Танец с дьяволом - Кеньон Шеррилин - Страница 9
- Предыдущая
- 9/71
- Следующая
На несколько дней она даже позволила себе поверить, что любит его...
А потом он попытался ее убить.
И показал ей свое истинное лицо — лицо психопата, холодного, безжалостного, аморального, неспособного любить никого, кроме себя. Помешанного на обидах, якобы нанесенных ему человечеством, — и убежденного, что в ответ на эти обиды он вправе творить с людьми все, что пожелает.
Вот почему с Темными Охотниками особенно сложно. Как правило, их набирают из казненных, — если и не преступников, то по меньшей мере из людей, отвергнутых обществом и обозленных на весь белый свет. Артемида, обращая нового Охотника, об этом не думает: она просто создает нового воина, отправляет его под начало Ашерона и умывает руки, предоставляя другим держать Охотников в рамках и следить за их поведением.
Пока кто-нибудь из них не нарушит установленные Артемидой законы. Тогда богиня торопливо отправляет нарушителя под суд, а затем на казнь. И Астрид подозревала (хоть доказательств у нее и не было), что эту процедуру Артемида соблюдает лишь ради Ашерона.
Вот почему много-много раз за прошедшие столетия Астрид отправлялась на землю, чтобы решить, должен ли тот или иной Темный Охотник жить или умереть.
Множество судов — и ни единого оправдания.
Ни разу еще ей не встречался преступник, достойный помилования. Все они — хищники, свирепые и безжалостные, более опасные для человечества, чем даймоны, с которыми они сражаются.
Суд Олимпа работает не так, как человеческий суд. На Олимпе нет презумпции невиновности. Обвиняемый должен сам доказать, что невиновен или по крайней мере заслуживает снисхождения.
На памяти Астрид это еще никому не удавалось.
Только Майлз... она была готова его оправдать — и вот чем это обернулось! И сейчас она содрогалась при мысли, что едва не отдала невинных на растерзание этому жестокому и изворотливому хищнику.
Эта история стала для нее последней соломинкой. После этого Астрид замкнулась в себе и твердо решила покончить со своей работой.
Никогда больше она не попадется на крючок мужского очарования! Ни улыбкой, ни шуткой ее не проймешь, она будет смотреть прямо в сердце преступника.
Артемида, впрочем, уверяла, что у Зарека вовсе нет сердца. Ашерон молчал — лишь смотрел на Астрид своим пронзительным взглядом, как будто говоря: «Я знаю, ты сделаешь правильный выбор».
Но какой выбор будет правильным?
— Просыпайся, Зарек! — прошептала она. — У тебя всего десять дней, чтобы доказать свою невиновность!
Трудно поверить, чтобы Зарек мог испытывать неописуемую боль. Казалось бы, еще в детстве, когда он был мальчиком для битья, к чему, к чему, а уж к боли-то он должен был привыкнуть! Боль — единственное, что неизменно в жизни раба.
Но сейчас у него жутко болела спина, раскалывалась голова, ныло все тело. Со стоном Зарек повернул голову, рассчитывая ощутить щекой холодный снег. Но снега не было. Наоборот, вокруг было удивительно тепло.
«Наверное, я умер», — подумалось ему.
Так тепло Зареку не бывало уже очень давно, даже во сне.
Однако, открыв глаза и поморгав, Зарек обнаружил, что напротив него в камине горит огонь, а сам он лежит, укрытый горой одеял, на широкой кровати. Нет, он определенно жив! И лежит в чьей-то чужой спальне.
Зарек осмотрелся. Спальня была выдержана в теплых земных тонах — бледно-розовый, золотистый, коричневый, темно-зеленый. Тщательно отшлифованные бревенчатые стены показывали, что хозяин дома хочет создать впечатление близости к природе, но в то же время сделать свою «избушку» теплой, удобной, защищенной от морозов и бурь.
Кровать, на которой лежал Зарек, — копия огромных кроватей конца XIX века. На тумбочке у изголовья старинный графин с водой и чашка из тонкого фарфора.
Кто бы здесь ни жил, ясно одно — денег у него куры не клюют!
А Зарек терпеть не мог богатеньких.
Саша!
Зарек нахмурился, услышав мягкий мелодичный голос. Женский голос. Саму женщину он не видел — должно быть, она в соседней комнате; но неотступная головная боль мешала ему определить, где именно.
