Я - истребитель - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 62
- Предыдущая
- 62/79
- Следующая
— Марина Викторовна, а вы знаете о стимулирующих свойствах воды? Если прикоснуться к ней, то телу передается заряд бодрости, а уж если двигаться в ней…
— Ты у меня искупаться отпрашиваешься? — озадаченно спросила она.
— Да, — коротко ответил я.
— А как завернул-то, подлец! Даже я не сразу поняла, что он имел в виду, — обернувшись к тете Гале, засмеялась Марина. — Ладно, после завтрака иди. Там кто-то из твоих ожидает, проводит, я предупрежу.
Я даже как-то не ожидал, что меня так легко отпустят, поэтому было растерялся, но быстро взял себя в руки. Подхватив полотенце, висевшее на гвоздике, и надев тапочки, направился к выходу.
— Сперва в столовую зайди, ты у нас ходячий больной, — вслед крикнула Марина.
Снаружи меня ожидал Карпов, который сидел на скамейке и, с удовольствием щурясь, грелся на солнце.
— Как дела?
— Ой, товарищ лейтенант! Вы в порядке? — вскочив, спросил он.
— Ага. Даже взлететь охота. Я имел в виду, что если махну руками, то взлечу, — пояснил я, увидев его недоумевающее лицо.
— Понятно.
— Так, сержант. Я сейчас в столовую, обедать, и на речку…
— Тут нет речки, озеро, — перебил Карпов.
— Один хрен. Купаться же можно?
— Все купаются, — кивнул сержант.
— Наша группа вся тут?
— Только Сомин, Морюхов и Горкин. Остальные остались там…
— Как они?
— Тяжело. Столько за раз потеряли. Но самолеты хвалят, очень хорошие машины. Таиров, когда уезжал, забрал целый ворох бумаг с их отзывами.
— Понятно. Значит, так: я в столовую, ты наших по-тихому предупреди, встречаемся у озера. Там и пообщаемся.
После обеда я направился было к озеру, но заметил, что меня уже сопровождают человек двадцать бойцов. Видимо, слух о моем «оживлении» и появлении в столовой быстро разнесся по полкам, так что народ решил поинтересоваться состоянием моего здоровья. Причем серьезно спрашивали, не из праздного любопытства. Было видно, что это их действительно беспокоит. Обо мне раньше мало кто так волновался, честно скажу, было приятно.
В общем, на озеро я пришел с десятком спутников. Заметив своих, которые ожидали меня метрах в сорока в стороне, я попросил не мешать нам и направился к «одногруппникам».
— Лапоть жив, — ошарашил меня Сомов, как только я подошел поближе.
Вскочив, он крепко обнял меня:
— Жив чертяка, а мы вас уже похо… Эх! — сказал он дрогнувшим голосом.
Пообнимавшись с остальными парнями, я сел на сухой камыш, нарубленный кем-то, и спросил:
— Лапоть. Что там с сержантом?
— Сел на вынужденную в пяти километрах от линии фронта. Обгорел он сильно. Врачи говорят, у него поражение двадцати процентов кожи. Руки, лицо, шея. В Москву отправили.
— Главное — жив! — выдохнул я.
— Это да.
— Расскажи своими словами, что там было. Мы-то на высоте рубились, вы ниже были, я как-то не отслеживал ваш бой.
— Да что там говорить. Когда мы разделились, вы наверх ушли, ко второй группе, мы первую атаковали. Выстрелили эрэсами, зона поражения была небольшая. Цель маленькая, подвижная, попасть трудно, но нам повезло, взрыватели стояли на удар, да и то, что снаряды были шрапнельные, тоже помогло. В общем, трех мы снесли и стали крутиться. То карусель, то качели им устроим. Представляешь, одного попадания из пушки хватало, чтобы вывести «мессер» из строя. Я в одного очередь из трех снарядов всадил, так он обломками осыпался.
— Как парни погибли?
— Горелова на вираже срезали, по кабине попали, никакая броня не спасла. Сашку Родимцева пара сверху атаковала, когда мы уходили, потом другая добила, мы помочь не успели, но отомстили, двух в ответ срезали.
— Как Булочкин погиб, я видел. Я виноват. Я в «мессер» стрелял, а тот в сторону шарахнулся и врезался в «семерочку» сержанта, и они вместе упали.
