Мы - истребители - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 66

• Предыдущая
• 66/84
• Следующая

— Да знаю я уже, что оно означает, просто удивился, откуда ты его знаешь.

— Просто знаю.

— Ладно. Что-то ты не рассказывал мне про евнухов? — перешел он на другую тему.

— А-а-а, ты про это. Ну придумал, вроде ничего так получилось. Как думаешь, теперь наши бойцы при окружении пойдут в евнухи? Вот и я думаю, нет. А если все, что я сказал, довести до…

— Да понял я. Знаешь, почему тебя допустили до эфира?

— Нет, но могу предположить. Дали разрешение?

— Да. Я сразу после допроса связался с товарищем Берией и доложил ему свои мысли с беглым анализом. Так что разрешение было получено, хотя велели предупредить: НЕ НАГЛЕЙ!..

Семеныча хоронили в сколоченном из снарядных ящиков гробу. Я стоял у могилы и смотрел, как опускается зеленый ящик с моим первым наставником. Это он учил меня, как выживать в той войне. А бытовые мелочи? Именно он по просьбе Никифорова наставлял меня в мелочах, чтобы я не прокололся на незнании.

— У него семья была? — поинтересовался стоявший рядом Степка.

— Да. Жена, сын и две дочери. Фотографии показывал. Он их с началом войны к матери отправил, это где-то в Подмосковье. Успели с первыми эшелонами вырваться, письма слали. Попробую отпуск получить, хочу навестить их.

— Понятно. Я его почти не знал, но хороший был человек, надежный.

— Да…

В похоронах участвовал весь полк. Хоронили не только старшину Морозова. От ран умер один из пилотов, летавших на «таирах». Из ста сорока трех самолетов, которые утром десятого марта вылетели на штурмовку и прикрытие, не вернулись одиннадцать. Если бы не тот бедлам, что мы устроили в эфире, потери были бы гораздо больше, но план, составленный общими силами, как показало дело, был удачен.

Самое забавное, что против нашей недавно сформированной третьей воздушной армии, имевшей на вооружении четыреста восемьдесят девять самолетов, в которую временно входил и наш полк, выступал немецкий корпус, по последним сведениям, превосходящий её вдвое.

Мы уже знали потери немцев. Сегодня утром был сбит гауптман из восьмого штафеля второй эскадры. Они потеряли шестьдесят три самолета в воздушных боях, около восьмидесяти на земле и почти четыреста человек летного состава. Аэродром, на который был совершен налет, как выяснилось, служил базой для большей части подразделений Люфтваффе. Повезло с этим гауптманом в том, что его старший брат служил в штабе Манштейна и знал как точные, которые подали командующему, так и подправленные сведения, что отправили в Берлин.

— Скажешь что-нибудь? — поинтересовался комполка.

— Да.

Речь я особо не готовил, просто не было времени. Когда мы приехали в полк, собрались уже все, без дежурного звена, конечно, и ждали только нас. Парни молодцы, до темноты успели все сделать.

— Знаете. Тяжело говорить, скорбь переполняет душу. Я хорошо знал и Толю Огниева, и Виктора Семеновича Морозова…

В моем голосе преобладала горечь потери. Я не говорил высокопарных фраз, только то, что лежало на душе, напоследок пробормотав:

Ваши руки усталости не знали.

Ваши уста никогда не унывали.

Вы шли по жизни, труд любя.

Пусть будет пухом вам земля.

Спите, парни, спокойно, мы закончим то, что вы начали.

Вздохнув, тряхнул головой, возвращаясь в реальность. Взял комок холодной земли и первый бросил на крышку гроба. Не знаю, принято ли такое в этом мире, раньше не замечал, но сейчас парни последовали моему примеру.

После похорон состоялись импровизированные поминки. Два стакана водки в центре стола были накрыты ржаным хлебом.

— Сев, а что с козлом делать? Парни не хотят его отдавать, решили оставить в полку, — присев рядом со мной, поинтересовался комиссар.

Я сидел на лавочке возле землянки и смотрел на ночное небо. Вообще-то сейчас мне следовало находиться в госпитале и проходить полное обследование, но стемнело быстро, и пришлось до утра остаться под присмотром нашего полкового врача.