В ответ раздалось поскуливание. Должно быть, собака.
Прекрати немедленно! — с мягким упреком сказала женщина. — Я тебе ничего плохого не сделала!
Зарек нахмурился, пытаясь понять, где же он оказался и что вообще происходит. За ним гнались Джесс и прочие — это он помнил. Он бежал от них, пока не упал в снег перед домом...
Должно быть, люди, живущие в доме, нашли его и занесли внутрь. Хотя Зарек не мог взять в толк зачем. С какой стати каким-то незнакомцам заботиться о нем?
Впрочем, неважно. Джесс и Танат появятся здесь с минуты на минуту. Не нужно быть профессором, чтобы найти его по следам, — тем более, кровь из него хлестала, словно из зарезанной курицы. Несомненно, кровавый след приведет их прямо к дверям этого дома.
А это значит, что надо отсюда убираться. И как можно скорее. Джесс не станет трогать ни в чем не повинных людей, но вот насчет Таната Зарек не сомневался: от него можно ждать чего угодно.
Перед его глазами вдруг вспыхнуло ужасное видение: горящая деревня, мертвецы, чьи лица искажены болью и ужасом...
Зарек поморщился. С чего он вдруг об этом вспомнил? Сейчас-то зачем вспоминать?
Быть может, это напоминание самому себе о том, на что он способен. И о том, что надо убираться отсюда. Чтобы не навредить тем, кто ничего дурного ему не сделал — наоборот, хотел помочь.
Как в прошлый раз.
Приказав себе забыть о боли, он медленно, с трудом, сел в кровати.
И в этот миг в спальню вбежала собака.
Да нет, не собака! Едва зверь, подойдя к кровати, издал низкое глухое рычание, Зарек понял — это волк! Матерый седой волчара. И, кажется, настроенный совсем не по-дружески.
Вали отсюда, Тузик! — проворчал Зарек. — Я себе сапоги шил и не из таких, как ты!
В ответ волк оскалился так свирепо, словно понял его слова и готов был проверить их на практике...
Саша!
В дверях появилась женщина — и Зарек замер.
Вот черт!..
Она была невероятно хороша.
Высокая — почти шесть футов, в белом вязаном свитере и джинсах. Волосы цвета светлого меда мягкими волнами ниспадают на хрупкие плечи. Белоснежная, будто фарфоровая кожа, нежный румянец, губы, словно лепестки роз, — как будто суровый аляскинский климат не имеет над ней власти. Но больше всего поразили ее глаза: светло-светло-голубые, почти прозрачные, задумчиво и отрешенно смотрящие куда-то в неведомую даль.
Женщина шла, выставив руки перед собой; и по тому, как, войдя в комнату, она принялась привычными движениями отыскивать на ощупь своего домашнего питомца, Зарек догадался: она слепа.
Рыкнув на него в последний раз, волк потрусил к хозяйке.
Вот ты где! — прошептала она, присев, чтобы его погладить. — Саша, как не стыдно рычать? Ты разбудишь нашего гостя!
Я уже проснулся. Должно быть, поэтому он и рычит.
Она повернула голову на его голос, словно старалась его разглядеть.
Прошу прощения. У нас не так часто бывают гости, и, боюсь, Саша не слишком вежлив с незнакомцами.
Ничего страшного. Я и сам такой.
Все так же вытянув перед собой руки, она подошла к кровати.
Как вы себя чувствуете? — спросила она, проведя рукой по его плечу.
Зарек скривился, ощутив прикосновение теплой мягкой ладони. Нежное. Утешающее... Только этого не хватало! От этого что-то содрогнулось у него внутри — что-то столь глубоко запрятанное, что уже много сотен лет он о нем и не вспоминал. Мало того — некая часть тела, возбужденная близостью красивой женщины, восстала и властно потребовала внимания.
Да и вообще он терпеть не может, когда его трогают!
Так, вот этого не надо!
Чего не надо? — не поняла она.
Хватать меня руками.
Женщина отступила на шаг, непонимающе моргнула.
Я познаю мир на ощупь, — мягко объяснила она. — Чтобы что-то увидеть, мне нужно это потрогать.
Ну... у каждого из нас свои проблемы.
- Предыдущая
- 9/71
- Следующая