Мы почти час общались, вспоминая тот тяжелый день и анализируя наши действия, после чего полезли купаться. Плавали без шуток и веселья, не то настроение, мылись, можно сказать.
День прошел в отдыхе и восстановительных процедурах, а вот ночью я доказал Марине Викторовне, что вполне здоров.
Утром, лежа на белоснежных простынях, анализировал прошедшие дни с того момента, как мы вылетели на бомбежку. Командование считает, что вылет был, без сомнения, успешным, пусть так. Но из восьмидесяти двух самолетов, поднявшихся в то утро, не вернулось тридцать семь. ТРИДЦАТЬ СЕМЬ!!!
Я не знаю, может, это нормально, все-таки но подсчетам специалистов, изучивших снимки, уничтожено более сотни самолетов противника и вся инфраструктура аэродрома. Соотношение потерь в нашу пользу, тем более немецкий пилот со сбитого вчера «хейнкеля» сообщил, что и из летного состава аэродрома «А» мало кто выжил. Потери были просто ужасающие. Удар по самолюбию Люфтваффе силен, даже очень. Не могу даже предположить, что они придумают, чтобы отомстить.
Из истребительного полка не вернулось одиннадцать машин, это если считать нашу группу. Из бомбардировочного — семь. Тут потери в основном от действий зенитных средств, все-таки именно СБ наносили первый удар по жилым постройкам. Зенитки должна была подавить шестерка «чаек», но их не хватило, так что немецкие зенитчики хорошо оторвались, пока не подошла вторая волна и не принялась за них.
Дождь наград посыпался на все принимавшие участие в этом налете части. Не обошли и нас. Я получил лейтенанта. Карпов остался сержантом, но был представлен к ордену Красной Звезды. Пока ее попридержали до выяснения, как он попал в плен, но не думаю, что это надолго.
Сбитые над аэродромом мне не засчитали, записав все в общий список. А вот три «штуки», которых я ссадил на «мессере» — этих да, засчитали. Так что мой счет теперь — двадцать четыре лично и пять в группе.
После завтрака вернулся к урокам, правда, под медицинским наблюдением, а после обеда Марина с сожалением сообщила, что я совершенно здоров, даже слишком. И отправила меня в мою группу, где меня встретили радостными воплями.
На второй день меня так нагрузили, благо Марина дала разрешение… И снова полет, и снова бой.
А все началось со звонка из штаба дивизии…
Хотя о новых званиях знали все — сообщил сам комдив, приказ на их присвоение еще не пришел, так что пока никто не менял знаки различия. Хотя при докладах демонстративно обращались к командирам согласно будущему приказу.
Меня, если честно, это смешило. Но я молчал. Особенно сейчас, общаясь с «казначеем» нашего полка, который оформлял наградные за сбитые и вписывал их на мой счет в Сбербанке. С этими призовыми деньгами было как-то мутно-то одна сумма, то другая. Сберегательная книжка, которую завели на меня, постоянно пополнялась, но не опустошалась, тратить было некуда. Иногда приезжала автолавка — второй раз это было несколько дней назад, и я не успел ничего особо купить, был на вылете. Так что немалые по местным временам деньги мирно спали на книжке.
Расписавшись в бланке о переводе очередной суммы за последние сбитые, я, встав, поблагодарил «казначея» и направился было к выходу, как он меня остановил:
— Товарищ лейтенант, а вот во вчерашнем концерте вы песню пели «Комбат», я там несколько слов не разобрал, не подскажете?
«Блин, пора озаботиться авторским правом. Интересно, здесь есть соответствующие конторы?» — подумал я и, перечеркнув несколько слов, вписал другие.
— Вот так будет правильно.
Время было послеобеденное, через двадцать минут у меня начнутся привычные уже уроки, после которых с командирами обоих полков — составление новой методички по тактике и стратегии воздушных войн для авиационных школ. Я после некоторых размышлений решил издать ее в соавторстве с опытными, повоевавшими командирами, так она быстрее пойдет в жизнь. Методичку начали писать не просто так, а по приказу штаба ВВС после прогремевшего на весь фронт успешного налета на аэродром противника.
На несколько секунд замерев на опушке, развернулся и энергичным шагом направился к стоянке самолетов. Сегодня к десяти вечера привезли долгожданные запчасти для моего ястребка, и сейчас я направлялся к месту ремонта, чтобы узнать, как там идут дела.
- Предыдущая
- 62/79
- Следующая