— Козел? Ах да, мы же козла взяли… А зачем он нам? Талисманом, что ли?

— Да, летчикам больно уж понравился его нрав. Драчуном прозвали, он только поварих боднуть не успел, остальных всех — наша скотина, боевая.

— Да я ему козочек пообещал…

— Думаешь, он понял?

— Бодаться сразу перестал, значит, понял, пусть остается, но в госпиталь его возите.

Утром, часов в девять, когда я в легкой шинели стоял у землянки рядом с прогревающей мотор машиной, к нам подъехала легковушка Никифорова. Скрипнув тормозами, она остановилась у старой «эмки» еще довоенного выпуска.

— Что-то случилось, товарищ майор? — поинтересовался один из дежурных летчиков. Буквально десять минут назад весь полк был срочно поднят в небо и отправлен к переднему краю.

— Не знаю.

Дверь открылась, и из машины вышел Никифоров. Майор Никифоров.

— Поздравляю, товарищ майор госбезопасности, с присвоением вам очередного звания, — поздравил я особиста, мельком глянув на петлицу с одним ромбом.

— Спасибо. Боец, машину можешь ставить на место, товарищ майор поедет со мной, — приказал он моему водителю. После чего, кивнув на свою «эмку», велел: — Садись.

— Начало настораживает, — хмыкнул я.

— В госпиталь, — скомандовал Никифоров и, повернувшись ко мне, спросил: — Это ты составлял схемы налета на наши штабы неделю назад?

— Ну… я, было о чем в тюрьме подумать. Но я только предположил, как могли бы действовать немцы.

— Можешь не гадать. Ты угадал.

— Черт! Кто?

— Власов. При налете на штаб фронта погибло много командиров и работников штаба. Одновременно началось массированное наступление вдоль шоссе. Проблема в том, что генерал Власов оказался в окружении, он инспектировал войска.

— Прекрасно! Одним ударом обезглавили нас и прорвали фронт! — стукнув кулаком по спинке переднего сиденья, зло сказал я.

— Фронт не прорвали, я не говорил этого. Да, взломали оборону первой и второй линий и застряли в пятнадцати километрах от переднего края, нарвавшись на недавно сделанный укрепрайон.

— А Власов-то там как оказался?! Что-то странно, им, по-моему, вообще запрещено появляться у переднего края.

— Это где ты такое слышал?!

— Да… где-то. Так что он там делал?

— Проводил смотр новой части. Там пополнение стояло, мотострелковая дивизия со всеми средствами усиления. Она должна была среди прочих частей идти в прорыв, вот генерал и настраивал их на предстоящий бой. Дивизия стояла между первой и второй линиями, сейчас там до сих пор идет бой, держатся парни.

— Авиаразведка что показала?

— Сплошные дымы, разрывы и трассеры во все стороны. В районе артиллерийского полка стрельба из пушек — видимо, не везде немцы смогли овладеть инициативой.

— А связь?

— Проводная оборвана, радио еще работает. Но в основном полковые и батальонные. Сведения неполные и отрывочные. Похоже, по штабам от дивизии и выше нанесли сплошные авиа- и артиллерийские удары. Позывной командующего не отвечает.

— А кто командование принял?

— Генерал Толбухин. Он как раз в это время был на крейсере, общался с новым командующим эскадры, прошлого-то сняли за безынициативность и преступное бездействие. Сейчас там некто контр-адмирал Литвинов командует. Его из каперангов перевели на эту должность. Раньше эсминцами командовал. Говорят, хорошо. Инициативный.

— А кто его назначил?

— Комиссар Мехлис.

— Понятно. Значит, Толбухин уцелел?

— Да, сейчас он на новом командном пункте руководит деблокированием наших частей. Фактически в окружении оказался полноценный корпус, а это без малого двадцать пять тысяч человек.

Меня стала несколько настораживать такая откровенность Никифорова. Раньше подобного я за ним не особо замечал.

— Значит, наши над местом прорыва? Обеспечивают господство в воздухе?

— Не только твои, почти все истребительные части фронта.

• Предыдущая
• 66/84
• Следующая