного прибираюсь.

Медея выгнула бровь. Зефира не могла ее винить. В конце концов, она вела себя как жуткая аккуратистка в свой самый ужасный день. Но такова ее нервная привычка. Всякий раз, когда дела приходили в беспорядок, ей было просто необходимо навести чистоту всюду, где только можно.

— Как там наш гость? — спросила она, пытаясь отвлечь дочь от более придирчивого осмотра.

— Пожирает глазами пару жриц на обед. Я уже предупредила его, что они не входят в меню, даже если он считает, что они окажутся весьма вкусными.

— Хорошо. Я не хочу из-за этого ссориться с Артемидой.

Медея вошла в комнату и прикрыла дверь.

— Ты все еще любишь его, да?

— Люблю кого? — спросила Зефира, пытаясь не воспринимать вопрос серьезно. — Дэвина? Я его даже не знаю. Единственное, что я в нем люблю, — его отсутствие.

— Моего отца.

Зефира ненавидела то, какой упорной Медея могла порой быть.

— Я больше не люблю его, — пренебрежительно бросила Зефира. — Я с трудом выношу его присутствие.

— А еще ты светишься каждый раз, когда он на тебя смотрит.

Зефира кинула пачку бумаг в мусорный ящик.

— Не будь нелепой.

Медея остановила ее, когда та снова принялась за уборку на столе.

— Я знаю тебя, матера. Ты всегда была расчетливой и холодной. Веками я беспокоилась, что моя глупость что-то убила внутри тебя.

Она нахмурилась, глядя на дочь.

— Какая глупость?

— Жизнь с людьми. Было достаточно наивно думать, что пока мы их не трогаем, и они нас не тронут. Я все еще помню, что ты сказала за несколько недель до того, как они напали: «Ты не можешь приручить волка и ожидать, что он будет мирно лежать перед твоим очагом. Рано или поздно природа зверя возьмет свое, и он будет делать то, что диктуют инстинкты, — убивать». Тогда я подумала, что ты говоришь о нас, но я ошибалась. И после того, как на нас напали, — после того, как тебя едва не убили во время попытки спасти меня, — что-то внутри тебя умерло. Частичка сочувствия к другим. Способность к милосердию.

• Предыдущая
• 23/41
• Следующая